Не от стыда краснеет золото - Лидия Луковцева

и гибли под их ударами, не предпринимая ни малейших попыток спастись. Скоро лица, руки и ноги путешественниц покрылись кровавыми разводами и стали напоминать боевую раскраску индейцев. Они горько пожалели, что не послушали Надю и не дождались Васи.

Между тем сама Надя шла спокойно, беспечно помахивая черенком лопаты, как английский денди тростью. Ни одной собаки – ни двуногой, ни четвероногой – им так и не встретилось.

– Они что, тебя совсем не кусают?! – жалобно простонала Зоя.

– Они своих не трогают! – пошутила Надя. – Небось, ваши, артюховские, тоже вас не трогают?

– Еще как трогают! Мила вон круглый год в палатке спит.

– Как так?

Надя долго хохотала. Дорогой она рассказала историю про пропавшего рыбака, уже известную ее гостьям лучше, чем ей самой. Но гостьи жаждали подробностей, деталей, а их Надя не знала – только те, что передавал деревенский бабий телефон. У нее же не было под рукой ни Бурлакова, ни Никиты со Шпигалевым.

– А вот, Надя, не знаешь ли ты, случайно, такого мужика?.. – и Зоя описала Боцмана. – Он, вроде бы, в вашем селе живет.

– Здоровый?.. Матерщинник?.. – задумалась Надя. – Да у нас пол-села таких!

– У него еще друг такой – пониже, но толстый…

– С усиками такими дурацкими! Как у Гитлера.

– И тоже матерщинник!

– Ой, да про мат вы даже и не говорите! Тоже мне, особая примета! У нас младенцы матерятся.

– У нас, честно говоря, тоже, – призналась Зоя. – У этого друга может быть сестра, и они очень похожи.

– Даже не придумаю, кто такой, – опечалилась Надя. – А других примет нет?

– Есть! – вспомнили подруги самое главное. – У этого Боцмана… то есть, у здорового… походка смешная. Ходит враскачку, как по палубе, и руки держит колесом, как будто что-то носит подмышками.

– А-а-а! – осенило Надю. – Так это Генка Звягинцев! Крокодил Гена. Он недавно в село вернулся, а то все по белу свету мотался. Только он не плавал, а все больше на суше, по разным экспедициям. Говорит, «я гоняюсь за туманом»! Только враньё это, жлоб он, за копейку удавится.

– А друг?

– А вот друзей у него здесь и не осталось никого: кто умер, кто уехал, кто за ум взялся, семейно живет. С усиками, говорите?.. Может, это Шурик? Так он в Сарае работает, там же и живет. Уж не знаю, какие они с Генкой друзья, но мы с Васей как-то видели их на остановке, вместе они сидели. А мы внуков домой в город отвозили, не остановились подобрать. А зачем он вам?

– Да он Миле понравился! – заторопилась Люся, и Миле пришлось захлопнуть рот в возмущении. – Мы с ним в прошлый раз возле Сарая встретились!

– Да-а-а? – протянула Надя, глядя с недоверием на Милу, клокочущую от гнева. – Странно… Чему там нравиться?… Лично я бы, извините, конечно, на одном гектаре с ним не присела. Ну да на вкус и цвет, как говорится…

В глазах Нади Милкина репутация опустилась ниже некуда.

– Он нам всем очень… понравился! – Мила в отместку решила уронить репутацию подруг. – Только Люся признаваться не хочет. Чего ты застеснялась-то?

До Нади дошло, что тут кроется какой-то подтекст, но объяснять, какой именно, ей никто не собирался.

– А где он сейчас работает, этот Гена-крокодил?

– К археологам подался.

– К археологам?

– Наверно, золотые горы ему посулили, иначе не пошел бы. Но, говорит, только на этот сезон, не по мне, говорит, работенка. Его наш председатель сельсовета уболтал.

– А кому говорит?

– Да всем. Васе говорил.

– Так он же в степи, на раскопках!

– Не знаю! По-моему, он в селе чаще болтается, чем у археологов вкалывает.

– А Шурик – он кто? Тоже ваш, сельский?

– Шурик вам тоже понравился?

– Ну… да… Зое!

Зоя от возмущения пискнула. Надя глядела на них как на больных.

– Нет, Шурик не наш. Приезжий. Толком не знаю, откуда, недавно появился в Пороховом. Он чеканщик.

– Чеканщик?!

– Ну, в юрте ремесленника сувенирные монеты чеканит на станке. Там, вроде бы, и живет. Ну, вот мы и дошли! В компании, да за разговорами, оно и незаметно. Но где ж это Вася?! Уже пора бы ему и догнать нас!

Васи не было. У Васи было проколото колесо. Желая сократить путь, он поехал напрямки, по переулкам, и поймал гвоздь. Кляня себя за недальновидность, местную власть – за бездеятельность, региональную – за потворство бездеятельности, а заодно и федеральную – за общий бардак в стране, он спешил поставить запаску, представляя, как жена пышет яростью, и чем это все для него закончится.

– Как бы не пришлось и мне тут с вами ночевать! Может, и для меня место в караван-сарае найдется, – уже злилась Надя.

Караван-сарай, или гостиница, или постоялый двор, представляла собой две рядом стоящие юрты. Одна для постояльцев-мужчин, другая – женская. Внутри юрта устроена была как общежитие: посредине неширокий коридор, делящий помещение на две равных половины. По обе стороны его – легкие перегородки из ДВП, оклеенные скромными обоями под дерево. Имитация крепких стен.

В каждой стене – по две двери. Всего четыре комнаты, две трехместных и две двухместных. У самого входа – столик, за которым восседала дежурная, молоденькая девушка-казашка.

Из одной комнаты вышли две девушки, взглянули равнодушно на новоприбывших, но поздоровались и направились к выходу.

– У нас вход до одиннадцати! – крикнула им вслед хозяйка ли гостиницы, дочь ли хозяйки, портье ли, или как их там раньше называли, в средние века.

– К мужьям пошли, – объяснила девушка. – В мужскую юрту. Вы заселиться хотите?

– Очень хотим! Найдете три места?

– Да хоть восемь! Только одну комнату и заняли – эти самые девушки. Вы вместе хотите? Давайте паспорта.

Дамы, предчувствуя крах своей идеи, растерянно переглянулись: и зачем это они взяли бы с собой паспорта, едучи в гости, в село, на один денек всего!

– Что, нету? – с сочувствием спросила девушка. – Ну, ладно! Заселю без паспортов. Вы же не бандитки какие, женщины пожилые, приличные. В степь не пойдете у костра песни под гитару петь, до утра? Рассвет встречать? – смеясь, уточнила она. – Там змеи!

Дам передернуло.

– Тетя Надя, твои гостьи? На юбилей приехали?

– Мои, Айгуль! Так неудобно получилось!

– Да ничего страшного! И мне веселее, когда народу больше.

– А что, народу всегда мало?

– Раз на раз не приходится. Но женщин всегда бывает меньше, а в мужской – в сезон под завязку. Иной раз приходится нескольких мужчин сюда селить. С согласия дам, конечно! Одну-то ночь переночевать!..

– А не страшно вам здесь одной ночью?

– Почему одной? Со мной здесь брат дежурит, иногда мама.