То «заика», то «золотуха» - AnaVi

бледном лбу; с небольшим шрамом — над и под левым же глазом, на полной щеке, с еле проглядываемой скулой. Ни пусть и широким, но и маленьким носом, словно пирамидка и одновременно крошка-картошка, что прямо-таки и не возвышался над его куда более и полными, «большими» губами. Ни мощным и округлым подбородком; в данный же всё момент — поджатым и приподнятым, как и сами же губы над: в страхе, панике и нервяке! Оу, «мы» решили обратиться и подключить «под ключ» же — «вышестоящие органы-инстанции»? Интересно… Нет. Даже — и «презабавно»! Ведь и «что-то» мне уже подсказывает, что из двух зол, «я или ты-вы», они явно выберут — не «меня»! Если и приедут ещё, конечно. И ствол снова же — на уровне моих глаз, пока я вспоминаю тир: где все стреляют — по двигающимся деревянным фигуркам уток или котят; ну а в «нашем» же всё случае — по людям! Точнее: не людям. Чего бы и кого бы — это ни касалось. И как бы — для «Гринписа» ни звучало. На злобу дня! Определённо! Но и вот только выстрелить не успеваю: шатенка всё же имеет свой стыд вместе с совестью — и дергаёт меня за левый же рукав, прося то ли и остановиться, то ли и отпустить. А то ли и… Продолжить! Да и я уже — не могу разобрать её слов: она — слишком быстро говорит, двигая совершенно неразборчиво губами! И, потеряв уже и всякий интерес к ней, я просто вырубаю её с локтя этой же руки. Ненадолго… Некрофилия — не моё! Да и лежачих — не убивают. И снова навожу прицел — на бегающего парня. Выстрел! И пуля — пробивает его правый висок, оставив небольшую вмятину на стене! Алая кровь — фонтаном орошает пол, цепляя стены и… даже потолок! Три! Безжизненная и… сломанная кукла! Падает — на пол. В лужу собственной же крови… А в его виске — зияет чёрная дыра. Собственная бездна… В отражении — бездны же пола! После чего, взглянув уже и на двух так и трясущихся парней, я усмехнулась. Кто как, а вы… Стоило же мне выстрелить в него — как эти тут же принялись и приступили «к делу»! Похоже, не только меня — возбуждают подобного рода вещи… с «вещами» же! Не одна я — садистка. А там — и мазохистка… И извращенка! Продолжая стоять на коленях и морщась от боли в своём левом же колене — блондин то придвигался, то отдалялся, выполняя поступательные и регрессивные фрикции с посасывающе-полизывающими движениями губ и языка по члену друга, не забывая и «о зубах», как и головке: вновь и вновь нанизываясь ртов на орган брюнета. Пока и последний же, закрыв глаза… а перед этим же ещё — их и закатив, не закатав — лишь губы́… всеми силами старался забыть об этом! Ну… Или просто представлял какую-нибудь шлюху — на месте друга. Что ж… Все мы — грешны! И даже — демоны. Тем более — ангелы! Ага-ага… Вот только и судя по тем же его тихим гортанным стонам и сипам — ему нравилось! И готова же прям спорить до пота и крови «одного» и соплей и слюней, слёз «второго» — он воображал это и фантазировал об этом же: в своих снах! И уж точно — не в кошмарах… А и спустя пару минут — и вовсе закинул руки другу назад, на затылок, устанавливая уже и собственный ритм-темп движений. Собственный… собственник. Актив! И да… «Нравящийся» только ему одному — ритм-темп движений! Но и опять же всё — «пока». «Там» же, и в оборот, «пассив»! То резко наращивая, то и так же, наоборот, дерзко сбивая и сбавляя. Так ещё и голову назад забросил, чёлку отбросив — от полного удовольствия и наслаждения, кайфа!

Таймер камеры отмечал уже десять минут записи, а я всё продолжала стоять и смотреть на этот, можно сказать уже, что и «общий», апофеоз и, лишь меняя ракурс-угол съёмки, старалась заснять всё и всех, вся, как снизу, так и сверху, чтобы показать всю степень удовольствия одних, а затем и вторых, переводя объектив после и на девчонок, которые уже давно лежали на полу, лаская друг друга! Раздев брюнетку, рыжая языком исследовала тело подруги, несмотря на весьма и разрывающую боль в правом предплечье, как и на окружающих. Да и на всех же и всё! Где-то покусывая зубами, а где-то и зализывая языком, посасывая кожу губами, она срывала стоны со рта своей любовницы, исследуя её уже и затвердевшие соски, параллельно и нежно-грубыми движениями пальцев лаская её между ног — через ткань шорт. Брюнетка же, обнимая подругу за талию правой рукой, левой — сжимала её упругие ягодицы, сначала одну, потом вторую, затем и обе, периодически ещё и шлёпая-оглаживая наверняка уже и покрасневше-раскрасневшиеся, если и не посиневшие места, попеременно проводя ею и по её же груди.

Подойдя к ним, я всё-таки не сдержалась и улыбнулась более-менее дружелюбно, присев на корточки и прошептав на правое же ушко рыжей, отведя пистолетом волосы:

— Вернись — к губам.

И, на этот раз уже без каких-либо пререканий, соплей и слюней, осуществив мою пока ещё просьбу, она накрыла рот подруги своими губами, тут же прикусывая и оттягивая своими белыми ровными зубами её нижнюю губу на себя и всасывая её в себя же затем! Ну а я же, наведя камеру уже и на их головы, друг под другом, установила пистолет на затылок рыжей же — и, под их общий вопль, «зажёванный» же в и самим поцелуем, нажала, спустила курок: пробив череп рыжей — пуля прошла насквозь, оставшись в лице брюнетки; и руки обеих — безвольно упали по швам и на пол. Две!

— Всем шлюшкам — воздаётся по заслугам!

А когда обернулась — увидела уже пришедшую в себя шатенку, что и с нечеловеческим же остервенением уже пыталась оторвать блондина от брюнета, что-то крича им и параллельно же ещё оттягивая одного своего друга от члена другого и его же любовника. Но и тот же — лишь отпихивал подругу и снова нанизывался на орган первого!

С улыбкой наблюдая, как её губы, беззвучно — всё ещё для меня, но и звучно — для неё и остальных, двигаются в мольбах