Ловчий в волчьей шкуре - Владимир Свержин

Утренняя демонстрация могущества странного гостя, конечно, не прошла даром, и де Монсени быстро задумал тонкий ответный ход. Однако я забегаю вперед со своими рассуждениями, ибо того, о чем я нынче рассказал, я тогда знать не мог, поскольку, как уже прежде говорилось, это самое время содержательно проводил в ночном лесу.

Найти лошадку, улизнувшую от нашего доброго капеллана, было для меня задачей плевой. Я даже не стал возвращаться на место и разбирать следы, оставленные подкованными копытами, вполне достаточно было опросить жившие в округе волчьи стаи. Их тут и обитало-то всего лишь две. Уж не знаю, ведомо ли вам, но мы, волки, умеем обмениваться мыслями и образами на расстоянии, подзывать друг друга, предупреждать об опасности, загонять жертву в засаду.

Если не верите мне, спросите любого сведущего охотника, он в точности подтвердит мои слова, да еще и приведет множество примеров из своей жизни. Наш так называемый вой – это не просто перекличка, как думают некоторые, это своего рода поэзия, истинная песнь души, понять которую людям не дано.

Да, так вот. Как адвокат Пьер Патлен возвращался к баранам, так и я вернусь к сбежавшей лошади.

Волчье чутье куда лучше собачьего. Мало найдется собак, для которых чутье и жизнь – одно и то же. И потому, конечно, одна из стай уже вынюхала резво галопирующую добычу, обложила ее со всех сторон и теперь лишь ждала, когда животное утомится, чтобы захлопнуть западню. Пришлось оставить сородичей без законной добычи, более того – потребовать, чтобы они погнали испуганную лошадку на меня.

Быть может, вас удивляет, что волки, свободный народ, безропотно повиновались воле охотника. На самом деле в этом нет ничего удивительного. И дело вовсе не в каком-то невиданном могуществе вашего покорного слуги, а в обычном здравом смысле, которого у любого волка больше, чем у иного человека. Вы сами, должно быть, понимаете, мне вовсе не нравится убивать собратьев, в конце концов, с ними всегда можно договориться, не то что с медведями, которые всегда себе на уме и если чего надумают, доказывать что-то бессмысленно.

А потому, когда предстоит большая охота, вот как нынешняя, я предупреждаю стаи, чтоб они убрались на время из окрестных лесов и не крутились под ногами. Зимой же, если предгорье заметает снег, я стараюсь подкормить их чем бог пошлет, так что, согласитесь, любой здравомыслящий вожак стаи охотно пойдет навстречу моей просьбе, чтобы не разрушить такое полезное согласие из-за пропавшего ужина. Тем более, летом охота весьма обильна, не в одном месте, так в другом всегда найдется, чем накормить стаю.

Вот и весь секрет, если только это можно считать секретом. И потому до недавнего времени мне было вдвойне обидно, что демона угораздило принять обличье разумного и благонамеренного волка, а не какой иной свирепой твари.

Но я опять не о том. Вернемся к лошади, надеюсь, уже в последний раз, ибо больше тут отвлекаться не на что.

Очень скоро она вылетела прямо на меня, раздувая ноздри и размахивая хвостом так, будто надеялась отбиться им от молодых волков, мчащих следом. Не скажу, чтобы графские скакуны так уж любили меня. Конечно, в отличие от людей, эти благородные животные чуяли мою вторую природу. Но сейчас волчий запах был везде, а я казался кобылке знакомым и родным. Она ринулась ко мне, ища спасения, и оно пришло.

Стая немедленно отступила, спеша покинуть охотничьи пределы, а перепуганная до дрожи лошадка еще некоторое время храпела, взбрыкивала, лягалась, стараясь попасть по воображаемым атакующим волчьим мордам, пока, наконец, не вернулась в полное сознание. В честь этого она благодарно водрузила голову мне на плечо. Я потрепал ее по холке и, запустив руку в седельную суму, стал шарить в поисках той самой записки, из-за которой едва не зашиб добрейшего фра Анжело. Прочесть ее не составило труда, вы, конечно, помните, что у волков прекрасное ночное зрение. Еще бы – ведь охотимся мы в темную пору суток.

Обращенное к шателену послание меня изрядно успокоило. Управляющему охотничьим домиком предписывалось оказывать маркизу знаки уважения и дать ему возможность хорошо отдохнуть, «дабы замученным видом своим не внушал он печаль и тревогу его высочеству». Однако дальше содержалось требование, которое меня озадачило настолько, что я внимательно перечитал записку еще раз и, аккуратно сунув ее назад в суму, постарался наилучшим образом уложить в голове прочитанное.

На первый взгляд, текст был самым что ни на есть невинным, и пару дней назад, ознакомься я с распоряжением графа, не замедлил бы исполнить без всяких раздумий. Но столько изменилось за пару дней!

После строк, касавшихся судьбы маркиза де Караба, мессир де Монсени, словно между прочим, требовал у шателена отрядить двух, а лучше трех бойцов, чтобы без промедления доставить в замок глиняную бутыль, опечатанную зеленым воском, что хранится отдельно от прочих в его личном винном погребе.

Надеюсь, читатели, этот текст удивил вас не менее, чем меня. Если нет, то растолкую: послать не слугу, не виночерпия, а трех солдат, чтобы сопровождать бутыль, пусть даже наидрагоценнейшего вина, – само по себе довольно странно. Но делать это срочно, посреди ночи, к тому же не дожидаясь возвращения в Монсени нашего ученого капеллана, – тем более подозрительно. Если еще учесть, что, прибыв со мной в охотничий домик, фра Анжело и словом не обмолвился об этом поручении, то, надо полагать, он и не знал о нем вовсе. По сути, не знал о том, что входило в его прямые обязанности.

Я бывал в погребе, о котором говорилось в записке. Иногда после охоты, когда граф задерживался в своей лесной резиденции, мне доводилось спускаться туда. Это было особое подземное хранилище, отделенное от более обширного, предназначенного для всех, таким образом, чтобы, не дай бог, кто из слуг или вояк гарнизона не позарился на изысканные графские вина. Сколько ни силился я, бутыли, опечатанной зеленым воском, вспомнить не мог.

То есть, либо ее поставили туда совсем недавно, либо она была припрятана так хорошо, что знал один лишь шателен, ну и, вероятно, фра Анжело. Хотя, кто его знает? Я провел еще некоторое время, гадая, что бы это мог быть за драгоценный напиток, но в конце концов махнул рукой, решив, что до утра еще далеко, а до охотничьего домика близко. Очень скоро я вновь стучал в ворота чащобного обиталища.

– Передайте фра Анжело, что я привел его кобылу.

– О, прекрасно, прекрасно! – его преподобие поспешил спуститься вниз из лаборатории. – Здесь в седельной сумке очень ценные записи. Я как раз печалился, что утратил их. Ты молодец, Рене. – Он осенил меня крестным знамением. – Да будет мир с тобой и благословение Господне!

– А записка от его сиятельства? Записка там? – поинтересовался шателен.

Я пожал плечами, придавая лицу напускное безразличие.

– Если лошадь никто не хватал за ноги и не тряс вниз головой, то куда ей деваться?

Старый рыцарь рассмеялся шутке и хлопнул меня по плечу:

– Хорошо сказал, Рене! И правда, куда ей деваться?

Между тем я слез со своего жеребца и начал подтягивать седельные подпруги. Шателен, не заставляя себя упрашивать, полез в суму и, обнаружив записку, подозвал факельщика.

– Так, ага, понятно, – закивал мой собеседник. – Это уже делается, а это сей момент. – Он задумчиво поглядел на меня. – Рене, ты сейчас возвращаешься в замок?

– Да, конечно, – подтвердил я, поправляя шаперон. – Надо доложить его сиятельству…

– Граф требует доставить бутыль, запечатанную зеленым воском. Я дам тебе пару своих ребят в сопровождение, отвези ее господину.

Фра Анжело, здесь же листавший дорогие его сердцу записи, вдруг дернулся, точно его перетянули кнутом.

– Глиняную бутыль, опечатанную зеленым воском?! Нет, нет, его сиятельство заблуждается! Экстракт еще нельзя трогать, он должен выстояться еще как минимум три месяца, чтобы обрести полную силу!

Глава 21

Должен вам сказать, благородные доны и прекрасные сеньоры, что во всем, касающемся своих обязанностей, а тем паче любимого дела, фра Анжело становится не просто ревностным, но и яростным защитником открытой ему истины. Он и льва готов оттащить за хвост от пожираемой антилопы, если решит, что какой-нибудь экстракт из желчи несчастной жертвы нужен ему для опытов. Славный, одним словом, человек, настоящий ученый. Вот и сейчас он с таким жаром набросился на шателена, что тот вынужден был пойти на попятную.

Нет, вы не подумайте дурного, старый рыцарь и в мыслях не имел ослушаться своего господина! Куда там, он свято чтил долг вассала по отношению к сюзерену и готов был сложить голову, но исполнить любое приказание. Но голову складывать не требовалось, и доброму капеллану все же удалось несколько поколебать его решимость. В качестве вынужденного компромисса тот согласился немного подождать, пока его преподобие закончит свои работы. Благо, тому осталось недолго.