Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана - Джордж Кеннан

Международная организация по защите мира и безопасности сама по себе не заменит реалистичной внешней политики. Чем больше мы игнорируем реальную политику, стремясь создать некую систему, узаконивающую статус-кво, тем больше вероятность, что система распадется под давлением конкретных реальностей международной политики. Наши предложения, которые должны, по сути, предотвратить господство великих держав над малыми странами, отражают наивное и несовременное мышление. Мы игнорируем концепцию марионеточных государств, столь характерную для политического мышления Азии, России, а также отчасти для Восточной и Центральной Европы. Эта концепция может воспрепятствовать действию наших правовых формул, нацеленных на регуляцию международной жизни. Концепция введения закона в международную жизнь сама по себе заслуживает всемерной поддержки нашей страны, но она не может вытеснить силы, как реального фактора, действующего в значительной части мира. Эта реальность не может не влиять на создаваемые нами ради регулирования международной жизни организационные структуры. Международная безопасность будет зависеть от этих реалий, которые не могут не сказаться на работе подобных организационных структур. Мы проявим недопустимое пренебрежение правильно понятыми интересами нашего народа, если, занимаясь планированием создания международной организации, не будем серьезно рассматривать силовые факторы, определяющие взаимоотношения европейских государств".

Нельзя сказать, чтобы в 1944 году я был совершенно против создания новой всемирной организации. В ней не было особой необходимости, но при реалистичной политике, при понимании ограниченности ее возможностей она не принесла бы вреда. Меня прежде всего волновало, можно ли создать такую организацию, которая смягчила бы последствия подчинения советскому влиянию Восточной и отчасти Центральной Европы, смогла бы скорректировать дисбаланс, сложившийся в Европе по окончании войны. Вильсон ожидал чего-то подобного от Лиги Наций, но был разочарован. На это возражали, что США не участвовали в Лиге Наций. Но даже американское участие не могло компенсировать слабости, свойственной подобным организациям, особенно когда американцы считали, что вся эта концепция будет основываться на дружественном и тесном послевоенном сотрудничестве великих держав. Между тем очевидно, что Сталин не ценил мир сам по себе. Если мир больше соответствовал его интересам, нежели война, то он ему был и нужен. Но яростная политическая борьба при этом продолжалась, и если бы его целям лучше служило насилие, а не мир, особенно насилие между другими странами, от которого Россия бы осталась в стороне, тогда существование международной организации не помешало бы ему вести поджигательскую политику как таковую. Международная организация интересовала Сталина как возможный инструмент сохранения гегемонии США, Англии и СССР, которая основывалась бы на политической гармонии между этими державами. Но эта гармония, в свою очередь, должна была бы основываться на признании двумя другими державами советских сфер влияния в Восточной и Центральной Европе. Поэтому неудивительно, что советские участники переговоров в Дамбартон-Окс получили инструкции возражать против американского предложения, чтобы тот или иной постоянный член Совета Безопасности не мог голосовать по спорным вопросам, в которых он сам был одной из сторон. Они указывали, что при политической солидарности великих держав в этом не будет никакой необходимости.

По одному-двум важным пунктам, включая этот, достичь договоренности в Дамбартон-Окс не удалось. В Госдепартаменте опасались, что весь проект международной организации подвергнется внутренней критике в США, если великие державы получат право голоса и право "вето" в подобных случаях. Президент направил телеграмму Сталину с просьбой уступить в этом вопросе, но 15 декабря пришел отрицательный ответ. Сталин заявил, что допустить это значило бы свести на нет договоренность, достигнутую на Тегеранской конференции о том, что планы послевоенного периода должны основываться на принципе единства союзников. Кроме того, и малым странам в их собственных интересах следует тщательно взвешивать возможные последствия, к которым могут привести нарушения согласия крупных держав.

Этот ответ вызвал беспокойство в Вашингтоне и дискуссию, следует ли продолжать настаивать на этом пункте. Посол Гарриман вместе с сотрудниками нашего посольства также обсуждали эту тупиковую ситуацию. Не помню, к чему свелась дискуссия, но, мне кажется, из Вашингтона поступило предложение просить Сталина войти в наше положение и помочь разрешить наши внутриполитические трудности, связанные с этой ситуацией.

Что касается меня, то я всегда был против того, чтобы наши государственные деятели выдвигали в качестве аргумента в дискуссии с другими правительствами наши внутренние проблемы. На следующее утро я составил для посла памятную записку, из которой привожу отдельные положения:

"Мы должны ясно и глубоко понимать создавшееся положение. Советское правительство рассматривает пограничные страны в категории сферы своих интересов. Оно хочет, чтобы мы поддержали его возможные акции в этих регионах, независимо от того, оцениваем мы эти акции позитивно или негативно. Я уверен, что при сохранении этой позиции оно само воздержится от моральных оценок каких-либо действий, которые мы можем предпринять, например в Карибском регионе. Наш народ не имеет в виду вышеуказанной особенности советского мышления и надеется, что советское правительство готово вступить в международную организацию по безопасности для предотвращения агрессии. Перспектива разочарования в этом отношении может повлечь за собой опасность появления у нас в стране резкой критики действий Москвы, что, возможно, окажет отрицательное влияние на наши взаимоотношения с Россией. Наша задача состоит в том, чтобы смягчить адаптацию к подобному положению дел, поскольку оно может сложиться в перспективе. Нам прежде всего необходимо сохранять хладнокровие и ясность мышления. Мы ни в коем случае не должны допускать, чтобы русские почувствовали, что их позиция может иметь политический резонанс в нашей стране, и таким образом, чтобы мы оказались в положении просителей, уговаривающих их предпринять те или иные действия, которые бы благоприятно повлияли на нашу внутриполитическую ситуацию. Русские в этом случае могут слегка пересмотреть свою позицию по вопросу голосования в Совете или выдвинуть какие-то предложения, успокаивающие наше общественное мнение, но они потребуют за это значительных уступок. При этом они едва ли пойдут на принципиальное изменение своей позиции. Мы должны не выступать в качестве просителей, а сделать русским дружественное предупреждение в том смысле, что нам было бы жаль, если бы пришлось разъяснить нашей общественности, что только Россия из всех великих держав не желает подчинить свои будущие действия воле международного сообщества. Это лишит наш народ иллюзий относительно возможности действительно эффективного международного сотрудничества и ненужных надежд на наши будущие взаимоотношения. Россию надо поставить перед выбором. Если американское общественное мнение неблагоприятно для нее, то при предлагаемом подходе ответственность за это несет только она сама".