Вид с холма - Леонид Сергеев

Ко всему, теперь на пустыре возвышается одно сооружение — этакое неприступное великолепие, не знаете? Вы, видно, давно там не были? Я так и понял. А за это время там кое-что произошло. Я-то живу рядом, в одном из окраинных домов, и прекрасно помню те события. Могу рассказать, если хотите.

Лет десять назад один сообразительный парень из наших домов очистил часть пустыря от хлама, и из обломков досок, кусков фанеры и жести сколотил небольшой сарайчик. Под этим незамысловатым навесом парень установил верстак с тисками, в стены вбил гвозди, развесил инструмент и все вечера напролет стал проводить в «собственной мастерской»: то починит найденный на свалке стул или торшер, то соседке-старушке залудит самовар, то ребятам изготовит какую-нибудь штуковину. И все делал бескорыстно, как говорится, «за просто так», и делал на совесть, с любовью — есть такие умельцы, вы знаете. Они умеют видеть душу вещей. После работы его приятели распивали «на троих», забивали «козла» во дворе, а он все строгал, клепал, паял.

Со временем парень приобрел маленький токарный станок, обзавелся слесарным инструментом, то есть превратил захудалую конуру в мастерскую. Такой привлекательный момент.

Звали этого парня Олег. Я отлично его помню, я ж говорю, он жил в наших домах. Симпатичный такой паренек, простой, скромный работяга. Всегда приветливый, в хорошем настроении. Да что я! Ну просто, знаете, так бывает — сразу видно, что хороший человек. Он как-то располагал к себе.

Есть люди с умелыми руками, природной смекалкой и привязанностью к дереву или технике. Они не могут сидеть без дела — вечно что-нибудь мастерят. Ради своего увлечения они отказываются от всяких жизненных соблазнов, а иногда — и от семейного благополучия. Вы встречали таких? Я встречал, и не одного. Быть может, эти люди (да еще коллекционеры) самые счастливые, так мне кажется. Так вот Олег был именно таким. В то время он заканчивал аспирантуру и работал инженером в одной из лабораторий.

С женой Олегу не повезло, это было ясно каждому. Представляете, смазливая женщина с разноцветными волосами, одетая с претензией! Она называла себя «театралкой и киноманкой» — была помешана на зрелищах — каждый вечер, забрав дочь из детсада, наряжалась (красилась долго, точно создавала произведение искусства) и отправлялась в театр или кино. Смотрела все подряд и от всего приходила в восторг. Когда-то она хотела стать актрисой, но ее никуда не приняли за бездарность. Она стала медсестрой, но не теряла надежды «получить роль в фильме» и то и дело посылала свои фотографии на кинопробы.

Мужа она считала «скучным и ограниченным», вы ж понимаете! И всем говорила, что он занимается глупостями, дурацкими игрушками и что «живет с ним из-за ребенка». А после того, как ее сняли где-то в массовке, вообще объявила, что «муж ей не пара». Как вам это нравится? Представляете, куда ее понесло? А что с ней стало бы, если бы она в самом деле получила роль? Страшно подумать, верно! Ну да хватит о ней, не будем зря тратить время.

Через месяц после того, как Олег поставил сарай-мастерскую, к нему явился участковый и потребовал «немедленно убрать постройку», поскольку на нее «следует иметь разрешение». Олег пообещал достать разрешение, взял на работе ходатайство и неделю обивал пороги разных учреждений. А в это время нашлись предприимчивые люди, которые рядом с сараем Олега начали возводить гаражи. Эти гаражи росли как грибы: одни ставились впритык друг к другу, другие — на отшибе. Их сколачивали из досок, дверей, старого кровельного железа — из всего, что было под рукой: люди спешили застолбить место.

Вскоре появилось столько построек, что они заполнили весь пустырь и навесы уже колотили дальше на склоне оврага — самострой начал победное шествие. Участковый приклеивал на гаражи требования о сносе, но владельцы тоже не сидели сложа руки: написали коллективное письмо и отправили делегацию в райисполком, как вы догадались, с наказом — добиваться разрешения на создание гаражного кооператива.

Надо сказать, среди гаражников было немало заслуженных, уважаемых людей, и просто отмахнуться от них не посмели. В райисполкоме ответили уклончиво: «Плана застройки пустыря на ближайшие годы не имеется, но в будущем вполне возможно. Вообще ставить самостроевские гаражи — противозаконно, но временно, поскольку место все равно пустует…».

Как это частенько бывает, тяжба длилась два года, потом как-то сама собой затихла, и простояли эти гаражи около десяти лет. Да, да, именно! Значит, я правильно понял — давненько вы там не были. Время-то, оно быстро бежит. Я здесь недавно одной старушке пожаловался, что не заметил, как время от тридцати лет до пятидесяти пролетело. До возраста Христа, мол, еще помню, а потом понеслось.

— Что ж ты хочешь, милок, — усмехнулась бабуся. — Я не заметила, как до восьмидесяти все пролетело.

Рядом с сараем Олега поселился гаражник Дмитрий, сорокалетний доцент университета, семьянин, примерный отец. Вот был дотошный аккуратист! Каждый гаечный ключ заворачивал в тряпочку и вставлял в карман на двери гаража, где устроил что-то вроде детской разборной азбуки. Сам гараж Дмитрий собрал из поломанных лифтовых кабин и половых досок не первой свежести, строение обшил ржавым листовым железом — короче, сделал гараж из старого бросового материала, чем заслужил кличку «барахольщик». А я, между прочим, тоже все подбираю — не могу смотреть, когда выбрасывают вещи, которые еще могут послужить.

У Дмитрия был «Москвич 412», в котором он копался по вечерам — совершенно новой машине ежедневно устраивал профилактику.

— Для чего? — как-то спросил Олег, не ради праздного любопытства, а чтобы убедиться, что его сосед единомышленник.

— Как тебе объяснить, — протянул Дмитрий. — На конвейере ведь гонят, там не дотянули, там не зашплинтовали. Вот и работают системы с перебоями, изнашиваются детали. А я все по новой смажу, поставлю новую прокладочку, затяну — не слабо, но и не так, чтоб резьбу сорвать — уловлю момент натяжки. Ведь это только легко сказать — поменял гайку. Полезешь, а там болт перекосился, смотришь — рядом трос ослаб… Маслице час-то меняю… Зато машина не жалуется; слушаю вращение отлаженных механизмов, и душа радуется. К тому ж, как тебе сказать, мне просто доставляет удовольствие крутить гайки, смазывать болты. Люблю я это ремесло, понимаешь?

Олег-то его понимал, а я понимал еще больше, ведь мы были ровесниками и сразу стали друзьями, с первого рукопожатия, без всяких осторожных приветствий. И в дальнейшем каждый день с ним был незабываем — с хорошим человеком сколько ни общайся, все кажется мало, а в Дмитрии было что-то завораживающее, он втягивал в свою орбиту.

Помню, Дмитрий только мастерил гараж, когда я подошел. В то время я любил прогуляться вечерком по окраине, проветриться после работы, отдохнуть от домашних.

— Гараж делаешь? — спросил я тогда Дмитрия, просто так, чтобы завести разговор.

— Как догадался? — усмехнулся он. — А что?

— Да ничего, просто интересуюсь.

— Ты здесь особенно-то не свети. Участковый может нагрянуть. Лучше подержи-ка эту доску. Тебя как звать-то?

Вот так мы и стали друзьями. С того дня я неоднократно приходил ему помогать. А с наступлением темноты мы с ним отмывались на колонке и катили на его «Москвичонке» куда-нибудь попить кофейку.

Дмитрий частенько распекал соседей гаражников: одного за то, что поставил свое укрытие не вровень со всеми, другого — что раскидал материал. Кое-кто считал его занудой, а мне как раз по душе такое отношение к делу.

Мои домашние тоже считают меня занудой, потому что я люблю, когда каждая вещь лежит на своем месте. Я приучаю их бережно относиться к вещам. «Крохобор, мельтешишь по пустякам», — только и слышу от них. Можно подумать, они живут какими-то высокими интересами! Глупости! И потом, все большое начинается с малого, известное дело — все в жизни состоит из мелочей.

Пойдем дальше о гаражниках.

С другой стороны с Олегом соседствовал Петр Фомич, колоритный, доброжелательный старикан, профессор, доктор технических наук. Он выглядел молодцевато в свои семьдесят лет, а его энергии мог позавидовать любой из нас. Отработает восемь часов в НИИ, дома переоденется, поужинает — и в гараж, к своему «Запорожцу».

— Гараж для меня выношенная мечта, — говорил Петр Фомич. — Я долго к ней шел. У меня ведь никого нет. Жена умерла, а детей мы не завели. Теперь вот моя подружка, — он кивал на машину. — Так приятно после умственной деятельности что-то поделать руками. На службе я уже ноль без палочки, мои ученики меня переросли. Так, советуются, чтобы не обидеть старика, но я сам чувствую — во мне уже нет прежней одержимости, того полета мысли. Я могу что-то обобщить, сделать вывод, но подать новую идею — извините. Новые идеи — это всегда в какой-то степени ломка старого, старых представлений, а мы, старики, крепко держимся за старое. Признать новое — значит зачеркнуть все наше, старое, опробованное. Я не хвастаюсь, но понимаю молодежь, поддерживаю ее, честное слово. Я свое сделал, теперь пора закругляться. Этот год доработаю, и на пенсию. Теперь вот моя единственная радость, — он снова кивал на «Запорожец». — Планирую поездить по стране. Давно никуда не выбирался.