Эскадра его высочества - Алексей Барон

Писано июля 11 дня 839 года от Наказания.

Борт его величества базилевса-императора

линейного корабля «Упокоителъ».

СОВ. СЕКРЕТНО.

ГЕНЕРАЛУ ОЛЬХОВСКИ

Ингвар!

Что слышно о фон Бистрице? Он начинает меня тревожить.

Бернар

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ

Ваше высочество!

Все в порядке. Фон Бистриц – в тюрьме.

Ген. Олъховски

Майор померанской разведки Мартин фон Бистриц действительно находился в морской тюрьме Призон-дю-Мар, поскольку считал тюрьму самым безопасным местом в пропитанной доносительством столице Пресветлой Покаяны.

Разумеется, в первый же день пришлось объяснять кто в камере хозяин. Результатами короткой, но очень эффективной разборки чрезвычайно заинтересовался судовладелец Лю Фань. А Мартин, в свою очередь, заинтересовался Фанем, так как тот мог оказаться источником стоящей информации.

Формально этот тучный коротышка обвинялся в неуплате налогов, но истинной причиной являлось то, что он пожадничал. Поскупился на взятку мелкому судейскому чиновнику. Увы, у чиновника тестем был околоточный прокурор. А у прокурора имелись связи в ордене. Вот все и закрутилось, покатилось по накатанной дорожке.

Для начала, чтобы подвести беднягу к нужной кондиции, Фаня посадили в камеру с вполне настоящими уголовниками. Ему приходилось туго, пока не появился Мартин и железной рукой не расставил всех по местам. То есть отколошматил половину населения и заявил, что больше никто никого бить не будет. В том числе – сианца.

– Премного благодарен, съер, – сказал Фань.

– А коли так, будете охранять меня во время заслуженного отдыха, – позевывая, заявил Мартин.

Он выбрал пару коек подле зарешеченного окна, где ощущались слабые дуновения с воли, освободил их от прежних хозяев и без лишних слов завалился спать.

Разумеется, Фань рьяно приступил к несению службы, но все время вахты провел в мучительных сомнениях и размышлениях, пытаясь сообразить, не утку ли ему подсадили. Так и не придя к определенному выводу, спасенный решил выжидать и наблюдать. И это было мудро, поскольку ничего другого не оставалось.

Прошло несколько дней.

Мартин внимательно прислушивался к разговорам в камере, время от времени уточняя кто, где и за что сидит в Призон-дю-Мар, но ни с какими намеками и предложениями к Фашо он не приставал. Его почему-то особо интересовали пленные померанские матросы. Быть может, для отвода глаз.

А у Фаня дела шли обычным порядком. Перед арестом он отправил в Муром все свое многочисленное семейство вместе с изрядной частью капитала. На одном из своих же судов. Но сам остался, надеясь спасти бизнес легкой отсидкой и щедрыми пожертвованиями. На допросах, как только дело принимало болезненный оборот, Фань указывал местозахоронение очередного горшка цехинов, после чего делился с Мартином поощрительной похлебкой.

Вскоре довольные тюремщики предложили ему отдельную камеру с видом на бухту Монсазо, а Фань заплатил немножко еще и упросил перевести туда же Мартина. Для большей безопасности и для возможности поболтать с этим загадочным человеком, на шее которого были заметны весьма характерные шрамы в виде параллельных черточек. Много чего повидавший Фань знал, что это за шрамы. Однажды он не удержался и небрежно спросил:

– Не припомню, это знаки какого племени?

– Вы много путешествовали, – буркнул Мартин.

– Не без того. Извините, если вопрос вам неприятен. Это же знаки… раба?

– Совершенно верно. Раба племени сив, если это вас так интересует.

– Вы были в Ящерленде?

Мартин молча усмехнулся. Он явно желал сменить тему. Подошел к решетке и погрузился в созерцание бухты. Через некоторое время спросил:

– Что там за корабль стоит напротив Эрлизора?

– Линкор «Тубан Девятый».

– Вероятно, он обладает огромной мощью?

– Потенциально – да, – с оттенком пренебрежения отозвался Фань.

– То есть?

– А вам не приходилось видеть его изнутри?

– Увы, нет. А вам?

– Однажды. Знаете, там действительно имеется масса пушек. Сто двадцать, кажется. Но чтобы привести их в боевое положение, доложу я вам, нужно очень потрудиться. Дело в том, что на каждой палубе орудия стащены к корме, в общую кучу. От этого и нос у линкора приподнят, видите?

– В кучу? Это зачем?

– Чтобы освободить побольше места для танцев и пиршественных столов.

– Там танцуют?

– Чуть ли не каждую неделю.

– На линкоре?

– Этот, с позволения сказать, линкор на самом деле представляет собой монаршью дачу на воде. Вы не представляете, до какой степени его каюты напичканы немыслимым для военного корабля количеством огнеопасного имущества – мебели, постельных принадлежностей, ковров, штор, гобеленов, скатертей и прочих балдахинов. Достаточно дюжины брандскугелей, чтобы обратить весь этот плавучий будуар в дым. Да что там – брандскугели, довольно одной неосторожной спички!

– Поразительно, – сказал Мартин. – Невероятная беспечность.

– А чего вы хотите? Личная яхта базилевса-императора. Да продлит его дни Пресветлый…

– Да, – сказал Мартин. – Пусть продлит. Так будет лучше.

Больше ни о чем существенном в тот день они не говорили.

Засыпая, Фань подумал о том, что если его компаньон и «утка», то уж очень терпеливая. Никаких вопросов, хотя бы косвенно связанных с деньгами, Мартин по-прежнему не задавал. Зато выспросил у Фаня все, что тому было известно о кораблях Домашнего флота его величества базилевса-императора. Да продлит его дни Пресветлый…

Фань прекрасно понимал, что спасти те деньги, которые остались в империи, ему не удастся. Да они и не были предназначены для сохранения. Совсем наоборот, на них он намеревался купить прощение, но все сразу отдавать не стоило: следователи могли не поверить в то, что источник иссяк, и перейти к неприятным способам дознания, от которых откупиться было бы уже нечем.

Вот Фань и вел свою терпеливую партию, постепенно снижая суммы. К своему положению он относился философски, часто цитируя земного мудреца Конфуция, мало кому известного на Терранисе.

– Главного у меня не отнимут, – как-то сказал он.

– Что же главное? – поинтересовался Мартин.

– Связи да способности.

– А жизнь?

– О да, конечно, – соглашался поклонник Конфуция. – Жизнь отобрать – это запросто, если возникнет необходимость. Но такая необходимость может быть санкционирована только на довольно высоком уровне, уж очень несерьезны наши прегрешения. Между тем порядки в ордене сейчас до странности либеральны.