Алиби от Мари Саверни - Иван Аврамов

— Я тоже не допускал такого исхода. Хотя какое-то нехорошее предчувствие меня и одолевало. Конечно, мы с Полиной очень и очень виноваты. Но она заплатила за свой грех слишком дорого. Дороже не бывает…

Феликс хотел было спросить молодого Яворского об его истинных отношениях с Мари Лакруа, но передумал. Как мужчина, он вполне понимал Виталия…

— Уже? Так быстро? — удивился Губенко вошедшему в кабинет приятелю.

— На то у нас и есть Урсуляк, чтобы четко, по делу, без излишних рассусоливаний, — показал в улыбке хорошие белые зубы Губин. — Я его, если честно, слушал вполуха. Все силился понять, кто дал тебе наводку на Москву?

— Знаешь, я уже готов был поверить, что в кресле вместо Валерия Яковлевича сидел какой-то его странный, даже промелькнула мысль, восковый двойник, если б меня не смущали эти то открытые, то закрытые глаза. Прямо какая-то чертовщина! Однако надоедливая муха не давала мне покоя, и я все больше укреплялся в подозрении — что-то не так. Неужели в этом странном деле все же присутствует восковая фигура? Если да, то ее ведь кто-то слепил. Обычно для этого не позируют — используются фотографии, видеосюжеты. Короче, знаешь, кто подтвердил мою догадку? Садовник Тихон! Я пригласил его сюда на беседу и наряду с разным прочим спросил, а любит ли Валерий Яковлевич фотографироваться? Нет, сказал Тихон, он этого на дух не переносит. Правда, весной приезжали фотограф с телеоператором, они снимали хозяина и на площадке для игры в гольф, и в биллиардной, и в столовой, но больше всего почему-то в кабинете-библиотеке, где Яворский сидел в кресле с томиком Диккенса в руках. Щелкали и так, и этак, и переэтак. Но больше всего вертелись в палисаднике, снимая Валерия Яковлевича в открытом, несмотря на холод, окне.

— И тогда, — вздохнул Глеб, — мне все стало ясно. Обратился к киевским восковых дел мастерам — те слыхом не слыхали о Яворском. Значит, не исключено, что он привлек к этому делу россиян, скорее всего, москвичей. Так и оказалось. Я, между прочим, и бутик вычислил, где он купил новую одежду. Продавцы, кстати, запомнили Валерия Яковлевича потому, что никто прежде не приобретал у них сразу по две одинаковых кофты, по две одинаковых рубахи. Бутик, правда, находится не в Москве, а в Киеве…

— Ну, Глеб, ты гений, — протянул Губин. — Слушай, а что ты мне втирал насчет какой-то Мари, как ее…

— Саверни.

— И кто она такая, эта Мари Саверни?

— Вообще-то ее девичья фамилия — Гросхольтц. Мари Гросхольтц. А Саверни она стала благодаря отчиму — овдовев, матушка ее вышла замуж вторично. Впрочем, Феликс, дружище, ты прекрасно знаешь, кто эта женщина. Мадам Тюссо! Это уже ее фамилия по мужу. Устраивает?

— Слов нет, — рука Феликса потянулась почесать в затылке…

ВЕТРЕНЫЙ УБИЙЦА. Рассказ

Цвета у неба нет.

Оно не синее, не голубое, не серое, не белесое, ни в каких-нибудь красных или оранжевых разводах. Оно никакое.

Впрочем, цвет у него все-таки есть — он противный. Можно ведь сказать: «Фу, какой противный цвет!» Таким препаскудным небо бывает только в ноябре. Кажется, поэтому и день выдался отвратительным, паршивым, до крайности невезучим — с утра и почти до сумерек простоять здесь, на трассе Ростов-Харьков, по ней проносятся сотни, если не тысячи машин, и обслужить всего лишь двух шоферюг: «водилу»-дальнобойщика, крепкого такого дядечку лет под пятьдесят — он взял ее обычным, старым, как мир, способом, не захотев, между прочим, воспользоваться презервативом, и шестнадцатилетнего сопляка, севшего за руль наверняка отцовской иномарки — прыщавого сосунка, который предпочел, чтобы в роли сосунка выступила она, Лена, хотя, если честно, этот вид любви ей не очень-то нравился. Как, впрочем, и нынешнее ее занятие. Работы в родном шахтерском городке для нее не находилось, город, по существу, наполовину вымер — в каждом доме по несколько пустых квартир, хозяева которых выехали или в Россию, или куда еще. Попробовала торговать на рынке, так хозяин лотка — мороженая рыба, копченая мойва, селедка, крабовые палочки, провесная скумбрия, «организовал» ей такую недостачу, что потом полгода пришлось корячиться на него бесплатно. Разве что этот жмот и ублюдок совал ей пятерку на обед — чтоб не сдохла с голоду.

Сунулась в ночной клуб официанткой — тоже мрак какой-то! Помыкают тобой, как последней тварью — развлекаясь, подвыпившие крепко братки насильно вольют тебе в глотку полнехонький стакан водки и потом ржут, как кони, над беззащитной девкой с выпученными глазами и разинутым, как у рыбы, агонизирующей на берегу, ртом, другим же подонкам, крутым, не крутым, но в кармане деньги есть, подавай секс чуть ли не возле их столика, где краснеют бутерброды с икрой и очень даже аппетитно смотрится прочий «хавчик». Половина ее вшивой зарплаты уходила на то, чтобы сменить порванные блузки, а то, случалось, и трусики. Жаловалась сначала владельцу клуба, а потом перестала: поняла, что он не меньше ее боится бандитов.

А выйти на трассу Лену подбила такая же неприкаянная, как и она сама, подружка Томка — только у той по-черному пьет отец, а у нее, Лены, не просыхает мать. Сказать, что Лена от нового занятия пришла в восторг, значит, сильно погрешить против истины, но вот что определенная независимость у нее появилась — это правда. По крайней мере, никто теперь ее не щемит, никому и ничем она не обязана. Лена — вольная пташка, и заработок ее в руках тех, кто проносится по этой трассе и кого она готова обслужить, если договорятся о «гонораре». Грязная, конечно, работка, но ничего не поделаешь — на что-то лучшее Лена не способна.

Лена зябко повела плечами — под вечер ощутимо похолодало, а ветер, который с утра дул, как бешеный, теперь приближался к ураганному. Легкая секонд-хендовская куртка и неутепленные сапоги от стужи ее не спасали. Мало она сегодня заработала — тридцатку сунул «дальнобойщик» и с двадцатью гривнами очень неохотно расстался сосунок. Ладно, пятьдесят — тоже деньги. Пора сваливать. На палку дешевой колбасы и батон вполне хватит. Если честно, домой возвращаться не очень-то хотелось — мать, небось, дрыхнет на своем залосненном диванчике, а перегаром от нее несет так, что хоть нос затыкай. Вонь, к которой привыкнуть невозможно, от которой выворачивает нутро.

Лена вздохнула и побрела по обочине трассы — метров через двести она свернет направо, на дорогу, ведущую в городок, и «голоснет». Если повезет, то полчаса, и она дома.

Промозглая, даже ледяная сырость подстегивала, как плеткой, и девушка, чтобы согреться, ускорила шаг. Вот уже и «аппендикс», еще метров пятьдесят пройти вперед, и можно «голосовать».

Свет фар Лену ослепил и заставил поморщиться, но не от того, что был ослепительно ярок (сумерки как-то очень быстро сменились полной теменью) и на какие-то мгновения лишил ее зрения, а потому, что машина ехала из города, а не в город. Лене ж нужно не куда-нибудь, а только домой, в теплую привычную вонь.

Еще секунда, и ей показалось, что машина мчится прямо на нее, она испуганно прикрыла глаза рукой, одновременно отступая, пятясь назад, на обочину и даже за обочину. Но страхи оказались напрасными — машина резко затормозила, дверца распахнулась, и тот, кто был за рулем, вылез из салона, огляделся и, убедившись, что дорога пустынна, направился к одинокой, как деревцо в голой степи, Лене.

— Узнаешь? — приблизившись вплотную к ней, спросил он.

— Ой, это вы! — искренне обрадовалась Лена, признав в незнакомце того, кто сегодня утром подбросил ее сюда на «работу». Случайно, конечно, так получилось, но мужчина этот ей понравился — обходительный, серьезный, опрятно одетый, на темы ниже пояса, как почти все эти жеребцы, мгновенно распознающие, кто такая Лена и чем занимается, не съезжает. Лена даже подумала, что такого симпатягу, намекни он только, обслужила бы бесплатно и в охотку. И еще на какую-то долю секунды помечталось ей тогда, что хорошо бы за такого человека выйти замуж.

— Я, — совсем неприветливо ответил знакомый незнакомец, что, в общем-то, немало удивило Лену. — Ну, как, много заработала? — продолжил он другим, уже вполне миролюбивым тоном.

Перед кем другим Лена и не пыталась бы таиться, а вот перед ним, который ей утром так понравился, хотелось предстать совсем в другом свете.

— О чем это вы? — как можно удивленнее попыталась спросить она, не подозревая, что мгновением спустя удивится уже по-настоящему — мужчина вдруг взял ее голову в обе руки, как берут большой арбуз, так иногда в детстве с ней делал покойный отец, чтобы ласково посмотреть в глаза и нежно боднуть ее в лоб, ладони незнакомца были теплыми и сильными, Лена с замиранием сердца догадалась, что он, кажется, хочет ее поцеловать, и это было последнее, чему она успела порадоваться в своей короткой и не очень-то счастливой жизни — голова ее ушла на плечо, и дальше плеча, как будто это не голова, а глобус под рукой нетерпеливого школяра, и она вдруг увидела перед собой не лицо этого странного незнакомца, а далекие огни родного города — словно развернулась к нему под углом в девяносто и даже больше градусов, хруст ломаемых шейных позвонков обернулся адской болью и тем, что противное небо упало на землю, а сама земля ушла из-под ног неведомо куда…