Кементарийская орбита - Дмитрий Леоненко

– Ну и что? – пожал я плечами. – На «Семени» достаточно яйцеклеток и пчел, и шмелей. Мы с самого начала не исключали необходимость завозить на планету своих опылителей.

– Я сильно сомневаюсь, что они смогут адаптироваться к местному климату.

– Не переживай, – последовало неожиданное возражение Шолда. – Уж это наши генетики предусмотрели. Среди зигот уже есть партии, адаптированные под низкие температуры.

– Это радует, – проворчал Тасерг. – А кому вообще пришло в голову высаживаться в этих широтах?

Я не смог сдержать улыбки. Алекслав подметил изменение в выражении моего лица и цокнул языком.

– Димер, вы об этом явно что-то знаете, – уличил он меня.

– Исключительно на уровне слухов, – поспешил я откреститься.

– Ну так посплетничайте. Считайте, что под мою ответственность, – успокоил меня Брянцев.

– Хорошо, – я допил чай, отставил кружку. Передвинулся, по примеру Алекслава, ближе к огню – холодало.

– Идея в следующем. Руководство Орбитали опасалось, что при высадке в районах с благоприятным климатом колония очень быстро растеряет технический уровень и деградирует. Поэтому в качестве одной из точек высадки они выбрали зону, где нам будет тяжело выжить без сохранения минимальной техносферы.

В костре потрескивали поленья, выбрасывая вверх искры. Разведгруппа молча переваривала мое сообщение.

– Бесконечны Космос и начальственная глупость. Хотя насчет Космоса – спорное утверждение, – кажется, процитировал кого-то Ривлер.

– Я не утверждаю, что это действительно так, – торопливо сказал я. – Я так думаю, при выборе места основывались прежде всего на данных геологоразведки. Алекслав? – я обернулся к геологу.

– Что есть, то есть, – рассудительно заметил тот. – Зонды нарыли в пустыне к западу от нас кучу следов полиметаллов, восточные предгорья, по-видимому, богаты селитрой, а про железняк и уголь Димер уже сказал. Хотя без вылазки в район месторождений я вам ничего не гарантирую.

– Будет тебе вылазка. Как только соберем «скайер», – посулил Брянцев. – Ладно. Что у нас с микрофлорой? Она позволит выращивать земные растения?

– Пока я не вижу препятствий, – пробормотал я задумчиво. – Мы обнаружили близкие аналоги Rhizobium, Azospirillum, арбускулярной и гломусовой микоризы… Ривлер пропустил их через секвенатор и переслал полученные данные на «Семя», чтобы генетики Хоу могли поколдовать над геномами наших растений. С другой стороны, в наших генотеках хранится почти полный набор геномов земных микроэндофитов, и я уже внес их клетки и споры в почву на некоторых делянках. Дальше планирую сравнить скорость роста и урожайность.

– Хорошо. Только не забывайте, что наша задача – разработать надежные методики посева до наступления местной зимы, – напомнил Брянцев. – Шолд, а как успехи у тебя? Есть перспективы на предмет одомашнить местную фауну?

Зоолог вздохнул.

– Даже на Земле процесс доместификации требует куда как более долгого времени. Мы почти ничего не знаем о социальности местных животных или о их режимах питания. Нет, тут мы можем полагаться только на собственные силы.

– Но они хотя бы съедобны?

Шолд пожал плечами.

– Поэкспериментируем. Отклонения генетической кодировки от земной отсутствуют по большинству триплетов. Подавляющее большинство белков, образующих организмы кементарийских животных, расщепляются нашими пищеварительными ферментами, меньшинство проходит через кишечник напрямую. Сильные токсины не распространены, по возможности столкнуться с каким-нибудь местным аналогом рыбы фугу я могу только присоединиться к Варану – время покажет. Впрочем, тут я не скажу ничего нового – о принципиальной съедобности местной фауны данные нам передали еще лендеры НАСА. Не все витамины в наличии, и есть минимум парочка аллергенных соединений, но мы, во-первых, не планируем постоянно питаться местной фауной, во-вторых, уже начали работу по сооответствующим агентике и генотехнике.

Фил кашлянул, напоминая нам о своем существовании.

– Интересно бы знать, – проговорил он, – что думает Исследовательская секция о таком совпадении? Все существующие панспермические модели предполагают ненулевую эффективность на максимальном расстоянии не выше десятков-сотен астрономических единиц. А здесь – пятьдесят световых.

– Ты забыл еще одну модель, – рассмеялся Тасерг. – Ту, что нарезает витки у нас над головами!

Шолд машинально проследил за взглядом Тасерга. Скептически поморщился.

– А вот это Яндрей и называл «откровенной мифологией», – бросил он. – Прежде чем рассуждать о Великих Древних и прочей неомиферщине, потрудись-ка вспомнить, что и для марсианской архебиоты ни прямая, ни обратная панспермия так и не подтверждены.

– Неудивительно, – вставил Брянцев. – Все, что от нее осталось – считанные фоссилии и биохимические маркеры.

– Вообще, – продолжал Шолд, не обратив внимания на слова Евгения, – факт что того, что другого совпадения ничего не доказывает. Скорее наоборот – раз уж мы обнаружили на Кементари жизнь, почти тождественную нашей репликационно и метаболически, это довод в пользу параллельного происхождения и биот Солнечной!

– Какова вероятность такого совпадения? – недоверчиво спросил Варан. – Если учесть, что речь идет о трех мирах сразу, как ты говоришь – эволюционирующих совершенно независимо?

– Не такая уж и небольшая, – возразил Шолд. – Если мы допустим, что число вариантов, сочетающих на ранних стадиях биогенеза биохимическую, микро- и макроструктурную и информационно-репликационную эффективность, конечно и очень ограничено – и ты не хуже меня знаешь, что это так, вспомни хоть пурино-пиримидиновое аминокислотное сродство – то во имя Опарина, Мулкиджаняна и Райсвен мы вынуждены принять конвергентность биогенеза на промежутках, потолочно, уже порядка десятка миллионов лет с достаточно высокой вероятностью. Напомню, и у земных организмов в нуклеиновых кислотах прослеживаются следы альтернативных кодировок – вымытых, насколько нам известно, эволюцией безо всяких инопланетян. Так что я скорее поставлю на то, что естественный отбор на всех трех планетах независимо сводит чахленькое многообразие к генеральной линии, чем на гипотезу посева.

– А что у тебя была за гипотеза по поводу зебрособак? – заинтересованно спросил Ривлер, переводя тему дискуссии с эволюционных постулатов на приземленную конкретику.

– А, – Шолд махнул рукой. – Потребуются продолжительные наблюдения, чтобы подтвердить ее. Или опровергнуть.

– Ты не на заседании ученого совета, – напористо заявил Ривлер. – Рассказывай, а мы постараемся оценить ее по достоинству.

– Ну хорошо, – зоолог облокотился на собственный рюкзак. – Я подозреваю, что зебрособаки – это молодь гривоносцев.

– Однако! – Ривлер даже подскочил на месте. – Во-первых, мы лично наблюдали детеныша гривоносца в одной стае с родителями. Во-вторых, определенное сходство экстерьера и окраса, конечно, есть, но зебрособаки – хищники! Дрон заснял их охоту на местных насекомоядных!

– Две трети экранного времени стая поедала листья нековыля и трижды изловила мышь-фортификатора, – возразил Шолд. – Зубная формула также наводит на мысли о преимущественной фитофагии. К слову, поедание грызунов порой свойственно, например, земным антилопам. Что до стаи и детеныша – а ты уверен, что это не более мелкая взрослая особь?

– Ну а ты на чем основываешь свою гипотезу?

– При их размере уход за вылупляющимися детенышами должен быть нетривиальной задачей. Резонно предположить, что, аналогично многим динозаврам, гривоносцы придерживаются своеобразной r-стратегии, откладывая большое количество яиц с низкой выживаемостью долгоживущего потомства. Тогда, продолжая аналогию, мы вправе ожидать занятия молодыми особями экологических ниш более мелких видов. И, ipse dixit, зебрособаки больше остальных известных нам видов схожи с гривоносцами внешне.

– Спекулятивно, – отрезал Ривлер.

– Что же. Подождем образцов и узнаем точно, – покладисто ответил зоолог и перевел взгляд на небо.

– Ладно. Твое мнение, Алекслав, мы уже слышали, – подвел черту Брянцев.

– Могу только добавить, что, судя по вот этой зоне метасоматитов, – Алекслав сбросил на наши айдимы запись пестро-зеленоватого скалистого склона, – мы имеем дело с перспективным месторождением первично-сульфидных руд и самородной меди в сотне километров от нас. Сами же мы сидим на осадочных породах слабой складчатости, в двадцати километрах ниже по течению есть выход доломитовых и цементных мергелей высокого качества, еще в десяти складчатость рельефа вскрыла мощные залежи бурого угля. В непосредственной близости на речном склоне есть богатая залежь белой глины.

– Разброс великоват для наших возможностей, – вздохнул масколон.

– Что имеем. Возможно, дроны обнаружат еще что-либо полезное поближе к точке высадки. Кстати, – Алекслав обвел аудиторию взглядом. – Хотите еще вклад в копилку спекулятивных гипотез?