Убийство в приличном обществе - Энн Грэнджер

— Но в субботу недалеко от вокзала Ватерлоо проходило очередное собрание общества трезвости, — напомнил ему я. — Туда заходила наша служанка Бесси Ньюмен, чтобы забрать какие-то листовки.

— Да, я уже знаю об этом. Очень жаль, что Бесси решила распространять листовки, не заручившись предварительно вашим согласием… Я уже принес вашей супруге свои извинения. Но сам я не был в помещении общества трезвости в ту субботу — как, впрочем, и в любую другую субботу. По субботам собрания проводит мистер Уолтерс. Пожалуйста, расспросите свою служанку. Она подтвердит, что меня там не было.

— У вас много верных помощников, — заметил я, стараясь не раздражаться. Обидно — Фосетт, можно сказать, ускользал от меня и откровенно издевался надо мной, радуясь моему унижению.

В ответ на мои слова он изящно кивнул.

— Но вам не удалось убедить Аллегру Бенедикт вступить в ваши ряды, — продолжал я.

— Вы совершенно правы. У нее были иные религиозные убеждения. Итак, она не принадлежала к моей пастве, поэтому я теряюсь в догадках, почему вы решили, что я договорился с ней о встрече. К тому же в Грин-парке… — Фосетт покачал головой. — У вас хорошо развито воображение, инспектор.

— Сейчас проверим! — отрезал я.

Фосетт снова мимолетно улыбнулся. Я почти перестал скрывать свое раздражение; мне больших трудов стоило заставить себя успокоиться.

— Несмотря на то что Аллегра Бенедикт не посещала ваши собрания, вы тем не менее все же сообщались с ней. Она знала о ваших так называемых добрых делах, потому что слышала, как вы рассказывали о них в доме миссис Скотт. И она жертвовала вам деньги либо потому, что верила, что их потратят на доброе дело, либо потому, что у нее имелась другая причина угождать вам. Во всяком случае, в тот день она встретилась с вами, чтобы передать деньги, вырученные от продажи фамильных драгоценностей… Незадолго до того она продала их в Берлингтонском пассаже. Мы говорили с ювелиром.

При упоминании ювелира Фосетт нахмурился, но я чувствовал себя вполне уверенно. Аллегра действительно продала брошь.

— Я понятия не имею, зачем миссис Бенедикт понадобились деньги, но мне она определенно ничего не передавала. Можете обыскать мою квартиру. Вы не найдете у меня ни их, ни других денег. Все пожертвования сразу же пускаются в дело… — Он поджал губы. — Я знал, что ее муж богат. Тем более удивительно, что миссис Бенедикт продала драгоценности тайком. Но, раз вы говорите, что она ездила к ювелиру, значит, так оно и было. Хотя я не могу знать ее намерений… — Он покачал головой. — Инспектор, на свете много беспокойных, мятущихся душ. Кто знает, что творилось у нее в голове?

Я глубоко вздохнул. Была не была…

— Более того, мы полагаем, что у вас с миссис Бенедикт был тайный роман.

Фосетт возмущенно раскраснелся; на лбу под байроническими кудрями проступила морщина. Он казался олицетворением оскорбленной невинности.

— Инспектор Росс, ваши домыслы совершенно возмутительны! Разумеется, ничего подобного быть не могло! Я отрицаю ваше предположение — и не только потому, что я человек духовного звания, преданный работе и скованный требованиями религии! Она… Миссис Бенедикт… была добропорядочной замужней дамой. Надеюсь, вы не делились своими возмутительными подозрениями с ее мужем? Помимо всего прочего, они дают повод для судебного преследования! Вы бросаете тень на доброе имя женщины, которая уже не может вам ответить! Подумать только, до чего докатилась наша полиция!

Он разволновался не на шутку. Мне показалось, что причина его пылкой отповеди кроется в тревоге. Можно возразить: от подобных обвинений встревожится даже совершенно невинный человек. Но я допрашивал множество подозреваемых и понял, что напал на верный след. Горячо, мистер Фосетт! Вы не рассчитывали на то, что о вашей интрижке станет известно.

— Вынужден настаивать! — продолжал тем временем Фосетт. — Я имею право знать, на каком основании вы обвиняете меня!

— Мы считаем, — продолжал я, пропуская его требование мимо ушей, — что ваши с миссис Бенедикт письма друг к другу доставляла мисс Изабелла Марчвуд.

Фосетт понял, что выбрался на более твердую почву. У меня на глазах он успокоился, и я выругал себя за оплошность. Мисс Марчвуд больше нельзя призвать в свидетели.

— Она сама вам так сказала? Неужели она… мисс Марчвуд… сделала такое нелепое заявление?

Я снова пропустил его вопросы мимо ушей.

— О соучастии мисс Марчвуд говорят горничная миссис Бенедикт и бывший дворецкий Бенедиктов.

Моррис успел съездить в деревню Энглфилд-Грин и допросил горничную Гендерсон, которая, к счастью, по-прежнему жила в «Кедрах». Моррис вызывает доверие у горничных и кухарок. Гендерсон охотно подтвердила слова Сеймура. Да, в самом деле, два раза, входя в комнату к хозяйке, она видела, как та сжигает в камине какие-то письма… Однажды (Гендерсон густо покраснела) из любопытства она даже выхватила обрывок письма из огня, когда хозяйки не было рядом. На обрывке сохранилась часть подписи: «Джош…» — последняя часть имени превратилась в пепел, но в первых четырех буквах она была совершенно уверена. К сожалению, ей не пришло в голову сохранить обуглившийся клочок бумаги.

Фосетт вскинул руки вверх:

— Всем известно, что слуги любят сплетничать! Боже правый, инспектор, с вашим-то опытом полагаться на такие, с позволения сказать, показания! Вы меня удивляете. Неужели вы верите полуграмотной горничной, начитавшейся бульварных романов? И дворецкому… к тому же бывшему? Слуге, которого выгнали из дома и который, возможно, затаил зло… — Он скорбно покачал головой, словно дивясь моей доверчивости. — Позвольте вам напомнить, что подобным показаниям не поверит ни один суд!

Он был прав. Я по-прежнему ничего не мог доказать. Он это знал. Если я начну настаивать, он поймет, что я хватаюсь за соломинки.

— Инспектор, позвольте кое-что уточнить, — вкрадчиво продолжал Фосетт. — Неужели вы… это невероятно, и тем не менее… Так вот, неужели вы подозреваете, будто я приложил руку к убийству несчастной миссис Бенедикт?

— Мы просим вас лишь помочь в расследовании, — деревянным тоном ответил я.

— А мисс Марчвуд? Вы воображаете, что я замешан и в этом черном деле?! Может быть, есть и другие нераскрытые преступления, в которых вы хотите меня обвинить? Невольно чувствую себя ветхозаветным козлом отпущения, которого отпускают в пустыню, нагрузив бременем грехов детей Израилевых.

— Пока у меня больше нет к вам вопросов! — буркнул я.

Фосетт поспешил поймать меня на слове.

— Вы меня в чем-либо обвиняете? — спросил он.

— В настоящее время нет, — ответил я.

— Значит, я могу идти?

— Да, вы можете идти, — ответил я и заметил, как изумленно посмотрел на меня сидевший в углу Биддл. Что ж, Биддл еще молод, ему многому предстоит учиться.

Фосетт изящно встал на ноги и отряхнул рукава.

— Надеюсь, мне без промедления вернут мою бриллиантовую булавку для галстука… Не хотелось бы думать, что она пропала, пока находилась в полиции.

Я перегнулся через стол:

— Фосетт, вы слишком испытываете удачу. Да, можете идти. Но из Лондона не уезжайте.

— Зачем мне уезжать из Лондона? — изумился он. — Прощайте, инспектор!

Вскоре я выглянул в окно и увидел, как он шагает по улице. Возможно, Данн прав и Фосетт не сбежит… а если сбежит, то не сразу. Мы раскрыли свои карты; они оказались слабыми. Фосетт ни в чем не признался, а мы ничего не смогли доказать. И все же ему сейчас наверняка неспокойно. Нам стало известно о его связи с Аллегрой. Такие, как Фосетт, привыкли заботиться о себе. Они заранее думают о своем будущем. Интересно, что он сделает теперь?

Глава 14

Инспектор Бенджамин Росс

В тот вечер я возвращался домой, погруженный в глубокое раздумье. Идя в сторону Темзы, я думал, как рассказать о произошедшем жене и служанке. Рано или поздно они должны обо всем узнать. Правда, возможно, они уже слышали новость. Тогда мне ничего не придется объяснять. Однако надеяться на то, что я выиграю время, не приходится. Скорее всего, весть об аресте и освобождении Фосетта уже разошлась по округе, и какой-нибудь любитель посплетничать уже обо всем сообщил моим домашним. Всем известно, что Лиззи — моя жена. Недоброжелатели не упустят случая позлорадствовать. Вот еще одна причина, почему я ничего не говорил Лиззи заранее. Она наверняка держала бы язык за зубами, в ней я не сомневался, чего нельзя сказать о Бесси.

Большинство мужчин, тоскливо думал я, вообще не сочли бы нужным ничего объяснять служанке. Но мне не повезло. Наша служанка не только ревностная сторонница Фосетта, она к тому же привыкла говорить то, что думает… Я заранее смирился с тем, что меня ждет. Скорее всего, Бесси придет в ужас, услышав об аресте Джошуа Фосетта и о том, что он вынужден был провести ночь за решеткой; Лиззи разочаруется, узнав, что в конце концов его отпустили, и обидится на меня за то, что я не рассказал ей об аресте накануне.