Алиби от Мари Саверни - Иван Аврамов

— Завтра выйду с предложением, — кивнул старший лейтенант. — Игорь, не помешало бы, чтобы метеорологи снабжали нас прогнозами погоды. Любой ветреный день может стать для кого-то последним.

— Дельная мысль, — похвалил коллегу Бетко. — Я выйду на наших областных синоптиков. Пусть шлют нам штормовое предупреждение.

— А можно и почаще заглядывать в интернет. Там тоже погоду предсказывают, — засмеялся Лемешко. — Ну что, пошли домой? У меня голова уже абсолютно не варит…

Из всех тех, чья фамилия так или иначе находилась в родстве с обычным природным явлением — ветром, наибольшая вероятность подвергнуться смертной казни, уготованной маньяком, приходилась на долю Ирины Ветродуевой. Это была полнотелая, рыжая веснушчатая дамочка лет тридцати. В народе таких, как она, называют непутевыми — без мужа, а троих деток родила, и всех оставила в роддоме. Двух сынишек отдали в приют, а последнего ребенка, девочку, удочерили добрые люди.

«Не прокормлю я его, — говорила обычно Ирина, отказываясь от очередного дитяти. — Я дворничиха, зарплата такая, что сама перебиваюсь с хлеба на воду». Наверное, так Ветродуева поступила бы и с четвертым своим ребенком — мальчиком, да не подрассчитала, когда ей отдать себя в руки акушеров. Воды отошли внезапно, а схватки… Схваток Ветродуева, можно сказать, и не заметила — опросталась от бремени быстро, играючи.

Кухонным ножом перерезала пуповину, отлежалась часа два-три, а глухой ночью, замотав младенца в тряпье, отнесла на самый край микрорайона, на стихийную свалку, там и сунула сверток с сынишкой в лежащий на боку ржавый холодильник (удивительно, как на него не позарились местные охотники за металлом), дверца которого плотно не закрывалась. Место безлюдное, стало быть, никто и никогда не узнает, как Ира Ветродуева избавилась от обузы.

Младенца, однако, хранил Господь. Плач его на рассвете услыхал проезжавший мимо егерь из примыкающего к городу лесничества. Он остановился, чтобы справить малую нужду, да так и застыл с расстегнутой ширинкой…

Ветродуеву вычислили быстро, уже к концу дня. Однокомнатная ее квартира еще хранила следы внезапных родов — на полу пятна крови, а на кухне, в мусорном ведре под мойкой, обнаружили пуповину и плаценту. Да и медицинское освидетельствование сомнений не оставляло — Ирина Ветродуева не далее как прошедшей ночью родила ребенка. Припертая к стенке, она не очень-то и запиралась. Тут же и линию защиты выбрала, причем весьма толково: послеродовой, дескать, психоз, сама не ведала, что творила…

Приговором отделалась мягким — полтора года отсидки. Суд, видимо, учел, что ребеночек остался жив…

Павел Лемешко молча протянул старшему следователю Бетко список более чем с десятью фамилиями и красноречиво развел руками.

— Ты не дактилируй, а озвучивай, — насмешливо предложил Бетко. — И не маячь, пожалуйста, у меня перед глазами, а присядь.

— Игорь, — проникновенно произнес Лемешко, с нарочитым удовольствием опуская свое тело на стул. — Я еще раз внимательнейшим образом прошерстил всех этих «родственничков». Исключил, конечно, первоклассников, слепых бабушек и безногих дедушек. И осталось у меня в строю ровно семь человек, кто по физическим данным подходит на роль карающей десницы.

— Ну и?… — нетерпеливо поторопил Бетко.

— Игорь, среди них нет ни одного, кто бы способен был выступить в этом амплуа, — твердо сказал Лемешко. — Все, кто хоть что-то мог рассказать об этих людях, не дали нам ни малейшего повода в чем-то их заподозрить. Это нормальные, хорошие граждане.

— Неужели на каждого из них вы умудрились составить полный социально-психологический портрет? — недоверчиво, даже скептически поинтересовался капитан.

— Представь себе — да! И я, и ребята очень ответственно подошли к делу. Но маньяка среди тех, кого мы основательно прощупали, нет. Заявляю об этом почти со стопроцентной уверенностью.

— Почти?

— Почти — потому что я не ясновидящий. Считаю, наша с тобой версия, что преступник носит похожую фамилию, не оправдалась.

— На то она и версия. Всего лишь — версия, — пробормотал капитан Бетко, и было видно, что он заметно расстроен. — Плохо, Павел, плохо. Ярыгин мне уже несколько раз втык делал: «Вы там работаете или затылки чешете? Три убийства, а преступник не пойман!» А сегодня, Паша из области звонили, как, мол, продвигается дело…

Ярыгин был начальник городского управления внутренних дел…

Всякий раз, когда в городе и окрестностях злился, неистовствовал ветер, капитан Бетко и его люди усиливали опеку над непутевой матерью Ириной Ветродуевой. Морока, конечно, но что поделаешь, если эта женщина — единственная приманка, на которую, как считали сыщики, может клюнуть серийный убийца. Дело несколько облегчалось тем, что Ветродуева была человеком, в общем-то, немобильным. Дворничиха, что скажешь. Ранним утром помахала во дворе метлой, вымела территорию, прибрала возле мусорных баков, и вся любовь! Любовь, правда, у Ирины Витальевны начиналась вечером, одиночество матери-кукушки по очереди скрашивали двое проверенных (и милицией, кстати, тоже) партнеров, один из которых, видимо, призван был подвигнуть Ветродуеву на рождение очередного, пятого по счету, «кукушонка».

Серийный же убийца, кажется, залег на дно, забился, как таракан, в свою щель.

Остаток зимы прошел спокойно, уже в разгаре весна — вторая половина апреля, а странного убийцу не видно и не слышно. С одной стороны, хорошо, а с другой… Так этого хмыря никогда и не словишь!

О приближении непогоды, в первую очередь, сильных, а то и шквалистых ветров капитан Бетко узнавал заблаговременно — областные синоптики исправно ставили его об этом в известность.

Вот и вчера поступило по факсу предупреждение, что ожидается ураганный юго-восточный ветер, скорость которого достигнет 30 метров в секунду. Игорь показал этот прогноз Павлу Лемешко со словами:

— Не своди глаз со своей любвеобильной красавицы. Возможно, преступник активизируется.

— Любвеобильной… — слегка передразнил шефа Лемешко. — Рыжие и веснушчатые — они такие… А что, если активизировавшийся преступник незаметно проникнет в квартиру Ветродуевой и окажется у нее в постели?

— Тогда держи свечку, — невозмутимо парировал Бетко. — И будь напоготове.

— В каком смысле? Я всегда готов — как пионер.

— Только в одном смысле, — усмехнулся Игорь. — В самом главном…

Синоптики не ошиблись, хотя с утра в их правоте можно было усомниться — благостный, полнейший штиль, и небо однородно-голубое — точь-в-точь как верхняя полоска на национальном флаге. Обманчивое это спокойствие, которое сродни настроению неуравновешенного человека — минуту назад улыбался тебе, а теперь готов задушить, уже после обеда сменилось абсолютной расторможенностью погоды. На город налетел шквалистый ветер, он сбивал с ног редких прохожих — хоть и суббота, но народ предпочитал отсиживаться дома. Небо потемнело, помрачнело, тучи, не успевая набухнуть дождевой влагой, в мгновение ока превращаются в бесформенные рваные облака.

В степи и вовсе неприютно. Стихия, словно завидев, что преград нет, что не надо расшибаться лбом о бетонную твердь домов, вовсю ярилась, бесновалась, гнула деревья, как траву, ломала их ветки, точно спички, а кое-где даже вырвала несколько тополей с корнем…

В сумерках из гаражного кооператива первого микрорайона выехала вполне приличного вида «ауди». Покинув пределы города, она устремилась к дачному поселку, где стояли не «хатынки» новых хозяев жизни, а шахтерские, собранные из бросовых бревен и дощечек дачки еще советских времен. Встречались, правда, и строения покрасивее, посовременнее.

«Ауди» достигла поселка, когда основательно стемнело. Человек, который сидел за рулем, загнал машину в соседствующий с дачным поселком перелесок. Опасаться, что под диким напором ветра на ее крышу рухнет тяжеленное дерево, не приходилось — сосенки и березки не уступают в гибкости гуттаперчевым циркачкам, они совсем молоденькие, их посадили лет пять назад.

Человек, здорово клонясь вперед, чтобы сподручнее было преодолевать напор встречного ветра, пошел вверх по дачной улице, направляясь к ее последнему, на самом пригорке, дому с мансардой, где светились два окна.

Спустя несколько минут он аккуратно, по-хозяйски притворил за собой калитку. Перед входной дверью дома несколько помедлил, потом резко выбросил вперед правую ногу. Вышибить ее, открывающуюся вовнутрь, с одного удара труда не составило.

Тех, кто находился в доме, в единственной освещенной комнате, скрежет моментально выломанной двери, которая теперь почти доставала верхней половиной пола, держась лишь на нижней петле, поверг в глубокий шок. А когда они увидели в открытом проеме плечистого, довольно рослого человека с остро заточенным (лезвие голубовато-бело сверкает на свету) плотницким топором в правой руке, то испуг в их глазах сменился ужасом. Лица застыли как маски, а ноги будто приросли к линолеуму.