В крови - Юсиф Чеменземинли

— Смел–то я смел… А не по нраву мне кровь проливать.

— Чего ж ты тогда разбойником стал?

— Да так пришлось… Податься некуда было.

Мамед–бек отвернулся, задумался…

Они долго ехали молча.

11

Летом 1795 года Агамухамед–шах решительно двинулся к Шуше. Мустафа–хан, следовавший в его авангарде с десятитысячной армией, дотла сжигал попадавшиеся на пути деревни, грабил и истязал народ…

Иранцы не делали различия между азербайджанцами и армянами, резали всех поголовно. Объединившись, оба эти народа единой силой встали на защиту родной земли. Много веков мирно соседствуя, жили они — армяне и азербайджанцы. Рыба тухнет с головы, — и рознь между этими народами возникла не сама собой. Мелики, ханы, духовенство сеяли семена вражды среди простого народа. Но какие бы козни ни строили представители правящей верхушки, им не удавалось порвать давнюю дружбу армян и азербайджанцев. Дружба простых людей выдержала все испытания. Вот и теперь они вместе выступили против Агамухамед–шаха. Народное ополчение Дызака, Варенда, Хандокина и Туга, соединившись с отрядом Сафара и с частями, во главе которых стоял брат Мамед–бека Асад–бек, обосновались в горах и стали регулярно нападать на войска иранского шаха, расположенные на правобережье реки Каркар.

Шушинская крепость ждала врага, готовая к отпору. Пятнадцать тысяч воинов размещены были в крепости и в горах к западу от города. Всюду чувствовалось воодушевление, подъем. Крепость была настолько надежна, что взять ее казалось совершенно немыслимым.

Светало. Кровавым пятном лепилось к горизонту солнце. Кязым закончил утренний намаз и, поев хлеба с кислым молоком, вышел на улицу. Народ торопился к базару. С кувшинами на плечах возвращались от колодцев девушки и женщины. Мальчишка пас у забора ягненка. Казалось, жизнь шла своим чередом, а ведь война была уже близко, совсем рядом.

Перед калиткой Кязыма устроен был каменный выступ; каждый вечер они с Аллахкулу подолгу сидели тут, ведя неторопливую беседу. Кязым и теперь уселся на камень, поджидая, когда появится друг. Скоро его лицо с торчащими рыжеватыми усами и впрямь показалось из–за калитки.

— Чего это ты рано сегодня? — полюбопытствовал Аллахкулу.

— Да так… Дай, думаю, выйду, может, новенького чего узнаем…

— Тогда пошли!

Топая подкованными башмаками, друзья направились к площади. Они не спеша шли по узким пыльным улицам, изредка перебрасываясь словечком, как ходят досужие люди, привыкшие каждый день прохаживаться этим путем. Внешне друзья мало отличались друг от друга: круглые шапочки на бритых головах, длинные архалуки, подпоясанные ситцевыми кушаками, разношенные башмаки на босу ногу.

Кязым и Аллахкулу вышли к площади. Народу было полно, иголку брось — не упадет. Все толкались, стараясь пролезть в середину, — видимо, там было что посмотреть. Кязым приподнялся на цыпочки.

— Что там такое, отец? — спросил он у стоявшего впереди него старика в высокой островерхой папахе.

Старик усмехнулся, показав единственный зуб.

— Да вот, Мамед–бек с Малик — Аббасом целый хурджун ушей сарбазов отрезанных прислали. Народ на них и любуется, на уши–то!..

Старик снова начал было смеяться, но тут же зашелся кашлем.

А на площади царило оживление: люди шумно радовались, рассказывая друг другу о поражении, нанесенном врагу.

На базаре шла бойкая торговля, причем большинство покупателей были беженцы. Перекочевав из долины в город, люди так или иначе устроились на новом месте, успокоились, прижились и, казалось, забыли про сожженные дома и брошенные, вытоптанные посевы…

Площадь перед диванханой[76] имела необычный вид: ни виселиц, ни страшных орудий пытки; палачи мирно беседовали, расхаживая среди горожан…

Вдруг у крепостных ворот раздались громкие возгласы. Толпа повалила туда.

Кязым и Аллахкулу поднялись на пригорок перед дворцом, решили смотреть отсюда. Пригнали огромный табун: лошадей, ослов, мулов. Радостными криками встретил народ стадо. Ведь это были трофеи, добытые в схватке с врагом.

12

Уже более трех дней шли бои в окрестностях Шуши. Медленно, но неуклонно продвигался Агамухамед–шах к крепости левым берегом Каркара. Правый берег был в руках у Мамед–бека; его отряды наносили иранцам большой урон. Гористая местность не позволяла захватчикам навязать карабахцам большое сражение, и те действовали небольшими подвижными группами, нападали на вражеские караваны, мешая доставке фуража, продовольствия.

Чтобы избавиться от них, шах послал на Аскеран Мустафа–хана с пятью тысячами солдат, а хану Пиркулу поручил расправиться с отрядом Мамед–бека. Узнав об этом, Мамед–бек подтянул свои части и перерезал дорогу отряду Пиркулу.

Стояла середина августа, и, несмотря на облачность, погода была прекрасная. Мамед–бек, похожий в своих доспехах на сказочного богатыря, наблюдал с высокой скалы за правым берегом — там проходила дорога к реке. Вдруг взгляд его стал острым и жестоким, как у орла, завидевшего добычу. Вдалеке в облаках пыли быстро двигались иранские конники.

— Предупреди людей! — бросил он Сафару. — Пусть выжидают. Когда я ринусь из засады, отрежите им путь к отступлению.

Сафар отправился выполнять приказ. Мамед–бек спустился со скалы, подошел к воинам, укрытым в ущелье, и сел на коня. Засаду устроили с двух сторон — врагу была уготовлена ловушка. Однако иранцы не торопились, и люди Мамед–бека томились в ожидании; больше всех нетерпение мучило самого Мамед–бека. Наконец, с места пустив коня вскачь, Мамед–бек рванулся к дороге. Шагах в тридцати от него, мирно беседуя, ехали два иранца, остальные тянулись далеко позади. Увидев Мамед–бека, всадники растерялись; один повернул, но другой, выхватив из–под седла дротик, двинулся навстречу Мамед–беку. По одежде видно было, что это охотник. Зная, как великолепно владеют охотники дротиками. Мамед–бек выхватил саблю, не сводя глаз с дротика, стал осторожно продвигаться вперед. Иранец метнул дротик, и в тот же миг ударом сабли Мамед–бек надвое разрубил его в воздухе. Вторым ударом Мамед–бек сшиб врага с коня.

Криком и гиканьем наполнилось все вокруг. Пыль стояла столбом, в воздухе мелькали камешки, отброшенные копытами бешено скачущих коней. Люди Пиркулу–хана в смятении скакали кто куда. Отряд Сафара, вырвавшийся из засады, завершил разгром врага.

Иранцев гнали почти до самого шахского лагеря. Страшную картину довелось увидеть карабахцам. На земле лежали связанные пленники, а иранцы гоняли коней по живым людям, словно это были снопы на току и шла молотьба. Стоны и крики несчастных раздирали душу. Мамед–бек, сразу же отказавшись от преследования Пиркулу–хана, бросился на палачей. В минуту было изрублено не меньше полсотни иранцев. Снова хурджуны наполнились отрезанными ушами.

Хотя карабахцы, прочно окопавшиеся на правом берегу Каркара, наносили шахским войскам чувствительные удары, Агамухамед–шах медленно, но верно приближался к Шуше, двигаясь левым берегом.

Установив пушки в Топхане, шах начал артиллерийский обстрел Шуши. Крепостные пушки повели ответный огонь. Ядра, разрываясь то тут, то там, сеяли панику среди горожан. Но прошло несколько дней, и люди притерпелись, как–то привыкли к обстрелу. Теперь горожане толпами собирались на плоскогорье Джидыр и наблюдали за шахским лагерем, расположенным в Топхане. Отсюда ясно видны были шатры иранцев.

Время от времени наступало затишье — это осажденные и их враги отдыхали или обедали. Потом снова раздавались залпы, и пороховой дым заволакивал все вокруг. Артиллерийская дуэль не давала результатов — перейти ущелье, отделявшее крепость от Топханы, было почти немыслимо: в глубине его неслась стремительная Дашалтычай.

Впрочем, даже если бы осаждающим удалось преодолеть эту преграду, то взять крепостные стены с их мощными башнями, охранявшимися пятнадцатью тысячами карабахцев, было просто невозможно.

Кратчайшее расстояние между крепостью и Топханой было против скалы Хазна. Агамухамед–шах сначала рассчитывал совершить прорыв здесь, но потом понял, что его постигнет неудача, и отказался от своего намерения. Тогда, разъяренный, он послал в крепость гонца с письмом. Гонца с завязанными глазами привели к Ибрагим–хану. В письме было написано:

— Безумец! Град камней летит с небес,

А ты в стеклянных[77] стенах ждешь чудес.

Хан довольно спокойно принял это оскорбительное послание.

— Ахунд, — сказал он сидевшему подле него Вагифу, — напиши–ка скопцу достойный ответ!

Вагиф взял письмо, снова пробежал его глазами и тотчас же написал на обороте:

Меня стеклом создатель кружил,