Метро 2033. Отступник - Элона Демидова

Бессущностный вернулся в свои чертоги довольным.

Но прошло еще время. И Медный век подошел к концу. Его сменил Век Героев. И снова Дух вылетел из своего чертога. И узрел, что благородства больше нет совсем, а страстями стали топить костры пропаганды. Мир оборачивался бутафорией, а добро и зло превратились в ложь, неотличимую друг от друга. И вокруг всего этого – нескончаемые потоки невежества. Окинул взглядом он землю – и не было предела срани человеческой. И начало его тошнить. Сильно, прямо до спазмов. Но на этой планете, полной мерзости, все же остались еще те, кто были способны вещать от имени Бессущностного. Это были герои, последние герои человеческой эры. Один из шаманов сказал так:

Здесь бродят тени,Ими движет запах денег.Боль других и холод греют им сердца.Связь времен распалась.И Злодей, и Светлый ГенийТесно сплелись в объятьях,Их различить нельзя.

Дух справился с рвотными позывами. Отправился спать. Сколько он дремал, неизвестно, но когда проснулся, землю затопила сплошная тьма невежества и гадость человеческая, от которой исходила такая жуткая вонь, что Бессущностного тут же начало тошнить. Посмотрел он на вождей мира, но те давно превратились в клоунов, в ряженых шутов, которые рассказывали лживые байки отупевшей толпе. Взглянул тогда Дух на пророков мира, но они умели лишь стоять перед кострами пропаганды и сжигать на них остатки людских душ. А шаманы? Те, переодевшись скоморохами, били в бубны, плясали, развлекали человеческие коконы, у которых вожди съели мозги и сожгли души. И не было никого, кто мог бы отверзнуть уста и изречь Слово. И тогда Дух сам открыл рот и закричал: «Попса!». А потом его стошнило.

Шаман замолчал. В наступившей тишине потрескивал угасающий костер.

– И что? – спросил Артур, доевший второй кусок мяса.

– Бессущностный тем от тебя и отличается, – ответил Заквасский, лукаво улыбнувшись, – что ты блевать будешь тем, что съел, а Дух рыгает огнем. Вот и сжег он землю.

– А я-то всегда думал, – возразил наследник, – что миру кирдык настал из-за ядерной войны, а не из-за этого… как там правильно…

– Ты, пацанчик, путаешь причины и следствия, – Ян подбросил несколько веток в умирающий костер. – Война началась оттого, что Бессущностного стошнило, а стошнило его оттого, что человек потерял в себе человека. Отсюда вывод, если бы человек оставался человеком, никакого ядерного погрома не было бы.

– А что значит «попса»? – спросил кто-то из подростков.

– Попса, – шаман в задумчивости коснулся указательным пальцем лба. – В переводе с древних языков примерно означает «дерьмо, которое не способно даже удобрить землю». Приблизительно так. А вообще это непереводимое слово.

«Офигенно, – подумалось Артуру, – нужно запомнить».

– Но если все века закончились, – задала вопрос Аня, – то что сейчас?

– Сейчас время Нового Деяния. Бессущностный оборотился Творцом, и создал, – шаман совершил круговой пас рукой, – нуклеаров, новочеловеков. Только помните, в тот день, когда на земле не останется ни одного нуклеара, способного исторгнуть Слово, Творец опять станет Бессущностным, и пламя снова пожрет своих неразумных детей.

– То есть Бессущностный и Творец – это одно и то же? – подал голос Олег.

– Нет, – Заквасский покачал головой из стороны в сторону, – Бессущностный и Творец, как и Рождение и Смерть, совсем не одно и то же, но основа у них одна.

– Что-то я ни хрена не понял, – произнес Артур. – Как может быть одна основа у разных вещей?

– Слушай, пацанчик, – шаман присел на корточки. – Я тебе вот что скажу: можно очень долго объяснять какие-то вещи, но если ты хочешь пофилософствовать, обращайся к нашему судье или к вождю на худой конец. А я так тебе растолкую, вот скажи мне: мясо зурелана, которое ты съел, вкусное?

– Еще бы, – с воодушевлением проговорил Артур. – Баранина по сравнению с ним фуфлыжный отстой.

– А вот если ты, – глаза Яна превратились в насмешливые щелочки, – узнаешь, что зурелан, это такая огромная тварь, похожая на длинную рыбину с восемью щупальцами. Что ты мне на это ответишь?

– Что? – лицо наследника сделалось каменным.

– Дай-ка угадаю, вы их называете морскими гидрами, – Заквасский засмеялся.

Мгновение спустя, Артур, закрыв обеими руками рот, с вытаращенными глазами сиганул к кустам.

– И вот кто ответит: разве еда и блевота – это одно и то же? – развел руками Ян. – Хотя основа у них одна: мясо зурелана.

Среди подростков послышалось хихиканье.

Олега тоже замутило, к горлу подошла горечь, но сидящая рядом с ним Каур будто невзначай прижалась к плечу юноши, и это прикосновение подействовало магическим образом: тошнота отступила.

«Я теперь нуклеар, – решил он, – значит, если они едят гидр, то я тоже буду! Тем более, что это не гидры, а зуреланы…»

На Аню слова шамана вообще не подействовали. Быть может, оттого, что, увидев в каком плачевном положении оказался ее муж, она звонко расхохоталась, захлопав в ладоши.

– А можно мне еще кусочек? – сказала девушка, отсмеявшись.

Аня закричала и проснулась. В окно пробивался сероватый сумрак, светало, и скоро должно было взойти солнце. Тяжело дыша, стерев со лба холодную испарину, девушка прислушалась: близкий шум прибоя и далекие крики чаек успокаивали и заставили обрадоваться: как только она заявила о твердой решимости остаться в Таганроге, ее переселили из холодного затхлого подвала в хижину на берегу моря.

Так что же случилось? По-видимому, ей просто что-то приснилось… Аня села, потерла глаза и попыталась вспомнить кошмар. Кажется, она шла босиком по острым камешкам, перемешанным с битым стеклом, из истерзанных ступней сочилась кровь, это было страшно, хотя почему-то не больно, зато чувство беззащитности пугало намного сильнее, чем острый гравий. Потом, на глаза вдруг попалась куча сандалий, но, будто не заметив обувь, дрожа, девушка прошла мимо, и увидела белый монумент, под которым черными буквами было написано: GARIBALDI. Превозмогая страх, она протянула пальцы к холодной щеке.

– Ответь, Иноземец, что ждет меня?

Бородач гордо безмолвствовал.

– Не молчи! Дай мне ответ, что будет? Говори! – она коснулась лица мужчины, и вот тут стало по-настоящему страшно: кожа задымилась и почернела, как от ожога…

– Давай же, скажи что-нибудь! – Аня задыхалась от обиды и гнева. – За что ты меня так ненавидишь, Иноземец?

Изваяние шевельнулось. Голова бородача повернулась в сторону смутьянки, глаза его сверкнули призрачным зеленым светом, и громовой голос изрек:

– Le false speranze alimentano il dolore![2]

– Нет! Я не об этом тебя просила!

– Le false speranze alimentano il dolore!

– Замолчи! – оглушенная, она упала на колени. – Ничего не говори! Пожалуйста, не надо!

Мир разлетелся на миллионы брызг, и девушка, замерев от ужаса, провалилась в черную пропасть без дна и, уже просыпаясь, слышала, как ей вслед гремело:

– Le false speranze alimentano il dolore!

Как перевести эти слова Аня не знала, в памяти еще бродили обрывки видений, с каждой минутой становясь все более расплывчатыми. Судорожно повернув руку, она всмотрелась в ладонь, но ожога не было.

Она передернула плечами, прогоняя мурашки страха, поднялась и, толкнув незапертую дверь, вышла из хижины. Несмотря на раннее утро, ветерок принес тепло. Огромный шар солнца на треть высунулся из-за горизонта, и к ее ногам побежала дорожка, мерцающая пурпурными искорками. Грузные облака, подбитые кровавым багрянцем, жались к туманному горизонту. Высоко над морем парила какая-то большая птица или птеродактиль.

Ранний час не был помехой для нуклеаров: целая компания соревновалась в стрельбе из лука. Они целились в полусгнившее дерево, торчащее из песка. Аня, сощурившись, присмотрелась, заметила среди лучников Каур.

«Чертова ведьма!»

Вчера Аня набралась решимости улучить минутку, чтобы поговорить с Олегом, ведь всегда кто-нибудь да мешал, но опять все пошло не так: темнокожая мутантка постоянно ошивалась вокруг него. Сперва держала его за руку, позже, возле огня, вообще самым бесстыжим образом жалась к парню. Когда костер догорел, то к Ане подошли двое нуклеаров, чтобы проводить в отведенный для ночлега домик; куда делся Олег, она не углядела, а спрашивать постеснялась.

Покусывая обветренные губы, Аня побрела по пляжу в сторону стрелков, решая, броситься ли с кулаками сразу или подождать, как будет развиваться ситуация.

– Здравствуй, Анна дочь Павла, – сказала Каур, посмотрев на соперницу спокойным открытым взглядом, и, как обычно, улыбаясь лишь краешком губ.

– Привет, – буркнула Аня.

Рядом с мулаткой, в окружении трех молодых людей стояла высокая худенькая девушка, с необыкновенно белой кожей, длинными серебристыми волосами и неестественно светлыми, почти прозрачными глазами. Таких Аня еще не видела, и невольно даже залюбовалась экзотической красотой этой пары, которая словно воплощала в себе День и Ночь.