Русский эксперимент - Александр Зиновьев

В кругах интеллектуалов, работавших в идеологических учреждениях, связанных с аппаратом ЦК КПСС, и сотрудничавших с КГБ, стало модным утверждать, что Запад есть лучший из миров, когда-либо существовавших и существующих на планете. Это, однако, не мешало им публично разоблачать язвы «лучшего из миров» и доказывать преимущества советского социального строя. В научных кругах стали усиленно щеголять западными именами, подобно тому, как побывавшие на Западе и имеющие какой-то доступ к западному миру счастливчики стали хвастаться западными вещами.

Хрущев. С именем Хрущева связана десталинизация советского общества. Любой руководитель после Сталина так или иначе должен был бы проводить политику десталинизации. Но в какой форме должен был бы совершиться этот перелом и как далеко он мог зайти, это зависело от индивидуальных черт руководителя партии. Хрущев наложил на этот перелом печать своей личности, причем настолько мощно, что он (перелом) уже немыслим в иной, нехрущевской форме.

Лично Хрущев был простой, доступный, скромный и нравственный в быту, сравнительно добрый, отходчивый. И вместе с тем — хитрый, своевольный, импульсивный, склонный к внезапным порывам и решениям. Волюнтаристское сталинское руководство состояло не только из многочисленных безликих пешек, но и из волевых и инициативных вождей более низких рангов. Хрущев не был пешкой. Он был образцовым руководителем волюнтаристского сталинского типа. Когда он пришел к власти, эти его качества развились еще более. Исчезли сдерживающие начала страха перед Сталиным и приспособления к далеко не легким условиям работы руководителя того времени. Необузданная и вздорная натура дала себя знать в многочисленных нелепых поступках, начиная с затеи с кукурузой и кончая выходками в ООН. Но вместе с тем именно эта натура была одним из условий специфически хрущевской формы десталинизации. Он действовал в разоблачении сталинизма волюнтаристскими методами самого сталинизма, а не теми методами, которые шли им на смену. Действуй он в рамках норм партийно-государственной законности, ради которых свергался с пьедестала Сталин, последний не был бы низвергнут с такими последствиями. Сталинизм был бы преодолен «правильно», а не по-хрущевски. Именно поэтому он не был удостоен чести быть похороненным в Кремлевской стене.

Конечно, Хрущев не использовал в полной мере предоставившуюся ему неповторимую возможность покончить со сталинизмом и либерализировать советское общество, испугался сделанного самим собой и начал действовать в обратном направлении. Но заслуги исторического деятеля определяются не тем, что он мог бы сделать, но не сделал, а тем, что он сделал и что сделалось само собой, может быть даже вопреки его намерениям. А сделалось много. Сделалось много больше того, что допускалось нормами советского строя жизни. И одна из задач брежневского руководства состояла в том, чтобы загнать страну снова в допустимые рамки. Либерализация советского общества, о которой советские люди ранее и не мечтали, приход к общественной деятельности большого числа молодых, образованных и способных людей, возникновение диссидентства, взлет культуры — все это и многое другое было в значительной мере обязано лично Хрущеву.

Болезнь познания. В конце 1953 года я окончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию. В 1954 году был принят на работу в лабораторию, занимавшуюся разработкой методологии массовых и комплексных проблем. Работа меня вполне устраивала. Никакую карьеру я, конечно, сделать не мог. Но я к этому и не стремился. Не стремился я и к материальному благополучию. Зарплата была небольшая, но для меня было достаточно. Немного подрабатывала мать. Из подвала мы переселились в комнатушку получше, что по условиям тех лет было терпимо. В 1960 году защитил докторскую диссертацию. Стал старшим научным сотрудником. Зарплата выросла чуть ли не вдвое.

К этому времени я убедился в том, что должен основательно изучить не только марксизм, но и западную социологию, а также современную логику и методологию науки. Занимался я всем этим не спеша, в свободное время, исключительно для себя. Поскольку я был абсолютно свободен, не был связан никакой школой, никакими предрассудками, никакими запретами и расчетами, я убедился в том, что имевшиеся интеллектуальные богатства были в основном предрассудками, идеологией, непомерно раздутыми пустяками или заблуждениями. Во всяком случае, я не нашел никаких готовых теорий и методов, которые я мог бы просто применить к советскому обществу. Так что мне пришлось весь общетеоретический и методологический аппарат разрабатывать самому.

Несколько лет упорного труда, завладевшего мною целиком и полностью, и я, как мне тогда казалось, основательно разобрался в сущности реального коммунизма. Это был самый мрачный период в моем отношении к нему. Будущее его мне представилось в таком виде.

Будущее коммунизма. Все население страны будет прочно закреплено за определенными территориями, а на них — за определенными учреждениями. Перемещения будут производиться только с разрешения и по воле руководящих инстанций. Произойдет строгое расслоение населения, и принадлежность к слою станет наследственной. Законсервируется бюрократическая иерархия. Определенная часть населения будет регулярно изыматься в армию рабов для особого рода неприятных и вредных работ и для жизненно непригодных районов. Будет строго регламентировано не только рабочее, но и свободное время индивидов. Будут строго регламентированы все средства потребления. Будет в божественный ранг возведена вся система чинопочитания. Главе партии будут воздаваться божеские почести. Вся творческая деятельность будет деперсонифицирована. Продукты творчества будут обозначаться именами директоров, председателей, заведующих учреждениями и партийных руководителей. Никакой оппозиции. Полное однообразие мыслей, желаний, целей, действий. Будет создана особая система развлечений для разных слоев населения. Бездуховное развлекательное искусство. Все достижения науки и техники будут использоваться привилегированными слоями в своих интересах. Другим слоям будут перепадать лишь крохи. Разница в образе жизни между господствующими слоями и прочими будет подобна разнице в образе жизни между жителями современной животноводческой фермы и животными, которых они разводят. О «трудящихся» будут заботиться на тех же основаниях, на каких заботятся о животных. Идеологическое засилие будет чудовищным. Ложь, насилие над личностью, подлость будут пронизывать все звенья общества. Регулярно будут вызревать «временные трудности», на которые будут сваливать вину за все несчастья. Большинство населения будет обречено на мелочную борьбу за существование до такой степени, что будет исключена всякая возможность для него обдумать свое положение. Карательные органы будут пресекать малейшие намеки на неповиновение и критику.

Конечно, это была лишь абстрактная гипотеза, исходившая из допущения, что коммунизм пришел навечно. Но она отражала определенные черты советского общества и его устойчивые тенденции, а о крахе Советского Союза не помышляли тогда даже самые яростные антикоммунисты. Так что эта гипотеза выглядела весьма правдоподобно. А главное — она выражала те умонастроения, с какими я жил весь брежневский период.

Чувство вины

Ф: Я последнее время часто оглядываюсь на прожитую жизнь. Я не нахожу в ней ничего такого, в чем я мог бы себя упрекнуть, если не считать мелких пустяков. Я всегда был убежденным коммунистом и марксистом. И остался таковым.

П: Почему это тебя угнетает?

Ф: У меня нет никакой обиды ни на кого и ни на что. Я сам отказался участвовать в оргии антикоммунизма, критиковать марксизм и прославлять все то, что мы критиковали раньше или игнорировали. Меня выгнали на пенсию. Я не вижу в этом несправедливости в отношении меня лично. Дело не в этом.

П: А в чем же?

Ф: Дело в том, что мы, русские коммунисты, в общем и целом действовали правильно. Отклонения, ошибки и даже преступления были — мы не боги, а люди. Да к тому же русские Иваны. Но в общем и целом, повторяю, мы действовали применительно к нашим условиям, силам, средствам и возможностям далеко не худшим образом. Скорее — наилучшим.

П: Согласен.

Ф: Мы несли с собой все-таки добро. Большего мы не могли сделать. Другие на нашем месте не сделали бы и этого.

П: И не сделали!

Ф: А уходим мы с исторической арены как носители зла, как насильники, шкурники, обманщики. Причем — навечно. И никто и никогда уже не скажет о нас правду.

П: Погоди, может реабилитируют когда-нибудь!

Ф: Реабилитация — не правда. Это лишь другая форма лжи. У нас реабилитировали жертвы сталинизма. А много ли в этом правды?

П: Ноль.