Когда сбываются мечты - Эстель Альенде

Селеста смутилась.

– Лайла, а можно я задам тебе один вопрос? – Антонио робко взглянул на нее. Он залпом выпил остывший кофе и дотронулся пальцами до ее руки.

– Конечно, можно даже не один. Только я сомневаюсь, что смогу ответить, – улыбнулась девушка. – А впрочем, задавай, мне даже интересно, неужели на свете есть что-то такое, о чем ты не знаешь?

– Вот представь себе, – начал Антонио, будто не обращая внимания на ее ответ. – Один пока малоизвестный художник, такой же впечатлительный, как и я, влюбился в одну прекрасную девушку. А она, кстати, тоже художница, как и ты. Она понимает его с полуслова, они смотрят на мир одними и теми же глазами, но он боится открыться и признаться ей в своих чувствах. Посоветуй, как ему поступить?

Селеста ахнула, ведь это было так неожиданно. Конечно, такое причудливое признание в любви, такая юношеская застенчивость в словах взрослого мужчины была удивительной. Звуки его голоса наполнили сердце Селесты бескрайней нежностью. Ей и в голову не приходило, что этот эксцентричный, порывистый, смелый в искусстве человек окажется таким неуверенным в отношениях с женщиной. Она смотрела на него, и отчего-то он показался ей похожим на игрушечного медведя, зажавшего в лапах огромное красное сердце. Таких медвежат юноши, если они не в силах облечь свои чувства в слова, дарят возлюбленным, взваливая на плюшевых зверят всю ответственность объяснения в любви. Она взяла Гауди за руку в надежде, что, коснувшись ее, он поймет, что она тоже испытывает к нему сильные чувства, гораздо более глубокие, чем уважение ученика к мастеру или дружеская симпатия. Слишком много тайн хранило ее сердце, поэтому она не могла открыть его Гауди, этому честному, увлеченному и доброму человеку.

– Мой милый, милый Антонио, – только и смогла произнести она. Она ощущала себя раздавленной горьким грузом недомолвок. Пожалуй, впервые за многие годы пирамида лжи, которую она старательно возводила, оберегая себя, превратились в склеп для ее души. Наверное, трудно представить себе более отчаянную ситуацию, чем та, в которой она сейчас оказалась. Все, чего она так старательно добивалась, искала, обратилось из золота в бесполезные глиняные черепки. Ей хотелось вычеркнуть из памяти, вымарать белой краской весь сумасшедший двадцать первый век, превративший ее в хитроумное и расчетливое чудовище. Она понимала, что готова заплатить любую цену, лишь бы остаться здесь, в этом мире, за сто лет до своего рождения. А что будет, если она наплюет на мир две тысячи двенадцатого года, и останется здесь? Укроется от любопытных глаз и забудет о данных ей обязательствах? Как же ей хочется, чтобы Антонио, этот порядочный и правдивый художник, помог ей выпутаться из затянувшей ее трясины. Она чувствовала, что его добрые глаза, его жаркие объятия и торопливые поцелуи – единственное спасение для ее загнанной в угол души.

– За те несколько дней, которые мы провели вместе, мне они показались только мгновениями, я вдруг осознал, что желание быть с тобой превратилось для меня в навязчивую идею. Раньше я жил в мире, где властвует только Бог, где есть солнце, которое встает на востоке и уходит за горизонт на западе. Теперь я знаю, что это не совсем так, надо мной властвуешь ты. Ты появляешься, и для меня начинается день, ты уходишь, и я погружаюсь в безмолвие страха и темноты.

Селесте показалось, что кто-то сильный схватил ее за горло, чтобы она не могла ничего сказать. Она пыталась проглотить ком, застрявший в горле, но слова Антонио не давали ей возможности что-либо произнести.

– Наверное, это провидение, что на земле в это самое мгновение из миллионов дней, когда бы ты могла родиться, ты пришла в мир именно сейчас, и сегодня в этом городе ты рядом со мной. И теперь я живу верой в то, что ты есть.

«Боже мой! Какая жестокая пытка! Как сильно он заблуждается, как далеко от истины то, во что он верит!» – душа Селесты рыдала.

– Мне хочется положить в твою ладонь все золото, все бриллианты мира! – не останавливался Антонио. Внезапно он вышел из-за стола, встал на колено и воскликнул: – Я готов сделать все, что угодно, только бы ты была счастлива. Когда ты здесь, я чувствую себя свободным, как ветер, я работаю, как безумный, я могу сделать этот город самым прекрасным на земле, но мне надо знать, что ты не оставишь меня, Лайла. Ты понимаешь меня до конца, до последнего штриха, и когда ты уходишь, я не знаю, увидимся ли мы еще или я навеки тебя потерял.

Она поднялась со стула, он быстро встал на ноги. Селеста прижалась к нему, дрожа все телом. Он обнял ее так крепко, что в какой-то момент ей стало трудно дышать.

– Когда ты уходишь, как всегда, не говоря, когда мы снова встретимся, я остаюсь здесь один, все сильнее принадлежащий тебе, – прошептал он, и его дыхание обожгло ей щеку.

Она подняла глаза, и столкнулась с его взглядом, полным мольбы, отчаяния. Его всегда теплые глаза сейчас были твердыми и непреклонными. Он требовал ее ответа, но это было выше ее сил. Ее мысли метались в поисках слов, чтобы объясниться, но решиться и сказать что-либо Селеста не могла.

– Антонио, мой милый, мой прекрасный человек, – наконец вымолвила она.

Он смотрел на нее своими проницательными медовыми глазами, и, казалось, читал ее мысли.

– Ты так старательно ищешь ответ, который не обидел бы меня, – грустно сказал он, выпуская ее из своих объятий. – Спасибо тебе, ты очень добрая и чуткая девушка, ты думаешь о моем израненном сердце.

Он отнял свою руку, встал и прошелся по комнате. – Ничего не говори, не надо. Я все понимаю, ты прелестная, умная, сердечная, а я… я, наверное, заколдован какой-нибудь злой ведьмой, я недостоин любви.

Сердце Селесты разрывалось. О, если бы она могла утешить его, объяснить, кто она и откуда, он бы понял, почему они не могут быть вместе. А вдруг могут? Девушка не хотела лишать себя надежды, надо было испробовать еще одно средство.

– Который час? – тихо спросила она, сама не узнав своего голоса.

– Четверть двенадцатого, – ответил Антонио, взглянув на великолепные настенные часы, которые он сделал в подарок графу Гуэлю и собирался установить их в его кабинете в новом доме, который он сейчас достраивал.

Она не знала, как поступить.

– Тебе уже пора? – примирившись с неизбежным, спросил Гауди.

Селеста чувствовала себя Золушкой, чья карета в полночь грозит превратиться в тыкву, а кучер – в крысу. В детстве ей очень нравилась эта сказка, и, даже повзрослев, она верила, что стоит немного потерпеть, как твой принц найдет тебя, ведь любовь способна творить чудеса. Как бы ей хотелось, чтобы эта история была не вымыслом, а правдой. Она горько усмехнулась, этому ее желанию никогда не суждено сбыться. Эта кривая улыбка не укрылась от Антонио.