Возьмите нас в стаю - Варвара Мадоши

— А дети лилуна чем-то отличаются от других тлилилей? — уточнил Алекс.

— Ничем. Ну, если лилуна сам себя не оплодотворяет. Тогда рождается еще один лилуна. И, конечно, лилуна может родиться у обычного тлилиля.

— А как дело обстоит теперь?

— Теперь… — Аше хмыкнул. — Теперь дело обстоит очень интересно. Несколько сотен лет назад, когда потребность в обработке информации стала немыслимой, началось движение за исправление исторических ошибок. Так оно и называлось, да… Суть движения состояла в следующем: в прошлом мы ошибались, считая лилуна выродками и неполноценными. На деле быть лилуна — величайшее счастье и величайший дар. Нельзя заставлять их жить и работать, как обычных тлилилей. Из-за того, что они больше размером, у них больше мозг, и они поэтому могут обрабатывать больше информации. А из-за того, что наивысшую радость они находят в вынашивании детей, которых рожают очень легко, у них остается много времени свободным. И вот нужно, чтобы они использовали это время для накопления и обработки информации о нашей планете и наших делах. Это их священный долг, а наш священный долг — защищать их и окружать всем доступным комфортом.

— А им действительно это нравится? — поинтересовался Алекс.

— Нравится ли им сидеть взаперти, рожать детей, которых у них тут же отбирают, совокупляться непонятно с кем по расписанию и заниматься работой, которую не они выбрали? — уточнил Аше. — Ну, догадайтесь сами. Они разумные существа, такие же как мы. Разумные существа не любят заточения. Даже ваши полуразумные морские животные сходят с ума в транспортных контейнерах, как вы сказали. Конечно, большинство лилуна приходиться смириться — как раз чтобы не спятить. Как вы, с вашими убеждениями, находите логичным такой порядок?

— При условии, что вы правы, я нахожу такой порядок отвратительным. Но я слышал только вас, а не самих лилуна. К тому же, если все общество живет так много веков, значит, он работает, не так ли? — Алекс закусил удила; раздражение уже зашкаливало. — Да и одобрение мое в любом случае ни на что не влияет.

— Похвальный, разумный подход! — одобрил его Аше. — А если я скажу вам, что от вашей позиции в этом вопросе напрямую зависит исход вашего собственного дела? Я говорю об основании колонии ваших морских животных на Тусканоре. Да и вообще контакты с землянами?

Алекс посмотрел с удивлением на Хонду. Та улыбнулась невозмутимо.

— Ну ты же не думал, что я притащу тебя сюда просто для экскурсии, Флинт?

Глава 21

Когда-то Тим дружил с одним лейтенантом, Гаррисом, — очень умным и начитанным молодым человеком, его ровесником. Их дружбе не мешала ни разница в званиях, ни в происхождении: Гаррис был из семейства карьерных военных, пятое или шестое поколение. Дед его был каким-то там генералом, а потому вырос Гаррис в огромном особняке, стоящим посреди аккуратнейшего английского парка. Тогда как Тим вырос в избушке, которая отапливалась маленькой металлической печкой, работающей не на газе и не на электричестве, а на дровах.

С Гаррисом у них иногда случались разговоры на отвлеченные темы. Например, они как-то обсуждали то, как фантасты прошлого представляли космические бои и космические войны в частности. Единицы, говорил Гаррис, имели хоть какое-то представление о том, как дорого это будет. Хотя, казалось бы, уже в двадцатом веке стоимость уничтожения одного солдата из новейшего оружия выросла экспоненциально, и в двадцать первом тенденция только продолжилась; можно было догадаться. Особенно если задуматься о том, сколько энергии требуется фазовым и импульсным пушкам, и какой величины из-за этого должны быть боевые космические корабли.

Обсуждали они и расхожие мифы киноэры; например, была такая франшиза, «Звездные войны», рассказывал Гаррис, — он увлекался киноискусством. Там половина сюжета вращалась вокруг гигантской космической базы размером с Луну, которая была построена для того, чтобы уничтожать планеты.

Совместно они разбирали кучу причин, по которым такая база была бы неэффективна: начиная от того, насколько трудно будет ее передвигать в космосе, и кончая тем, насколько сложно организовать работу и снабжение базы в таких огромных масштабах.

Чем сильнее развивается технология, говорил Гаррис, тем больше усложняется ведение военных действий, тем больше в игру вступает психология, экономика и логистика.

«Так что, гориллы вроде нас скоро станут не нужны?» — спросил Тим.

«Нет, нужда в нас, грязеедах, никогда не пропадет, — ответил Гаррис. — Просто применять нас будут все реже и со все более ничтожными результатами. Это неизбежно».

«Более ничтожными?»

«На заре военной науки Вильгельм Завоеватель набрал пару сотен рыцарей и захватил мой родной остров. В двадцать первом веке ведущие державы тратили миллиарды денежных единиц и тысячи, порой даже миллионы жизней ради заключения контрактов на добычу полезных ископаемых и передел капитала. Сейчас я вижу, как славные парни и девчонки гибнут ради, считай, сохранения статуса кво, и того, получит или не получит Конфедерация пять-десять процентов своего бюджета в виде налогов с колоний…»

«Зачем же ты дерешься?»

«Стараюсь свести потери к минимуму на своем участке», — он похлопал Тима по плечу.

Теперь Тим сам прочел многие из тех книг, которые, наверное, читал Гаррис, и у него сложилось собственное мнение по поводу необходимости и методов ведения войн в современную эпоху. Изучение Галактического Содружества, вроде бы, это подтверждали.

В прежние времена все расы Содружества войны вели, с переменным успехом. Эти войны были более затяжными и менее кровавыми, чем человеческие; например, практически ни одна из рас Содружества была не способна пойти на такой шаг, как сознательная жертва своими солдатами ради достижения преимущества: если какой-нибудь командир и отдавал такой приказ, он либо потом кончал с собой, либо попадал под трибунал.

Последние же века, особенно после организации, собственно, Содружества, все военные противостояния сводились к различным военным выставкам, сложному маневрированию и редким военным играм, которые воспринимались скорее как фестивали и вокруг которых крутилась довольно значительная часть индустрии развлечений.

Так вот, сейчас перед ним находился объект, который самим своим существованием опровергал многие из достаточно стройных социальных теорий современности. Хотя язык не поворачивался назвать его «объектом». «Объект» — это что-то, в ограниченных представлениях Тима, не больше футбольного поля. Может быть, для космонавта нечто размером с планету (ладно, с крупный астероид) и может быть объектом, но точно не для него.