Нестор Летописец - Андрей Михайлович Ранчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некогда мнение об авторстве Нестора было почти общепризнанным. Абсолютное большинство историографов XVIII века считали нашего героя единоличным создателем «Повести временных лет»[338]. Историк и литератор М. П. Погодин писал еще в 1839 году: «Нестор и летописатель — два нераздельные понятия у нас в продолжение веков, и все свидетельства о бытии Несторовом вместе с свидетельствами об сочинении им Летописи так соединены между собою, что разделить их совершенно невозможно». Он был уверен, что «Повесть временных лет» написал именно Нестор, и выражал почти единогласное мнение, утверждая: «Заключаю: по всем известным доселе историческим документам достоверно, что монах Киево-Печерского монастыря Нестор, живший в конце 11 и начале 12 столетия, составил Летопись, известную у нас теперь под его именем»[339].
Между тем в современной науке, как уже было сказано в предисловии, авторство Нестора или даже его причастность к составлению «Повести временных лет» отнюдь не являются аксиомой. Написал ли Нестор эту летопись, редактировал ли ее и какие фрагменты «Повести…» могут принадлежать его перу — на эти вопросы я попытаюсь ответить в этой главе. Придется пересказывать концепции и гипотезы ученых-текстологов, много цитировать, употреблять научные термины. Вчитываться, вглядываться в древний текст и скрупулезно анализировать его. Кому-то эта глава может показаться слишком сложной или просто скучной. Я постарался, как умел, этого избежать, ограничив, насколько было возможно, число цитат и ссылок, освободить язык от сухого наукообразия, сделать поиск ответа увлекательным. Но для читателей «ленивых и нелюбопытных» повторю сказанное во введении: они могут пропустить эту главу. Сразу предупрежу: все выводы об авторстве Нестора или о его непричастности к летописанию, о редакциях «Повести временных лет» и об участии или неучастии нашего героя в их создании — не более чем гипотезы, а не непререкаемые истины. Но гипотезы с разной степенью доказательности и убедительности. Текстологические концепции можно сравнить с картинками калейдоскопа: как расположение цветных стеклышек зависит от того, как повернуть или встряхнуть чудесную трубку, так и построения текстологов определяются изначальными предпосылками, выбранными основаниями. Это, конечно, вовсе не означает, что текстология — род игры в бирюльки. Но даже вероятные и убедительные предположения — еще не факты. Мои соображения таковы: киево-печерский монах Нестор с высокой вероятностью был составителем «Повести временных лет». Менее вероятно, что он был ее редактором. Бесспорных данных отрицать участие книжника в работе над летописью нет. На чем основываются такие заключения, и рассказывает эта глава.
Полвека назад историк и археолог М. Х. Алешковский писал в кандидатской диссертации, посвященной «Повести временных лет»: «Печерский писатель конца XI — начала XII в. Нестор знаменит, но не как автор двух бесспорно принадлежащих ему житий Феодосия и Бориса и Глеба, а как автор „Повести временных лет“. Между тем это последнее авторство Нестора не бесспорно, что и вызывало ожесточенные споры ученых. В настоящее время эти споры забыты, а вместе с ними и те текстуальные трудности, с которыми связано признание Нестора автором великого произведения русской древности. ‹…› Вопрос об авторстве Нестора не имеет конструктивного значения для текстологической истории „Повести временных лет“. Неудивительно поэтому, что он занимал ученых главным образом на заре ее изучения и был отодвинут на второй план, как только перед наукой встали более важные вопросы истории текста этого памятника.
Действительно, вопрос о Несторе является последним в той серии проблем, которые имеют конструктивное значение для текстологической истории „Повести временных лет“. И даже среди вопросов о времени, месте и объеме работы автора вопрос о том, как звали этого автора, занимает последнее место»[340].
С утверждением, что вопрос об авторстве «Повести временных лет» давно стал третьестепенным в науке, исследователь поторопился: в работах последних десятилетий эта проблема вновь стала предметом обсуждения и споров. Однако для ученых-текстологов история создания летописи действительно важнее полемики о том, кто был ее составителем. «Что в имени тебе моем?» — мы, казалось бы, можем воскликнуть вслед за поэтом. Но нет: имя создателя значит многое.
Во-первых, от того, признаем или не признаем мы авторство Нестора, зависят наши представления о древнерусской словесности, о границах между ее жанрами, о чертах индивидуального стиля средневековых русских книжников: ведь Нестор точно был автором двух произведений иного жанра — житий. Как жанр влияет на своеобразие стиля, каковы пределы свободы древнерусского писателя в рамках повествования того или иного типа — вопросы важные и непраздные. Во-вторых, от того, считаем мы Нестора автором древней киевской летописи или отрицаем его авторство, зависит понимание учеными связи между жанром и идейной позицией книжников: влиял жанр на оценку ими событий, на их историософию или нет? В-третьих, проблема истории текста «Повести временных лет» и вопрос о ее авторстве — это все-таки не совсем разные вещи, а две стороны одной монеты. И главное: это существенно уже не для ученых, а для тех, кого обобщенно именуют «широким кругом читателей»: имя словно дает произведению новую жизнь, вырывает из тьмы анонимного, безличного прозябания. Еще и потому так остры и порой ожесточенны споры о том, кто сложил «Слово о полку Игореве», Пушкин ли написал непристойную поэму «Тень Баркова» и вольнолюбивое послание «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы…»), был ли Шолохов создателем «Тихого Дона». Конечно, иногда острота таких дискуссий имеет идеологическую подоплеку (таковы сомнения «ультра-патриотов» в написании резкого стихотворения «Прощай, немытая Россия…» Лермонтовым). Но прежде всего для человека, чтобы вещь, живое существо, произведение начали действительно существовать, обрели право на жизнь, нужно их назвать, даровать предметам имя. Так, согласно библейскому сказанию, первый человек Адам называл дотоле безымянных животных, наделяя их полноценным существованием. Набоков вспоминает в автобиографической книге «Другие берега», как, маленький, расстраивался, когда студент-учитель на вопрос, как называется пролетевшая или сидящая на ветке птичка, близоруко щурился и отвечал: «Просто птичка»…
«Повесть временных лет», как и многие другие произведения древнерусской словесности, не сохранилась в автографе. Не дошли до нас и ее ранние рукописи-копии — списки.
«Повесть временных лет» открывает большинство летописей — как общерусских, так и локальных, областных. Наиболее точно сохранившими изначальный текст считаются несколько летописей.
Это Лаврентьевская летопись{82} — список 1377 года, в котором за «Повестью» следует владимиро-суздальская летопись и Тверской свод,
