Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана - Джордж Кеннан

Можно утверждать, что она высказала и наше мнение.

Во всяком случае, я благодарен этому человеку за терпение, которое он проявил во взаимоотношениях со мной, за то, что он служил мне примером, за все, чему я смог научиться от него.

Шла зима 1944/45 года, и военные действия русских быстро приближались к своему победоносному концу. Наши окна выходили на Красную площадь, где нередко по вечерам гремел орудийный салют по случаю победы на том или ином участке огромной линии фронта.

Для нас, сотрудников посольства, приближение победы означало появление новых проблем. В эти месяцы в Москве успешно был заключен мир с финнами, румынами и болгарами. Ко всем этим актам я, по роду работы, имел некоторое отношение. Я суетился и надоедал послу, разъясняя ему, что русские, вступив во владение нефтяными месторождениями в Румынии, принадлежавшими американцам, решили перевезти на Кавказ для использования в собственных целях американское оборудование, которое они обязались сохранить. Немало неприятностей доставляли нам и трехсторонние контрольные комиссии, созданные для временного управления в Балканских странах, занятых советскими войсками. Советские командиры, по межправительственному соглашению ставшие председателями соответствующих комиссий, сразу же оттеснили своих английских и американских коллег, не сообщали им должной информации, игнорируя их точку зрения, как и интересы их правительств. Между тем местные военные агенты НКВД старались изолировать американских и английских офицеров от населения.

Русские командиры имели право использовать свою власть таким образом, поскольку западные союзники делали нечто подобное в объединенных контрольных комиссиях по Италии. Но все же я не видел оснований, почему мы должны были при таких обстоятельствах сохранять свое представительство в этих контрольных комиссиях. Я уже отмечал в своей памятной записке от 5 декабря 1944 года, посвященной проекту мирного договора с Венгрией, что согласиться на представительство в комиссиях - значило бы для нас просто "взять на себя моральную ответственность за режим после заключения перемирия, хотя мы все равно не сможем повлиять на связанные с этим режимом процессы". Однако этот мой аргумент не произвел должного впечатления на правительство США. Наши военные продолжали сотрудничать в контрольных комиссиях, хотя не могли оказать сколько-нибудь существенного влияния на жизнь в соответствующих районах, а наше правительство приняло на себя долю ответственности перед населением этих районов за политику, выгодную Кремлю, которому служили председатели этих контрольных комиссий.

В феврале - марте 1945 года, вследствие решений Ялтинской конференции, в Москве проводились бесконечные и бессмысленные, с моей точки зрения, дискуссии о том, кому следует участвовать в новом польском правительстве. В апреле появились признаки растущей озабоченности президента действиями советской стороны и произошел обмен посланиями между лидерами двух стран с выражением беспокойства по поводу развития их взаимоотношений. Затем вдруг пришло ошеломляющее известие о кончине нашего президента. Последние недели войны, закончившейся крахом Германии, пролетели, как нам показалось, очень быстро.

В середине апреля в Москву проездом прибыл наш посол в Китае генерал-майор Хэрли. Он был в Вашингтоне, где встречался с президентом, теперь же возвращался в Китай. Хэрли уже побывал в Москве в сентябре 1944 года. Вместе с мистером Нельсоном, председателем Совета военной промышленности, Хэрли встречался с Молотовым и изложил свои впечатления о советских намерениях в Китае в послании от 4 февраля 1945 года:

"1. Так называемые китайские коммунисты в действительности вовсе не коммунисты.

2. Советское правительство не поддерживает китайских коммунистов.

3. Советы не хотят раздоров и гражданской войны в Китае.

4. Советское правительство недовольно обращением китайцев с советскими гражданами, но искренне желает более тесных и гармоничных взаимоотношений с Китаем"{30}.

В апреле 1945 года, после Крымской конференции, мы уговорили китайских националистов согласиться на территориальные и иные уступки Советскому Союзу, предусмотренные решениями конференции. Русские, в свою очередь, согласились заключить договор о дружбе с националистическим Китаем. Наступило время прямых советско-китайских переговоров. Китайцы, однако, настороженно восприняли оптимистичные сообщения генерала Хэрли относительно советских намерений и хотели получить от нас дополнительную информацию, прежде чем начать переговоры. Посол был тогда в США, и я исполнял обязанности временного поверенного в делах СССР. Хэрли 15 апреля встречался со Сталиным. На таких встречах по правилам должен был присутствовать лично я, но я не помню, чтобы от генерала поступали мне предложения принять в ней участие. Впрочем, я радовался тому, что держался подальше от генерала Хэрли, и не настаивал на этом. Зато я ознакомился с его докладом об этой встрече, который он оставил нам перед возвращением в Китай для передачи по нашим телеграфным каналам.

Содержание этого доклада вызвало у меня беспокойство, поскольку оно не соответствовало представлениям ряда наших сотрудников о характере отношения советского руководства к китайским делам. Я изучил доклад вместе с мистером Джоном Дэвисом, и мы оба пришли к выводу, что в таком виде он произведет неправильное впечатление. Кроме того, у нас не было полной уверенности, что доклад генерала соответствует взглядам посла Гарримана. Поэтому мы не могли оставить его без комментариев и составили от моего имени письмо Гарриману, чтобы указать ему на необходимость корректировки слишком оптимистичных взглядов Хэрли.

Я хочу остановиться на тех положениях, которые, по словам Хэрли, были высказаны Сталиным, то есть, что он: "1. В целом согласился с нашей политикой в Китае, как ее обрисовал Хэрли. 2. Что эта наша политика будет поддержана советским правительством. 3. Что он полностью поддержит в особенности меры по унификации китайских вооруженных сил и обещает полное признание китайского националистического правительства под руководством Чан Кайши...

В докладе посла Хэрли нет сведений о том, что именно он сказал Сталину и с чем тот согласился. Но следует иметь в виду, что русские и мы одни и те же слова понимаем по-разному. Сталин, конечно, готов подтвердить принцип унификации вооруженных сил Китая, поскольку знает, что подобная унификация практически возможна только на условиях, приемлемых для Коммунистической партии Китая...

Я утверждаю, что в будущем советская политика в Китае останется такой же, какой она была в недавнем прошлом - максимум контроля, при минимуме ответственности, над теми частями Азии, которые примыкают к советской границе. Для меня совершенно ясно, что цели Москвы в этом регионе состоят в следующем: 1. Возобновление (по сути, если не буквально) контроля над территориями и дипломатического контроля над всеми районами Азии, которыми Россия владела при царе. 2. Доминирование в районах Китая, прилегающих к советской границе. 3. Контроль над теми территориями Китая, которые сейчас заняты японцами, с целью недопущения в этот район других иностранных держав, включая Америку и Англию...