Воровство и обман в науке - Сергей Бернатосян

Умение придать значение, казалось бы, совсем ничего не значащим деталям, не пропустить ни одного мало-мальски существенного факта или случайного явления, вроде бы и не имеющего прямого отношения к целям исследовательской работы, — это тоже своего рода аванс на открытие.

Американский химик Уильям Хиллебранд, исследуя в 1888 году ураносодержащую руду, заметил, что при ее контакте с сильными кислотами выделяется какой-то химически неактивный газ. Кропотливо и дотошно проанализировав свойства этого странного газа, Хиллебранд решил, что им является азот. Он настолько был убежден в верности своего предположения, что не придал особого значения явному несоответствию спектральных линий "азота" с указанными в справочниках. Будь он внимательнее и не прохлопай эту "мелкую деталь", то, скорей всего, первым бы обнаружил гелий, упредив Рамзая, который, ознакомившись с опытами Хиллебранда, воспроизвел их и, расшифровав спектральные линии "неактивного газа", открыл вместе с гелием новый класс химических инертных газов: аргон, неон, криптон и ксенон. Именно открытие этих газов-"бездельников", составивших так называемую нулевую группу периодической таблицы Менделеева, обеспечило очередной прорыв химии в будущее.

Любопытно, что помимо Хиллебранда в историю с гелием "вписался" еще один неудачник, который буквально "держал в руках" новый элемент, экспериментировал с ним, но завороженный журавлем в небе, так и не понял, какую крупную синицу упустил. Этим простофилей был уже знакомый нам Генри Кавендиш, чье богатое научное наследие надолго застряло в архивах науки. Никто из последующих поколений исследователей так и не обратил внимание на обнаружение Кавендишем газа, "который почему-то не удалось соединить с кислородом". Так что открытие новою химического элемента уже в незапамятные времена стучалось в ворота науки, но они, к сожалению, так и остались наглухо закрытыми.

Очень переживал, что упустил подвернувшийся случай сделать великое открытие, австрийский физик Феликс Эренгафт. В 1910 голу американец Роберт Милликен, повторив эксперименты, проведенные Эренгафтом, получил блистательные результаты, давшие возможность определить заряд электрона. Эренгафт долго не находил себе места и постоянно сетовал: "Если бы у меня была милликеновская терпеливость и элементарная дотошность в измерении погрешностей полученных данных!" Услышав вздохи Эренгафта, видный аэродинамик Теодор фон Карман решил его успокоить: "Видимо, здесь сказались совсем другие обстоятельства и, в первую очередь, полученное в детстве воспитание. Если отец Милликена, будучи пастором, внушал своему сыну поиск красоты и гармонии в мире, то ваш отец-врач вызывал в вас с детства ощущения беспорядочности и хаотичности мироздания". Забавные существа эти ученые, не правда ли?

Как известно, современные представления о строении атома связаны с именем Эрнеста Резерфорда, который в 1913 году простым и гениальным способом получил экспериментальные данные, подтверждающие строение планетарной модели атома, крошечные электроны которого снуют вокруг массивного ядра. Но один из многочисленных парадоксов науки состоит в том, что в течение добрых десяти лет, начиная с 1903 года, японский физик Ханторо Нагаока неизменно твердил то же самое, что и Резерфорд, однако его рассуждения ученый мир даже не подумал воспринять всерьез… Как же не понять негодования Нагаоки, фактически обогнавшего Резерфорда, но оставшегося в отличие от него "с носом". Когда же по этому поводу заговорили с Резерфордом, тот походя обронил ставшую потом крылатой фразу: "Мало быть всегда на гребне волны, надо еще поднимать эту волну". Мысль, как нельзя, точна. Безусловно, стремление пребывать лишь "на гребне волны" несовместимо с истинной целью науки — вечным поиском истины, которую необходимо не только искать, но и находить. В этом поиске задействованы миллионы, а "поднимают волну", как правило, единицы. Хотя желающих обустроиться на гребнях волн, ими не поднятых, хоть отбавляй.

Надо заметить, что Резерфорд вообще был мастер на всякие утонченные метафоры и колкости. В другой раз, когда его попросили дать для одного популярного журнала "показательное" интервью о личных успехах в физике, ученый наотрез отказался от разговора на эту тему, сопроводив это фразой: "Что тут писать? Здесь речи всего на две строчки, выражающие одну мысль, что физики-теоретики ходят хвост трубой, а мы, экспериментаторы, время от времени заставляем их сызнова поджимать хвосты".

Творческие удачи Резерфорда близко его знавшие ученые объясняли по-разному, но сходились в одном. Резерфорду на самом деле удалось поднять огромную волну в развитии физики, благодаря фантастической энергии, неистощимому энтузиазму и творческому дерзанию. У него-то как раз была необходимая творцу деловая хватка. Недаром в ученых и студенческих кругах за Резерфордом закрепилось прозвище "Крокодил". Один из его преданных учеников, советский физик Петр Леонидович Капица, работавший долгие годы в Кембридже, при строительстве собственной лаборатории даже потребовал от мастеров входную арку здания соорудить в форме крокодила. Непонимавших его "чудачества" Капица сдержанно поучал: "Крокодил похож на научное продвижение. Он стальными челюстями перемалывает все то, что встречается на пути и никогда не поворачивает назад".

Именно своей интеллектуальной одержимостью и способностью перемалывать острым умом колоссальное количество проблем, отметая все ненужное, истинный ученый резко отличается от случайно забредших в науку люден. Он внутренне свободен, он раскован в мыслях, он действует без всякой оглядки на стереотипы и авторитеты. Людям с такой "крокодильей" позицией суд истории обычно и отдает предпочтение в распределении приоритетов, хотя, возможно, кто-то в чем-то в самом начале научной судьбы их и опережал.

Отсюда вывод: пионерские достижения и даже широкая эрудиция сами по себе еще ничего не означают. Впрочем, как и потенциальные возможности быть впереди. Их надо уметь реализовать, и только тогда твое имя будет вписано золотыми буквами в историю науки и техники. Многие исследователи еще до Вильгельма Конрада Рентгена стояли на пороге сенсационного открытия всепроникающих лучей, но, не сумев распорядиться своими исследованиями должным образом, так и не достигли всемирной славы. Или взять Дмитрия Ивановича Менделеева. Кто только не пытался найти закономерности между различными химическими веществами? Английский химик Джон Ньюлендс и немецкий химик Лотар Мейер вообще чуть ли не впритык подошли к идее, которая потом гениально была высказана великим русским химиком. И лишь когда состоялись открытия Рентгена и Менделеева, "проснулись", оценив важность и правильность своих предположений. Да только было уже поздно, и поезд, как говорится, ушел.

Что же нужно, чтобы перерезать на эстафетной дорожке науки финишную ленточку? Незаурядная гибкость и оригинальность мышления, наблюдательность, умение переключаться на более перспективные идеи и способность пробивать научную проблему, не щадя лба. Талантливый Ньюлендс споткнулся, например, на том, что на какой-то момент утратил веру в идею, которой себя посвятил. Из-за излишнего тщеславия опоздал с открытием Х-лучей немецкий физик Филипп Ленард, раздосадованный "неожиданным" успехом Рентгена и до конца жизни старавшийся тому напакостить. А за что? Да за свою же недальновидность!

Ерепенился и качал свои права на Х-лучи, справедливо названные рентгеновскими, Ленард совершенно зря. То, что он использовал в своих лабораторных опытах круксовые трубки, служащие источником испускания катодных лучей, факт неоспоримый. Но эти трубки задолго до Рентгена с тем же успехом применяли в экспериментах и сам Крукс, и ряд других физиков. Но только гениальный ум Рентгена заметил еще одно излучение, определил:>а ним будущее и, вцепившись в проблему мертвой хваткой, переворотил по сути всю физику. Наблюдавшие то же "таинственное" излучение, что и Рентген, Крукс и Ленард, безусловно, могли также заняться его изучением и открыть Х-лучи раньше, однако оба поберегли свои мозговые полушария и не стали их напрягать, дабы двинуться дальше и не ограничиться одной стороной вопроса. Ленард вообще исходил от зависти на "нет": очень уж хотелось вслед за одной Нобелевской премией (за исследование катодного излучения, 1905 г.) ухватить и вторую, за открытие X-лучей. Поэтому изворачивался, темнил, порочил Рентгена на всех углах и, дай ему волю, с наслаждением прожег бы его могучий лоб этими самыми лучами. Его безнравственность превзошла все допустимые границы в научном "киднеппинге". Правда, когда "мудрость темнит, невольно высвечивается беспросветная глупость".

Несмотря на гнусные нападки и продуманно организованную травлю Ленардом и его окружением, Рентген все-таки отвоевал свое детище у похитителей и сумел отстоять право на приоритет, сломив сопротивление всех властных структур.