Ловчий в волчьей шкуре - Владимир Свержин

Должно быть, именно это сочетание отбило у замершего в дверях стражника всякую охоту сопротивляться. Да и впрямь, как уж тут перехватывать древко, отводить в сторону от горла острие и с размаху бить противника ногой в живот или пониже, когда в голове одно-единственное желание – помочь благородной даме справиться с трудной задачей расшнуровывания одежды. Тут, поди, всякий нормальный мужчина замешкается. А ненормальных, которые бы на красоту гуральской принцессы не польстились, я и за мужчин не считаю. Так что охранник безропотно повиновался, но вместо того, чтобы заняться завязками, дал связать себе руки, что уж совсем ни в какие ворота не лезет.

Ведь, что ни говори, невозможно одновременно связывать руки и угрожать алебардой. Так что мне представляется, Алина что-то утаивает. Но, упаси бог, говорить ей об этом я не стану. Тем более, это не имело особого значения, и спустя несколько минут свободная от назойливого контроля гуральская принцесса уже шествовала по коридору, всем своим видом давая понять любому встречному, что если она здесь ступает, то именно это и должно происходить, и всякому следует немедля посторониться, освобождая ей путь.

Но, как говорится, всякому, да не всякому. Ибо, стоило подойти к лестнице, едва ли не на голову ей рухнул увесистый полосатый комок шерсти, снабженный хвостом и уникальным интеллектом.

– Фух! – возгласил интеллектуальный ком шерсти. – Я уж было испугался, что это стража. Думаешь, легко столько времени держаться когтями за стропила…

Алина не дала ему развить эту абсурдную мысль.

– Ты что же хочешь сказать, что я топаю, как стражник?! – тут же возмутилась она.

– Тише, тише, не так громко! Я думал, это крадущаяся стража или притаившаяся охрана. – Дон Котофан отряхнулся, приосанился и подул на когти. – Спрашивается, почему они здесь не делают стропила из мягких пород дерева?

– Быть может, кто-то слишком много ест? – все еще желая поквитаться с неучтивым приятелем, ехидно спросила принцесса.

– Вот еще! Я протестую, это вражеские инсинуации! (Господи, прости ему это слово. На какие только уловки не пускаются люди, а особенно животные, чтобы выглядеть умней.) Я ем не много, а вкусно. А когда ешь вкусно, много не бывает. Но, несмотря ни на что, дело для меня превыше всего! Вот сейчас там, внизу, пируют, а я – не с ними, – он нервно сглотнул, и роскошные усы его понуро обвисли. – То есть, очень далеко от всего вкусного!

– Я как раз направляюсь туда. Можешь составить мне компанию.

– Да я бы с радостью, – кот почесал себя задней лапой за ухом, что, согласитесь, учитывая сапоги, было непросто. – Но сама подумай, если я ни с того ни с сего вдруг заявлюсь на пир и обращусь со словами приветствия к благородным донам, они, не дай бог, решат, что уже допились до зеленых чертей. Вернее, до говорящих котов.

Впрочем, есть один способ… – Пусик скромно отвел взгляд. – Ты можешь спрятать меня под своими юбками и незаметно подкармливать.

– Еще чего! – возмутилась Алина. – А у тебя ничего не слипнется? Ну и хитрец! Ну и негодник! Вот расскажу Алексу…

– Так я и знал. Никто не верит в чистоту моих чувств и благородство намерений. Что ж, мадам, ступайте, не смею вас задерживать. Предавайтесь светскому разгулу в часы сомнений, в часы тягостных раздумий о судьбах нашего многострадального дела. Тешьте себя утехами и ублажайте благами. А я отправляюсь к мышам.

– Вот видишь, у тебя там своя вечеринка, – несколько пристыженная словами профессора и его скорбным взглядом, не преминула вставить Алина.

– Что ты, какая вечеринка?! – возмутился тот. – Скажи еще – банкет. Ты же знаешь, я принципиально не ем мышей! Возможно, в душе я даже зеленый. У меня стратегические переговоры согласно нашему, впрочем, что уж тут прибедняться, моему гениальному плану. Но тебя, дитя мое, я благословляю развлекаться, танцевать до упаду, в общем, прожигать жизнь присущим тебе бессмысленным образом.

Ступай, деточка, пусть делом занимаются настоящие профи. – Кот аж всхлипнул от умиления и жалости к себе, затем искоса посмотрел, оценила ли сотрудница грандиозность жертвы, принесенной на алтарь отечества. Вернее, Базы, потому что при чем тут отечество.

Алина присела в благодарственном книксене и устремилась прочь, не выразив и сотой доли ожидаемого сочувствия. Столь возмутительного поведения серо-черный кардинал спустить не мог.

– Нет, постой, – вслед принцессе заявил он, – совсем забыл сказать тебе…

Если бы вы знали этого хвостатого умника так, как уже знаю я, вы бы сразу поняли хитрую уловку дона Котофана. А так – можете смело поверить мне на слово. Он приосанился и начал речь, многословную и не загруженную полезными сведениями. Всякий раз, когда ее высочество делала попытку уйти, он придавал морде озабоченный вид и говорил: «Нет, постой, сейчас будет самое главное».

– Пусик, – наконец взмолилась Алина, – в любой момент может появиться стража.

– Когда я услышал первую букву твоего последнего слова, я понадеялся, что это будет «совесть» или «справедливость», – вздохнул отдаленный родич геральдического льва. – Но, видно, этого мне не дождаться. Иди. Нет, постой. Я опасаюсь, что ты наломаешь дров при встрече с герцогом Савойским. Давай я все же спрячусь у тебя под юбками и буду давать ценные советы.

– Пусик, как ты это себе представляешь?!

– Замечательно. – Кот мечтательно закатил глаза. – При необходимости можно сказать, что у нас в Гуралии принято чревовещание, и это твой внутренний голос.

– То, что под юбками, не совсем чрево, – напомнила принцесса.

– Это подробности, недостойные упоминания благородной дамой! – парировал хвостатый собеседник, заметно приободряясь. – Ну, так что, я полез?

Алина вспыхнула и быстро прижала нижнюю часть юбки к ногам.

– Нет, Пусик, нет! Даже и не думай! У тебя есть гениальный план насчет мышей, вот и следуй ему.

Она резко повернулась и зашагала к лестнице.

– Постой! – вслед ей пытался взывать четвероногий голос совести, однако на этот раз тщетно.

А спустя минуту дворецкий, несколько ошалевший от яростного натиска высокородной дамы, невесть откуда появившейся у дверей, объявил, трижды ударив об пол церемониальным жезлом, дабы привлечь растворенное в пьяной атмосфере внимание пирующих:

– Ее королевское высочество, принцесса и престолонаследница Алина Гуральская!

Глава 20

Уж и не помню, говорил ли я, какой эффект производит внезапное появление этой чернокудрой черноглазой красавицы на мужскую компанию, особенно подвыпившую. Если говорил, то повторю – сокрушительное. Примерно, как попадание каленого ядра в воз сена – вокруг только щепки и пламень. Скажу прямо, есть случаи, когда повторяться легко и приятно, особенно в присутствии самой Алины.

Но к делу. Когда принцесса с пылающим от праведного гнева лицом грациозно вплыла в пиршественную залу, компания, преимущественно мужская (если не считать собачек, бродящих тут же или в ожидании лакомых кусочков вытягивающих мордочки из-под столов), так вот, компания замерла, не донеся до открытого рта подцепленный кинжалом ломоть мяса или полный вина чеканный кубок. Первым нашелся граф де Монсени, как наиболее закаленный в борьбе с ее гуральским высочеством.

– О, благородная дама Алина! Вам уже лучше? – он выскочил из-за стола и, расталкивая жавшихся к ногам псов, бросился к принцессе. – Какое счастье, что вы скрасили наше грубое мужское общество своим нежданным появлением.

Слово «нежданным» он произнес много тише, склоняясь перед высокородной гостьей и подавая ей руку, чтобы отвести и представить тому, под чьей справедливой властью последние годы процветала Савойя. Алина церемонно протянула ему свои нежные пальчики, он принял их, подставив твердую, привыкшую к рукояти длинного меча ладонь, и растянул рот в улыбке, делая знак музыкантам играть торжественный выход.

– Если вы сболтнете хоть одно лишнее слово, – продолжая галантно улыбаться, процедил де Монсени, – ваш муж умрет. Если вы думаете, что это пустые слова, вы ошибаетесь. Стражники, которые вас упустили, – уже колодники, а если выяснится, что помогли вам сбежать, – закончат дни на галерах.

– Я принцесса, – ему в тон отвечала гуральская гостья. – Мое законное место – на пиру, а не в застенках. И прекратите меня пугать, это роняет ваше достоинство!

Иногда Алина демонстрирует пропасть, ну, в смысле, бездну ума. И всякий раз это производит неожиданное и грандиозное впечатление на окружающих. Но иногда ей взбредает в голову изображать взбалмошную глупышку, и в этом ей всегда удается достичь полной достоверности.

Вот, примерно, как сейчас: она будто не понимала нависшей опасности и досадовала лишь на неучтивое поведение хозяина замка. Она плыла по пиршественной зале, сопровождаемая изрядно затуманенными, но восхищенными и порой не слишком деликатными взглядами. Красивое платье выгодно подчеркивало фигуру, словом, всеобщее внимание принадлежало ей безраздельно.