Три недели из жизни лепилы - Олег Мальский

— Просто здорово, что прошли оба претендента от Боткинской.

Но, Ростислав Альбертович, ваше «коротко о себе» заняло больше получаса…

Покрохин любит вспоминать тяжелое детство, службу в Туркестанском военном округе и пять лет в рыбацком поселке под Хабаровском.

Наверное, «отцы» посочувствовали. Джефф скорее всего, не понял, о чем идет речь.

— Вы только начинаете жить, и вот — вытянули свой счастливый билет. Вам представилась такая возможность! Вырваться из нищеты, встать на ноги. Не транжирьте там. И, Ростислав Альбертович, не вызывайте семью, а ты, Олег, не увлекайся прекрасным полом. Год можно потерпеть.

Насчет семьи я с ней полностью согласен.

— Но чем тебе удалось так очаровать Джеффа? — и пояснила для моего товарища по счастью, Процедура отсева практически свелась к обсуждению кандидатуры Олега. Посылать его в Англию первым или сразу выписать все необходимые дипломы.

Покрохин закусил верхнюю губу. У Нелли Алиевны особое чувство юмора.

— Наверное, он увидел во мне фенотипического анестезиолога, — как можно туманнее ответил я и подкрутил усы.

— Не-ет… Тут не обошлось без биополей.

Еще и экстрасексом обозвали.

Уже у метро Батыриха напомнила о своем 65-м дне рождения, который ожидается через неделю, но планируется к обмыванию завтра. Следующую неделю профессорша собирается провести в Тунисе на съезде арабских анестезиологов. Удружил Ибрагим Нузейли — наш палестинский друг.

Отец приехал без пяти восемь — мрачнее тучи — и сразу приступил к промыванию мозгов.

— Ну что, все гуляешь, кобель несчастный! Ничего не подцепил? — и дальше в том же духе про эпоху СПИДа, про извращенца, с которым я сожительствую, и которому он обязательно все ребра переломает.

Это Паше-то с его черным поясом!

Я привык к отеческим внушениям, но перед людьми стыдно. Папа имеет обыкновение постепенно набирать децибелы. Его голос легко пробивает ветровое стекло «двадцатьчетверки» и перекрывает шум пригородных поездов.

Думаю, броня «Т-80» и турбины «Руслана» — не предел.

Когда перешли к проблемам злоупотребления спиртным и «всякой гадостью» (угадал или дедуктивный метод) в нашем «притоне», вокруг машины начала собираться толпа. Мы тронулись с места.

— Па, я в Англию еду.

— Подбросить прямо сейчас?

— Серьезно.

Я не любитель глупых розыгрышей, и отец это знает. Поверил.

Выслушал. Переменился в лице.

— Что ж. Первый путевый поступок за три года. Поздравляю.

Через двадцать минут мы поделились своей радостью с мамой и бабушкой.

Женщины суетились на кухне. Отец вынул из бара початую бутылку «Гордона» и две банки «тоника».

— Ничего, что теплый?

— Да я не хочу…

— Ладно ломаться. Здесь можно.

Проверяет.

— Хватит, хватит. Ну, за успех этого безнадежного предприятия!

Интерес к противоположному полу, медицине и противоестественному состоянию, бесцветно именуемому алкогольным опьянением, проснулся во мне почти одновременно. На этой самой квартире. В шестом классе я впервые попробовал «Шартрез» и «Бенедиктин» — из этого самого бара. Тогда же начал потихоньку таскать Большую медицинскую энциклопедию из книжного шкафа в коридоре — том за томом. Листал, ничего толком не понимая. За тридцать четвертым томом обнаружил колоду игральных карт эротического содержания. После чего регулярно запирался в своей комнате и оживлял неуемным воображением прекрасных див в «техноколоре». Пигмалион и пятьдесят четыре Галатеи.

Мама стелила мне в маленькой комнате.

— Не надо, мам, я домой поеду.

— Не выдумывай, останешься сегодня у нас.

Пришлось соврать, что позавчера в мою квартиру ломились трое неизвестных, пока сосед не вызвал милицию. Недалеко от правды.

Дома не было ни единого градуса. Я зашел к соседке с десятого этажа, которая с небольшой наценкой торгует водкой удовлетворительных органолептических качеств. Засунув бутылку в морозилку, принялся выкладывать на кухонный стол гостинцы из отчего дома: буженину, маринованные грибы, пирожки с капустой, вареники (ха, вареники!) От ноги под стол что-то закатилось. Я нагнулся. Початый флакон кетамина. Рядом лежал листок бумаги. Я поднял его, положил на стол и пристроился по соседству. Пододвинул к себе пепельницу и закурил.

Ты висишь в уголке на крючочке,В пятнах крови помятый халат.Позади наша бурная ночка,Ухожу, наконец, как я рад!

Ухожу, я вам больше не нужен,Ухожу, а куда мне идти?Вы поставьте ворота поужеИ побольше мостов на пути.

Я вздохну, проходя за ворота,Стану маленьким, стану простым,И забуду про эту работу,Поглощая дукатовский дым.

Молча я постою над рекоюМежду грязных ее берегов.Никогда ты не станешь такою,Потому что я сам не таков.

Я не знаю, смеюсь или плачу,Перепутав вперед и назад,Только утром я снова упрячуВ сумку белый хрустящий халат.

Хорошо, что Лена его не заметила.

Утром на мой телефон поступили два вызова. Оказалось, что обрывали его всю ночь (но я ничего не слышал).

В октябре Женя Ломов перетащил меня в свой кооператив — тамошней стоматологической службе требовался анестезиолог. «Панацея» занимает помещение нерентабельной хозрасчетной поликлиники. Мне выделили пустой кабинет с раздолбанным креслом без поджопника.

Я засучил рукава.

Поджопник нашел на помойке рядом с соседней парикмахерской.

Дернулся было выбить наркозное оборудование по официальным каналам.

Председатель Юрий Иосифович Разумовский сначала обещал помочь, потом бессильно развел руками.

Помогла Марфа — старшая медсестра все того же операционно-анестезиологического отделения все той же балашихинской ЦРБ. По старой дружбе запустила меня на склад медицинского металлолома. Металлоломом дело не ограничилось. Я прихватил новые баллоны для закиси и кислорода, ларингоскопы, редукторы и много того, что совсем не предназначалось для списания. Аналогичную активность развернул в подвалах Боткинской ГБО и кафедры.

Вскоре кабинет заполнился. Дома громоздились сумки и коробки. Вешали, прибивали, собирали и подсоединяли все сами — я и Женя. Через неделю над входом красовалась кварцевая лампа — от Марфы. На стойке для баллонов закрепили: сверху английскую наркозную приставку от Батыр, чуть ниже — отечественный адсорбер (от нее же). На ножку прикрутили немецкий пневматический респиратор от Чикеса. Уникальный наркозный аппарат не только удивлял всех сотрудников кооператива своим экстерьером, но и работал. Сверху присобачили стальную полочку с чешской «Хираны» от Юлика. На ней разместились дыхательные аксессуары — от него же. Кстати пришелся крючок неизвестного предназначения — прицепили мешок «АМБУ» от Силанского. Рядом на цепочке для унитаза подвесили дедов златоустовский секундомер.

Ближе к концу ремонта в кабинет заглянул Сема Пинский. Как специалисту широкого профиля — Сема брался и за лечение, и за малые операции, и за протезирование — Разумовский поручил Пинскому поднаркозные манипуляции.

Вообще-то стоматологи не любят работать с анестезированными пациентами — вдруг что случится. Да еще дышать всякой дрянью. Но у Сёмы широта взглядов соответствует широте профиля. Рассказывают, что в «застойные» времена, опасаясь визита ОБХСС, он поставил своей собаке золотые коронки на все зубы — там никто искать не будет. Видимо, тогда Сема и осознал преимущества общего обезболивания.

У Пинского, помимо собаки, есть белая «восьмерка», фигуристая любовница и жена — тоже стоматолог с конгениальными доходами. Мне порой кажется, что православные понимают притчу о талантах (Матв. 25:14–30) чересчур буквально.

Семе кабинет не понравился: «Тесно».

Перебрались в другой, просторнее. Все перемонтировали — еще неделя мышиной возни.

Наум, видя такие старания, грозился нас премировать, но потом передумал.

К тому времени набралось уже штук пять больных, в основном истеричек, которых мутило от одного вида бормашины.

Я рвался в бой. Председатель утвердил наш график: два вечера в неделю.

Завалы разгребли дней за десять, после чего желающие лечить зубы под наркозом попадались все реже и реже. Половину гонорара — «полтинник» за наркоз — я отдавал в кооператив. Особо не разгуляешься.

Я предложил организовать рекламную компанию, ведь есть местные газета и радио. Юрий Иосифович только плечами пожал. «Тебе надо, ты и занимайся».

Я и занялся. Заказал на заводе жестяной трафарет со следующим текстом: «Только в кооперативе „Панацея“! Любые стоматологические услуги под любым наркозом. Цены умеренные. Пенсионерам, ветеранам ВОВ и „афганцам“ 25 % скидка». Ночью ездил по Балашихе с трафаретом, краской и кистью. Размалевал все стены в округе и за ее пределами. Перепачкал уйму шмоток.