Звезда печали и любви - Самсон Агаджанян

Снегиреву стало не по себе. Он потянулся к сумке, достал гранату, положил рядом. В окуляре он снова увидел моджахедов: они стояли перед бэтээром, в руках одного из них был ручной противотанковый гранатомет.

Моджахеды, разговаривая меж собой, пошли по дороге. Пройдя метров тридцать, они остановились. Моджахед, у которого был гранатомет, положил его себе на плечо, приставил оптический прицел к глазу и стал целиться.

Снегирев закрыл глаза и опустился вниз. Через какое-то время сильно ударило по корпусу. Он подумал, что это конец. Позади машины раздался глухой взрыв. «Не попал!» — подумал он и посмотрел в окуляр. Моджахеды шли к машине. Остановились. Бородач, показывая рукой на бэтээр, что-то кричал на товарища, который стрелял. Снегирев понял, что тот ругает его за промах. Он повернулся к взводному.

— Моджахед по нам из гранатомета стрелял и не попал.

— Второй раз точно попадет, — будничным голосом отозвался Давыдов.

Моджахеды о чем-то мирно разговаривали. Тот, у которого был гранатомет, сидел на корточках.

— Товарищ старший лейтенант, у них больше гранат нет!

— Еще принесут. Ты, солдат, смерти не бойся. Если граната в нас попадет, мы взлетим в воздух и смерть будет мгновенной. Главное в этой смерти — мучиться не придется. Все просто и легко. И полетим мы с тобой в голубую бездну вселенной. Ты про небесный рай слышал?

— Слышал, — уныло отозвался солдат.

— То, что ты слышал от других, это чепуха. Теперь тебе предстоит самому предстать перед Господом Богом и раскаяться во всех своих земных грехах. У тебя много грехов?

— Не знаю.

— Ты еще молод, поэтому у тебя грехов нет. Хотя один грех у тебя уже есть: то, что ты здесь и своими сапогами топчешь чужую землю. Правда, и в этом тебя нельзя винить. Ты просто солдат…

Говорил лейтенант спокойным, будничным голосом, будто проводил политзанятия. Но вот Давыдов замолчал и устало закрыл глаза. Стало совсем тихо. Они ждали, когда моджахеды подорвут бэтээр. Томительно медленно тянулось время.

— Что-то медлят, — тихо произнес Олег. — Может, действительно нет гранат и они уйдут?

— Если у них действительно больше нет гранат, то могут уйти, — с надеждой произнес Снегирев.

— Навряд ли, — отозвался Давыдов. — Просто так они нас в живых не оставят. Снегирев, посмотри, что там.

Солдат прилип к окуляру.

— Никого нет. Неужели ушли?

— Никуда они не ушли. Сидят и ждут, когда мы выползем. Снегирев, у тебя нож есть?

— Штык-нож.

— А другого нет?

— Сейчас посмотрю.

Снегирев порылся в ящике.

— Нашел. Подойдет? — он протянул нож взводному.

Тот взял и пальцами потрогал лезвие.

— Подойдет. Подвинься ко мне.

Снегирев подвинулся к нему, подал нож. Давыдов спросил его:

— У тебя крепкие нервы?

— А что?

— Надо вот из этой раны вытащить пулю. Понял?

Солдат испуганно отпрянул от Давыдова.

— Нет, не могу!

— Да ты не бойся! Ты же не себя будешь резать. Снимай повязку.

— Товарищ старший лейтенант, не могу! — умоляюще произнес Снегирев. — Я…

— А ты через «не могу»! — резко оборвал Давыдов. — Я больше не в силах выносить эту адскую боль. Делай, что тебе говорят, а то по шеям получишь!

Солдат дрожащими руками стал снимать повязку. Бинт прилип к ране и он не мог его оторвать. Давыдов отвернул голову, стараясь не смотреть на рану.

— Снял?

— Нет. Бинт к ране прилип.

— Так сдери.

— Не могу!

Давыдов повернулся, схватил за бинт и резко дернул.

Из раны потекла кровь. При виде открытой раны у Снегирева закружилась голова, он отвернулся. Давыдов увидел, как у того побелело лицо.

— А ну, посмотри мне в глаза!

Снегирев нехотя повернул голову.

— Ты случайно в штаны не наложил? Бери нож и вытаскивай пулю. Только протри его хорошенько.

Солдат взял нож и кончиком его стал исследовать рану. Давыдов заскрежетал зубами и протяжно застонал.

— Ну что ты так долго копаешься? Вытаскивай!

— Я не могу найти пулю.

— Залезь поглубже.

Олег молча смотрел на них. Солдат сидел к нему спиной и он не видел его лица, но Давыдова он видел хорошо. На шее у того так вздулись вены, что, казалось, еще немного и они лопнут.

— Товарищ старший лейтенант, ее здесь нет!

Давыдов, тяжело дыша, слабым голосом произнес:

— Она внутри. Залезай ножом поглубже!

— Я и так все лезвие туда засунул.

— Тогда расширяй рану!

— Не могу.

Давыдов здоровой рукой ударил его по затылку.

— Режь!

Снегирев наклонился, вонзил нож в ткань и стал ее резать. Лезвие ножа коснулось ребра. Давыдов глухо зарычал.

— Нашел! — обрадовался Снегирев и поднес пулю к глазам Давыдова, но тот был уже без сознания.

Снегирев растерянно посмотрел на Олега.

— Ничего, он скоро придет в себя. Дай ему попить.

Обтерев окровавленные руки о свою гимнастерку, трясущимися руками он поднес фляжку к губам офицера. Вода потекла по его подбородку. А Снегирев все лил и лил воду.

— Эй, экономь воду! — остановил Олег. — Пока взводный без сознания, мочой промой ему рану.

— А где я мочу возьму?

— Ты что, дурак? Расстегни свою ширинку и в котелок. Можешь мой котелок взять.

Снегирев, промыв рану, перевязал ее. Давыдов не приходил в себя. Солдат притронулся к его шее.

— Пульса нет! — испуганно произнес он.

Олег, взглянув на лицо взводною, успокоил его:

— Не бойся, жив. А теперь посмотри, что у меня.

Тот подвинулся к сержанту.

— Куда тебя ранило?

— В спину. Переверни.

Снегирев осторожно перевернул сержанта. На гимнастерке была кровь. Он задрал гимнастерку и осторожно снял бинт. Чуть выше ягодицы, поперек спины, проходила глубокая рана. В ране пузырьками хлюпала кровь.

— Что там?

— Глубокая рана шириной в палец.

— Пули не видать?

— Нет.

— Поищи! Может, найдешь?

Снегирев пальцем потрогал рану. Он наткнулся на кость.

— Ее не достать.

— А ты попробуй!

— Сейчас посмотрю.

Олег ждал, что ему будет больно, но, к своему удивлению, боли не чувствовал. Он решил, что Снегирев еще не притронулся к его ране, и нетерпеливо спросил:

— Ну что ты тянешь?

Снегирев удивленно посмотрел на сержанта. Полпальца просунул в рану, а тот даже не застонал.

— Ты разве не чувствуешь?

— Что именно?

— Я же в ране твоей уже копаюсь.

— Ничего не чувствую, — ответил Олег, и туг же страшная догадка пронзила мозг.

— Неужели позвоночник задело? — спросил он.

— Не знаю, — отозвался Снегирев.

— А ну сильнее придави.

Тот пальцами надавил на рану.

— Больно?

— Нет! Наверно, нервы перебиты. Ты поищи пулю.

— А ее здесь нет. Видно, срикошетила.

— Тогда перевязывай.

Снегирев осторожно перевязал Олега, положил его на. спину, перебрался на свое место. Олег, лежа с открытыми глазами, смотрел перед собой. Он понял, что у него перебит позвоночник, но отнесся к этому совершенно спокойно: живыми из бэтээра им уже все равно не выйти. В машине было тихо.

— Снегирев, — позвал Олег, но тот не отзывался.

Он прислушался. Стояла гробовая тишина. Незаметно для себя Олег впал в дремоту. Сквозь нее он слышал, что рядом кто-то плачет. «Наверно, по мне плачут», — подумал он, с большим трудом открыл глаза и увидел Снегирева. Тот, головой упираясь о пульт управления пулеметом, тихо скулил.

— Дима! — позвал он.

Снегирев, рукавом гимнастерки вытирая глаза, повернулся к сержанту.

— Ты что, плачешь?

— Нет.

— А мне показалось, что ты плачешь. У тебя девушка есть?

— Какая девушка?

— Ты что, не понял? Я спрашиваю: на гражданке у тебя девушка была?

Снегирев отрицательно покачал головой.

— А почему?

— Дружил с одной. Но как только меня забрали в армию, через полгода она вышла замуж.

— Ты ее любил?

— Вроде любил.

— Это хорошо, что вроде. Раз вроде, значит, не любил. Ничего, вернешься домой, по-настоящему полюбишь. Тебе сколько лет?

— В январе будет девятнадцать.

— А мне знаешь сколько?

Тот неопределенно пожал плечами и тут же ответил:

— Лет двадцать пять.

— Не угадал. На два года ты ошибся. А вот у меня есть девушка и, знаешь, с какого класса она меня любит? С пятого класса! Понял? Она сейчас заканчивает одиннадцатый класс.

— Она что, в школе еще учится? — удивленно спросил тот.

— Раз в одиннадцатом классе, значит, учится в школе, Ты слышал такую фамилию — Наумова?

— Нет.

— Ты в газетах про спорт читаешь?

— Редко.

— Ну и зря. А спортом на гражданке занимался?

— Занимался.

— И каким видом?

— В футбол играл.

— Где?

— Край на край.

— Не понял?

— У нас в станице, где я живу, есть два края: Буденновский и наш, Фрунзенский. Вот мы и играли друг против друга.