Лихо. Медь и мёд - Яна Лехчина

деревьев гнулись под тяжестью фруктов, похожих на золотые яблоки с румяными боками, и на этих же ветвях распускались цветы. Цветов здесь было множество – весенних и не только, известных и незнакомых, и все пахли так душисто и сладко, что оттесняли другие запахи. Ошеломлённый, Юрген погладил переносицу. Его отвлекала эта цветочная сладость, а ведь ему нужна свежая голова.

Во все стороны разбегались узкие дорожки. Кустарники и деревья закрывали обзор: куда ни посмотри – листья, ветви, фрукты, корни… Только великая чародейка сумела бы создать сад из ничего, на месте теремных комнат. А может, решил Юрген, сада и вовсе не было, и всё это – морок? Он сорвал ягоду с ближайшего куста, и та лопнула в его пальцах, брызнув рдяным соком.

Значит, настоящее.

– Ты что делаешь? – Чарна хлопнула его по руке. – Зачем трогаешь? Вдруг ядовитое?..

Юрген успокоил её и бросил ягоду на землю.

Йовар не любил говорить о Кажимере, поэтому почти всё, что знал Юрген, они с Хранко почерпнули из песен, книг и деревенских рассказов – но чем известнее человек, тем больше о нём небылиц. Не вызывали сомнений лишь иофатское происхождение Кажимеры и её дальнее родство с нынешней королевой Сэдемеей. Настолько дальнее, что никакой иофатской королевной она называться не могла, хотя народная молва нарекла её именно так. Юрген не сомневался и в её давнем замужестве – правда, молодой господарь, её супруг, погиб от рук дворцовых заговорщиков, и вопреки легенде, Кажимера не имела к этому отношения. Напротив, его ранняя смерть подставила её под удар – тогда Кажимера была всего лишь маленькой иноземкой при чужом дворе, и ей полагалось дожить век в божнице, оплакивая свои потери. Иофатских родичей не слишком заботила её судьба – в одну из редких бесед о ней Йовар сказал, что у отца Кажимеры не было ничего, кроме бесплодных земель, благородного имени и кучи дочерей, которых следовало пристроить замуж.

Но ни в какую божницу она не отправилась. Как уж так вышло и почему из иофатки Крунхильд выросла чародейка Драга Ложи, люди спорили. Йовар только ворчал, что «эта сука умеет идти по головам».

Юрген вздохнул, смахнул с пальцев ягодный сок.

В таком саду было немудрено заблудиться, но дорожки сами вывели их к беседке. Перекладины плотно оплетал плющ, но Юрген различил: внутри – женская фигура.

– Если бы Йовар знал, что мы здесь, – прошептала Чарна, – он бы нас убил.

– Всё будет хорошо, – заверил Юрген, хотя хмурился так, что ломило лоб.

Он первым шагнул к беседке, зашёл с поклоном. Страха не было – лишь неясная тревога. Он тут же опустил глаза: разглядывать чародейку показалось неприличным.

– Что же, – проговорила госпожа Кажимера, поправляя цветок на перекладине. – Добро пожаловать.

Она сделала жест, предлагая им сесть. И закончив с цветами, сама плавно опустилась на скамейку.

Юрген снова глянул на неё сквозь ресницы. Ему показалось, что у его глаз закачалось расплавленное золото.

Наверное, госпожа Кажимера сумела бы убедить всех, что она молода и прекрасна, но её возраст был между возрастом старухи и матери – и это не притупляло её строгой царственной красоты. Она облокотилась о край беседки, чуть согнула руку – изящную, с длинными пальцами. На указательном и среднем блестели тонкие золотые колечки.

Люди лгали про её ужасный говор. Если бы Юрген не знал, что она иофатка, то, может, даже не заметил бы, что она произносит слова с жестковатым отголоском.

– Ты Юрген, верно? – спросила она с полуулыбкой. – А ты…

– Чарна. – Её голос был хриплым от волнения.

– Чарна, – повторила госпожа Кажимера. – Хорошо. – И напомнила: – Садитесь.

Скамейка тянулась вдоль всей стены – Юрген сел у входа, напротив Кажимеры. Чарна – рядом с ним.

Юрген снова поднял глаза.

У госпожи Кажимеры был прямой, словно вылепленный, нос – совсем как из набросков Хранко, зарисовывавшего иофатские скульптуры из Тачераты. Тонкая шея с едва заметными морщинками, точёный подбородок. Длинные светлые волосы, ниже висков заплетённые в две широкие свободные косы – в них струились золотые нити. Платье госпожа Кажимера носила янтарно-жёлтое, господарское, стоегостского покроя – с рукавами вразлёт и рядом пуговиц от ворота до подола.

Юрген заметил, что она тоже смотрит на него, и сглотнул. Глаза у неё оказались желтоватые – но не такие, как у Уршулы, жёлто-карие, а светлые-светлые. Цветом как жухлая листва или озёрная вода с высверком прозрачной зеленцы.

– Ю-юрген, – протянула госпожа Кажимера со смехом, хотя её глаза не смеялись. – Ты совсем не похож на него. Говорят, он относится к тебе как к сыну, я даже слышала, будто ты и есть его сын, но… – Она качнула головой. – Конечно, нет. Йовар очень дорожит тобой, правда?

У Юргена пересохло в горле, и он не сразу сумел ответить.

– Простите?

Госпожа Кажимера шевельнула пальцами в колечках.

– Зачем вы здесь? Неслыханное дело – сразу два ученика Йовара так далеко от Дикого двора.

Юрген соединил ладони. Принялся осторожно рассказывать, как они с Чарной отправились в путь, чтобы выяснить, что за чудовище появилось под Стоегостом.

– И как же вы собрались это выяснять? – Госпожа Кажимера приподняла бровь. – Выслушивать сплетни по тавернам? Если хотите знать что-то, чего не знаете, – если это действительно так, – то вам не пристало собирать слухи. Спросите прямо у меня.

Юрген оторопел.

– Не понимаю твоего удивления, – сказала госпожа Кажимера. – Я думаю, нам лучше говорить без посредников… особенно после того, как одна из моих учениц чуть не отдала небесам душу от испуга.

Юрген замешкался.

– Мне жаль, что так вышло с Руженой.

Госпожа Кажимера приподняла уголок губ.

– Тебе жаль… Да, ты совсем не похож на него. Ничего, Ружена это пережила. В следующий раз будет осмотрительнее. – Она чуть склонила голову вбок. – Что вы хотели узнать?

Юрген такого не ожидал. Он думал, что госпожа Кажимера будет надменна и горда и это она потребует от них ответов. Когда готовишься сносить издёвки, благосклонность бьёт под дых.

«Но она не благосклонна, – напомнил он себе. – Не забывайся». Всё это – её обманчивая забота и мягкая журчащая речь – сбивало с толку.

Юрген прочистил горло.

– Мы впервые узнали о чудовище от ваших учениц. Я бы…

Перед его глазами сверкнул солнечный луч. Юрген почувствовал чужие чары – ловкие, юркие, скользнувшие в его мозг золотой проволокой. Он задохнулся, но не от боли – от бессилия.

Незримая проволока не причиняла ему вреда, но Юрген знал: она могла скользнуть ещё глубже. Могла пройти насквозь, согнуться крюком и подцепить его мозг. Могла рвануть что есть силы,