Сахар и золото - Эмма Скотт

– Сейчас мне уже нет, – покачал я головой. – Но сначала да, болело, – добавил, стремясь так преподнести малышке информацию, чтобы ее мама не злилась.

Хейли склонила голову набок.

– Зачем ты делаешь то, что причиняет тебе боль?

– Я… – И пусть причину я знал, но не издал ни звука.

Девочка взяла мое лицо в свои маленькие ладошки.

– Больше так не делай, хорошо? – попросила она, а затем обняла меня за шею.

Я замер, ощутив окутавшую меня силу привязанности Хейли – белых облаков, хлопка и детской присыпки. Вдыхая ее искреннюю доброту, прикрыл глаза.

«Никакой больше боли…»

На несколько секунд я познал покой другого рода, не похожий на тот, который дарила мне Фиона. А затем Хейли разрушила чары пронзительным криком в мое ухо:

– Лемони!

Она подскочила к окну и забралась на стул, размахивая руками и разговаривая с маленькой птичкой.

Поднявшись на ноги, я вынырнул из спокойствия Хейли и тут же погрузился в бурю Фионы.

– Фиона?

Сгорбив плечи, она отвернулась от меня. Вокруг нее клубились голубой туман и черные тени. Внимательнее посмотрев сквозь туман, я увидел стоящую на коленях Фиону. Раскачиваясь взад-вперед, она хваталась руками за живот. По ее щекам струились слезы, а рот был открыт в безмолвном мучительном крике.

При виде такой боли ярость во мне разгорелось подобно лесному пожару. Я потянулся к своей девушке.

– Фиона, что случилось?..

– Ничего, – глухо ответила она, отстраняясь. Закусив тыльную сторону ладони, Фиона изо всех сил старалась сдержать слезы. – Я в порядке. Все… хорошо.

Видение дрогнуло. Очевидно, Фиона попыталась запрятать его поглубже в недра памяти. Рука так и тянулась к ней, но я не прикоснулся. Попробуй я сейчас дотронуться, и узнал бы все. Однако я знал, что и без прикосновения провидение расскажет мне всю историю по кусочку. Я разрывался между двумя противоположными желаниями. С одной стороны, очень хотелось узнать, кто причинил ей такую боль, чтобы наказать ублюдка. А с другой, я не хотел влезать на ее личную территорию.

«Расскажи мне Фиона… пожалуйста. Сделай это раньше провидения».

– Фиони? – вскинулась Хейли. – Ты плачешь?

– Нет, все в порядке, дорогая. – Фиона помассировала веки и вытерла ладони о джинсы. – Просто хотела чихнуть, но не вышло, и у меня заслезились глаза. – Избегая моего взгляда, она подошла к устроившейся возле окна Хейли. – Хочешь помочь мне накормить малыша?

Я уставился ей в спину и моргнул, пытаясь связать воедино женщину, которая в данный момент помогала Хейли насыпать семена для птицы, и разбитую горем женщину из своего видения. Фиона несла в себе столько боли…

«Я убью его. Кто бы он ни был, я, черт возьми, убью его».

Пока не показал лишнего, я заставил себя успокоиться. Очевидно, Фиона уже взяла себя в руки и не желала, чтобы я видел ее стыд. Поэтому я накинул куртку на плечо и сказал:

– Мне нужно идти. У меня дома дела. Покатаемся в другой раз?

– Да, может, это и к лучшему, – пряча глаза, откликнулась Фиона. От нее исходили волны благодарности. – Вдруг Нэнси опоздает…

– Конечно.

Я направился к двери.

– Ник? – позвала Фиона, и я остановился.

В ее голосе слышались слезы, разбивая мне сердце. Я повернулся, и наши взгляды встретились. В ее глазах плескались грусть и чувство вины. Она все так же стояла рядом с девочкой и канарейкой, окруженная множеством зеленых растений. В своих импровизированных джунглях, находясь рядом с чужим ребенком. Фиона не хотела отпускать меня, но и рассказывать о нем не желала, поскольку этот ублюдок причинил ей слишком много гребаной боли. Но я знал, что мучения Фионы не связаны с детьми, животными и проклятыми растениями, то есть всем, что ее волновало. Причиной ее страданий был он.

Испугавшись, что оттолкнула, она одарила меня робкой улыбкой.

– Позвони мне, – попросил я. – В любое время, когда будешь…

Хотелось сказать «готова», но я передумал.

– В любое время, когда захочешь.

– Хорошо, – тихо пообещала Фиона и посмотрела мне в глаза. – Спасибо.

Я улыбнулся в ответ. Но чего мне стоило выдавить из себя улыбку! Я буквально пылал от злости на безымянного ублюдка, принесшего ей столько страданий. По-моему, сделать Фиону счастливой было легче легкого. Кто оказался так чертовски плох?

– Пока Ник! – крикнула Хейли, помахав мне со стула. В руках она держала маленький пакетик птичьего корма. – Увидимся!

– Пока Хейли. – Я взглянул на Фиону. – Увидимся.

Глава 16

Николай

За три дня Фиона не прислала ни одного сообщения. Моя квартира оставалась все такой же пустой, а без нее казалась заброшенной. В ней не хватало воздуха и пахло затхлостью. Наверное, следовало купить мебель, немного обустроиться, но без Фионы ничего не имело смысла. Она стала лучом света в моем темном царстве.

– Я скучаю, – признался я вслух, но ответом мне была тишина.

Я по ней скучал. Скучал по окружавшим ее цветам и улыбке. Скучал по ее вкусу на губах. Скучал по тому, как она на меня смотрит. Словно я, черт возьми, что-то значу для нее.

Вероятно, даже нет, скорее всего, у меня появилась цель помимо покера и вечных скитаний. Периодически мелькала мысль, что, может, и в чертовом провидении есть определенный смысл, а не только пытки…

Воспоминание, словно шепот, проникло в мою голову. Стоя в своей тихой квартире и чувствуя, как между лопаток струится пот, я зажмурился.

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Ник?

– Никем.

– Думаю, это неправда. Все хотят кем-то быть.

– Механиком.

– Ты хочешь работать механиком?

– Нет, но отец говорил, что нужна нормальная работа. Живопись – это не работа

– Ты рисуешь? Хочешь стать художником?

– Да. Но уже не хочу.

– Почему?

– Потому что…

– Ты можешь мне рассказать.

– Потому что живопись помогает мне рисовать людей так, как я их вижу. Мне это нравится. Но после вашего лечения желание рисовать пропадает. Теперь вы жалеете, что я это сказал…

– Ты упомянул, что твой отец хотел, чтобы ты стал механиком. Может, стоит совместить? Стать и художником, и механиком.

– Я же сказал, что у меня нет желания рисовать. Оно пропало.

– Рисование помогает тебе видеть людей. Что это значит?

– Если я расскажу людям, что вижу, они испугаются. Но если нарисую, то это будет считаться искусством. Креативностью. Так безопасней.

– Тебе нравится писать людей? Портреты?

– Да.

– Кого ты рисовал?

– Моего учителя. Друзей. Маму однажды.

– И что она сказала, когда увидела свой портрет?

– Сожгла его.

– Она… сожгла?

– Да, и отправила меня сюда.

Я распахнул глаза. Больница