Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прекрасно! В таком случае пусть остается. Как имя того господина?
– Филипп де Таверне.
В эту минуту молодой офицер проходил как раз рядом с каретой.
– А, это опять вы, молодой человек! – вскричал Жан. – Сейчас вы торжествуете, но придет и мое время!
– Как вам будет угодно, сударь, – спокойно отвечал Филипп.
– Да, да, господин Филипп де Таверне! – продолжал Жан, пытаясь уловить смущение в лице молодого человека, не ожидавшего услышать свое имя.
Филипп в самом деле поднял голову с удивлением, к которому примешивалось некоторое беспокойство. Но он тут же овладел собой и, с необычайной грациозностью обнажив голову, произнес:
– Счастливого пути, господин Жан Дю Барри! Карета рванулась с места.
– Тысяча чертей! – поморщившись, проворчал виконт. – Если бы ты знала, как я страдаю, дорогая Шон!
– На первой же станции мы потребуем врача, а молодой человек наконец пообедает, – отвечала Шон.
– Ты права, – заметил Жан, – мы не обедали. А у меня боль заглушает голод, но я умираю от жажды.
– Не хотите ли стакан вина?
– Конечно, хочу, давай скорее.
– Сударь! – вмешался Жильбер. – Позволительно ли мне будет заметить…
– Сделайте одолжение.
– Дело в том, что в вашем положении лучше отказаться от вина.
– Вы это серьезно? Он обернулся к Шон.
– Так твой философ еще и врач?
– Нет, сударь, я не врач. Я надеюсь когда-нибудь им стать, буде на то воля Божия, – отвечал Жильбер. – Просто мне приходилось читать в одном справочнике для военных, что в первую очередь раненому запрещено давать воду, вино, кофе.
– Ну, раз вы читали, не будем больше об этом говорить.
– Господин виконт! Не могли бы вы дать мне свой платок? Я смочил бы его вон в том роднике, вы бы обернули руку платком и испытали огромное облегчение.
– Пожалуйста, друг мой, – сказала Шон. – Кучер, остановите! – приказала она.
Жильбер остановил лошадей. Жильбер поспешил к небольшой речушке, чтобы намочить платок виконта.
– Этот юноша не даст нам переговорить! – заметил Дю Барри.
– Мы можем разговаривать на диалекте, – предложила Шон.
– Я сгораю от желания приказать кучеру трогать, бросив его здесь вместе с моим платком.
– Вы не правы, он может быть нам полезен.
– Каким образом?
– Я от него уже получила весьма и весьма важные сведения.
– О ком?
– О принцессе. А совсем недавно, при вас, он сообщил нам имя вашего противника.
– Хорошо, пусть остается.
В эту минуту появился Жильбер, держа в руках платок, смоченный ледяной водой.
Как и предсказывал Жильбер, от одного прикосновения платка к руке виконту стало гораздо легче.
– Он прав, я чувствую себя лучше, – признался он. – Ну что же, давайте поговорим.
Жильбер прикрыл глаза и насторожился, однако ожидания его обманули. На приглашение брата Шон отвечала на звучном диалекте, который не воспринимало ухо парижанина: оно не различает в провансальском наречии ничего, кроме раскатистых согласных и мелодичных гласных.
Несмотря на самообладание, Жильбер не смог скрыть досады, что не ускользнуло от мадмуазель Шон. Чтобы хотя отчасти его утешить, она мило ему улыбнулась.
Улыбка дала Жильберу понять, что им дорожили. В самом деле, он, земляной червь, касался руки виконта, которого сам король осыпал милостями.
Ах, если бы Андре видела его в этой чудесной карете!
Он преисполнился гордости.
О Николь он и думать забыл.
Брат с сестрой продолжали беседовать на непонятном диалекте.
– Прекрасно! – неожиданно вскричал виконт, выглянув из кареты и обернувшись.
– Что именно? – спросила Шон.
– Нас догоняет арабский жеребец!
– Какой еще арабский жеребец?
– Тот самый, которое я собирался купить.
– Взгляни-ка, – сказала Шон, – это скачет женщина. Ах, какое восхитительное создание!
– О ком вы говорите, о даме или о коне?
– О даме.
– Окликните ее, Шон. Может быть, она вас не испугается. Я готов предложить тысячу пистолей за коня.
– А за даму? – со смехом спросила Шон.
– Боюсь, мне пришлось бы разориться… Так позовите же ее!
– Сударыня! – крикнула Шон. – Сударыня! Однако молодая черноглазая женщина, завернутая в белый плащ, в серой шляпе с длинным плюмажем, промелькнула стрелой, обогнав карету. Она прокричала на скаку:
– Avanti! Djerid, Avanti11!
– Она итальянка, – проговорил виконт. – Черт побери, до чего хороша! Если бы мне не было так больно, я бы выпрыгнул из кареты и побежал за ней.
– Я ее знаю, – сказал Жильбер.
– Ах, вот как? Наш деревенский философ – ходячий альманах! Он что же, со всеми знаком?
– Как ее зовут? – спросила Шон.
– Лоренца.
– Кто она?
– Подруга колдуна.
– Какого колдуна?
– Барона Джузеппе де Бальзамо. Брат и сестра переглянулись. Казалось, сестра спрашивала:
«Не права ли я была, оставив его?» «Разумеется, права!» – казалось, отвечал ей брат.
Глава 23.
УТРО ГРАФИНИ ДЮ БАРРИ
Теперь предлагаем читателям покинуть мадмуазель Шон и виконта Жана, торопящихся на почтовую станцию по Шалонской дороге: мы приглашаем вас посетить другое лицо из той же семьи.
В бывших апартаментах г-жи Аделаиды ее отец Людовик XV поселил графиню Дю Барри, которая вот уже около года была его любовницей. Он следил за тем, каков будет результат этого своеобразного государственного переворота, как отнесется к этому двор.
Благодаря своим непринужденным манерам, жизнерадостному характеру, неистощимой бодрости, шумным фантазиям фаворитка короля превратила когда-то безмолвный замок в стремительный водоворот, она оставила при себе лишь тех обитателей замка, кто принимал участие в общем веселье.
Из ее несомненно ограниченных апартаментов – учитывая силу власти занимавшей их особы – ежеминутно следовали либо приказания о празднествах, либо сигнал к увеселительному зрелищу.
Самым удивительным в этой части дворца было, пожалуй, то, что с раннего утра, то есть с девяти часов, по великолепной лестнице уже подымалась блестящая толпа увешанных брильянтами визитеров, которые потом смиренно устраивались в полной изящных безделушек приемной. Избранные с нетерпением ожидали появления из святилища своего божества.
На следующий день после описанных нами событий в деревушке Ла Шоссе, около девяти часов утра, то есть в час священный, Жанна де Вобернье поднялась с постели, накинув на плечи пеньюар из расшитого муслина, сквозь прозрачное кружево которого проглядывали округлые ножки и белоснежные руки. Жанна де Вобернье, затем мадмуазель Ланж, наконец графиня Дю Барри по милости ее бывшего покровителя г-на Жана Дю Барри, была – нет, не подобна Венере – разумеется, прекраснее, чем Венера на вкус мужчины, отдающего предпочтение естеству перед выдумкой. У нее были восхитительные волнистые светло-каштановые волосы, белоснежная атласная кожа с голубыми прожилками, томные лукавые глаза и изящно очерченные капризные коралловые губы, за которыми прятались жемчужные зубки; повсюду были ямочки: на щечках, подбородке, пальчиках. Стройностью стана она могла бы соперничать с Венерой Милосской. Она была в меру полная, и ее соблазнительная полнота великолепно сочеталась с безупречной гибкостью всего тела. Все эти прелести г-жи Дю Барри оказывались доступны взглядам избранных, присутствовавших при ее пробуждении. Людовик XV, ее ночной избранник, не упускал случая вместе с другими приближенными полюбоваться этим зрелищем, следуя пословице, которая рекомендует старикам подбирать крохи, падающие со стола жизни.
Уже несколько минут фаворитка не спала. В восемь часов она позвонила и приказала впустить в комнату свет, ее первого любовника, но не сразу, а сначала сквозь плотные шторы, затем – сквозь вуаль. Солнце в тот день было ослепительным; ворвавшись в комнату, оно вспомнило о своих былых приключениях и принялось ласкать своими лучами прелестную нимфу. Она же, вместо того чтобы, подобно Дафнии, избегавшей любви богов, уклониться от его ласк, напротив, отдавалась им со всей беззаветностью. Ее сверкавшие, словно темные рубины, глаза не припухли после сна, в них нельзя было заметить ни малейшего беспокойства, она с улыбкой разглядывала свое лицо в ручном зеркальце, отделанном золотом и жемчугом. Ее гибкое тело, о котором мы попытались дать читателю некоторое представление, легко поднялось с постели, в которой оно до той минуты покоилось, убаюканное легкими сновидениями; и вот уже фаворитка коснулась ковра из горностая ножкой, которая могла бы сравниться разве что с ножкой Золушки. Две проворные руки держали наготове туфельки, даже одна из них могла бы озолотить лесника из тех мест, откуда была родом Жанна, если бы ему удалось такую туфельку отыскать.
Пока красавица потягивалась, пробуждаясь от сна, ей накинули на плечи широкую накидку из малинских кружев, затем служанка занялась ее полными ножками, сбросившими на минутку туфельки, чтобы позволить камеристке надеть чулки розового шелка, столь тонкие и прозрачные, что они совершенно сливались с ее ножками.