Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

13 В отвергнутом чтении (2369, л. 10 об.):

Одна Лих<утина> мила…

Лихутина (1802–1875), одна из самых прелестных учениц Дидло, блестяще дебютировала 23 мая 1817 г. партией Галатеи в балете «Ацис и Галатея» (с той же партии начинала и Истомина; см. коммент. к гл. 1, XX, 5—14). Спектакль повторяли 12 июня 1817 г. Всеми забытая Лихутина умерла около шестидесяти лет спустя, так и не узнав, что мелодию ее имени сохранил стих пушкинской рукописи. Этот стих мог относиться к ее выступлению 28 августа 1819 г. в балете Дидло по опере Боэльдье «Красная шапочка», удостоенной тем большой чести.

XXII

Еще амуры, черти, змеиНа сцене скачут и шумят;Еще усталые лакеи4 На шубах у подъезда спят;Еще не перестали топать,Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;Еще снаружи и внутри8 Везде блистают фонари;Еще, прозябнув, бьются кони,Наскуча упряжью своей,И кучера, вокруг огней,12 Бранят господ и бьют в ладони:А уж Онегин вышел вон;Домой одеться едет он.

1—4 С этим четырехстишием переводчики изрядно намучились. <…> Никто из них не понял, что лакеи, народ сонный и ленивый, пока стерегли господские шубы, именно на них и спали — уютно устроившись на грудах мехов. Кучерам повезло меньше.

Кстати, сначала у Пушкина (черновая рукопись, 2369, л. 10 об.) были не «амуры», а «медведи», что помогает увидеть существовавшую для автора связь между театром и сном Татьяны (гл. 5) с его «косматым лакеем».

Все эти amours, diables et dragons[188], резвящиеся y Дидло в петербургском театре 1819 г., столетием раньше были дежурными персонажами Парижской Оперы. Их упоминает, к примеру, Ш. Ф. Панар в своей песне «Описание Оперы» / С. F. Panard, «Description de l'Opéra» (на мотив «Проснись, спящая красавица» / «Réveillez-vous, belle endormie» Дюфрени и Раго де Гранваля) в Сочинениях (OEuvres Paris, 1763).

5—6 Эта интонация (в техническом смысле — прием перечисления) открывает цепочку символических аналогий — ее подхватят Татьянин сон (гл. 5), празднование именин (там же) и московские впечатления Татьяны (гл. 7): гл. 1, XXII, 5–6:

Еще не перестали топать,Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать…

гл. 5, XVII, 7–8:

Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,Людская молвь и конский топ!

гл. 5, XXV, 11–14:

Лай мосек, чмоканье девиц,Шум, хохот, давка у порога,Поклоны, шарканье гостей,Кормилиц крик и плач детей.

гл. 7, LIII, 1:

Шум, хохот, беготня, поклоны…

Также отметим гл. 6, XXXIX, 11:

Пил, ел, скучал, толстел, хирел…

гл. 7, LI, 2–4:

Там теснота, волненье, жар,Музыки грохот, свеч блистанье,Мельканье, вихорь быстрых пар…

Последние два примера близки к приему «списков» (инвентарей) — это длинные перечисления впечатлений, предметов, людей, писателей и т. д.; самый разительный пример — гл. 7, XXXVIII.

Подобная интонация встречается у Пушкина везде, но особенно она заметна в поэме «Полтава» (3—16 октября 1828 г.), ч. III, стихи 243–246:

Швед, русский — колет, рубит, режет.Бой барабанный, клики, скрежет,Гром пушек, топот, ржанье, стон,И смерть и ад со всех сторон.

7 …снаружи и внутри… — Было бы сумасбродством предположить, что Джеймс Расселл Лоуэлл, написавший стихотворение в девять четверостиший под названием «Снаружи и внутри» / «Without and Within» (в сборнике «Под ивами и другие стихотворения» / «Under the Willows and Other Poems», 1868), читал «Евгения Онегина» по-русски или в дословном рукописном переводе, но его стихи начинаются так:

My coachman, in the moonlight there,Looks through the side-light of the door;I hear him and his brethren swear…

(Мой кучер там при свете луныСмотрит сквозь освещенный дверной проем,Я слышу проклятья его и его товарищей…) —

и дальше описываются «разудалые скачки, с помощью которых он греет свои замерзшие ноги» Так или иначе, совпадение прелестно; можно лишь представить себе, как ликовал бы любитель параллелей, родись Лоуэлл в 1770-м и переведи его Пишо к 1820-му.

12 <…> Кучера, господские крепостные, машут руками, хлопая в ладоши то впереди, то позади себя, стоя вокруг разложенных перед театром костров в толстых стеганых — но не обязательно теплых — армяках, синих, зеленых, коричневых, покроя à la Санта-Клаус. Англичанин Томас Рейкc (1777–1848), побывавший в Петербурге десять лет спустя (1829–1830), упоминает в своем «Дневнике» о «больших кострах, разложенных у главных театров, чтобы кучера и слуги не замерзли». Позже вместо костров появились «уличные печи».

14 «Красавчик» того времени «непременно ехал домой переодеться… после оперы, прежде чем отправиться… на бал либо ужин» (см. «Жизнь Джорджа Бруммеля…» капитана У. Джессе, II, р. 58).

К 5 сентября 1823 г. Пушкин в Одессе закончил эту первую часть гл. 1, за исключением двух строф (XVIII и XIX), добавленных через год.

1—2 В черновой рукописи (2369, л. 10 об.):

1 Еще медведи, боги, змеи1 Еще китайцы, боги, змеи2 В четвертом действии шумят…

В беловой рукописи и в копии:

1 Еще медведи, черти, змеи1 Еще китайцы, черти, змеи…

10 В черновой рукописи (2369, л. 10 об.):

В блестящей упряжи своей…

XXIII

Изображу ль в картине вернойУединенный кабинет,Где мод воспитанник примерный4 Одет, раздет и вновь одет?Всё, чем для прихоти обильнойТоргует Лондон щепетильныйИ по Балтическим волнам8 За лес и сало возит нам,Всё, что в Париже вкус голодный,Полезный промысел избрав,Изобретает для забав,12 Для роскоши, для неги модной, —Всё украшало кабинетФилософа в осьмнадцать лет.

Рядом с наброском этой строфы, темным от исправлений (2369, л. 1 об.; воспроизведен в кн. А. Эфроса «Рисунки поэта». M., 1933, с. 121), слева на полях рукописи Пушкин нарисовал профили графини Воронцовой, Александра Раевского и внизу, против последних строк, графа Воронцова. Эти рисунки позволяют датировать строфу не ранее чем серединой октября 1823 г. — разве что Пушкин успел увидеть графиню сразу по ее приезде в Одессу из Белой Церкви, в сентябре, когда она была на сносях. (См. коммент. к гл. 1, XXXIII, 1).

1 Изображу ль — галльский оборот. Ср.: dirai-je[189].

2 Уединенный кабинет — гардеробная; мужской будуар. Ср. у Парни: «Voici le cabinet charmant / Où les Grâces font leur toilette»[190] («Кабинет-туалет» в кн. «Эротическая поэзия» / «Le Cabinet de toilette» in «Poésies érotiques», 1778, bk. III).

4 Одет, раздет и вновь одет. — Сверхъестественное совпадение со стихом 70 «Гудибраса» Сэмюэла Батлера (1663, ч. I, песнь I):

Confute, change hands and still confute.[191]

Во французском рифмованном переложении:

Change la thèse, et puis réfute.[192]

«Гудибрас», «poëme écrit dans le tems des Troubles d'Angleterre»[193] (London, 1757), Джона Таунли (J. Towneley, 1697–1782) был к 1800 г. книгой редкой. Вероятно, Пушкин был знаком с шедевром Таунли в издании Жомбера: «…poême… écrit pendant les guerres civiles d'Angleterre»[194] (3 vols, London — Paris, 1819), с параллельным английским текстом.

Можно утверждать, что в данной псевдогероической манере один элемент автоматически влечет за собой другой того же порядка, создавая, таким образом, четырехкратное совпадение (стилистической формулы, размера, ритмической основы и звучания слов). См., например, стихи 52–53 в «Днях Танкарвиля» Пьера Антуана Лебрена (Pierre Antoine Lebrun, «Les Journées de Tancarville», 1807):

Le lièvre qui, plein de vitesse,S'enfuit, écoute, et puis s'enfuit…[195]

5—8 Ср. y Вольтера в «Светском человеке» («Le Mondain», 1736) стихи 20–27: «Tout sert au luxe, aux plaisirs… / Voyez-vous pas ces agiles vaisseaux / Qui… de Londres… / S'en vont chercher, par un heureux échange, / De nouveaux biens»[196]; Байрон в «Дон Жуане» (1823, X), когда отправляет своего героя в объятия императрицы Екатерины, упоминает торговый договор между Англией и Россией: «О Балтийском судоходстве… / О шкурах, ворвани и сале». Но Пушкин в то время песнь X знать не мог (разве что этот отрывок был процитирован каким-нибудь русским или французским журналом), поскольку даже английские журналы написали о ней только в сентябре — октябре 1823 г., а в Россию она попала в переводе Пишо не раньше, чем в конце 1824 г. («…la navigation sur la Baltique… les fourrures, l'huile de pêche, le suif…»[197]).