Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души - Алексей Бердников

Над вымыслом выпячивать губу,

Что в легком пеплосе или в капоте,

А то и просто в палевых цветах -

Харита, нимфа, женщина в летах -

Вы были рядом, вопреки тупоте,

Чтоб рядом быть, бежали в чеботах...

Вы оставляли даже море в Поти.

Душа моя в поту, как море в Поти,

Но не от зноя или страха -- нет,

Но, словно замолчавшийся кларнет,

Срывается на самой верхней ноте.

И рад я каждой счастливой длинноте

И мигу не надкусывать ранет,

Но, бесконечно для и для сонет,

Чертить страницу новую в блокноте.

Но как теперь скажу Вам о заботе -

Пленительной -- быть обществом для тех,

Кто мне дарит нередко час утех

А иногда и два часа -- в субботе,

Да и в воскресном дне, а то и в тех,

Что алы, словно ягоды в компоте.

И я сижу в мечтах и при компоте,

Задумавшись над шахматной доской,

Нахмуря лоб в манере шутовской

И чуть прикрыв глаза в полудремоте.

И чистый лоб, почти в глазной ломоте,

Оливковой прозрачной белизной

Мне говорит, сияя предо мной,

Не о ранете, но о бергамоте.

"Души болезням в ней обрел цельбу", -

Диагноз чуткого к любви Вильгельма,

Неверный, как огни Святого Эльма.

Как в "Интернасьонале"? Там -- "Debout"

Я здесь "debout" -- пусть трут покрепче бельма,

Давно видавшие меня в гробу.

Шампанское в бутылочном гробу

Тихонько зреет подо льдом побитым,

Меж тем как Лера пешечным гамбитом

Решает целой партии судьбу,

А Рика поверяет ей журьбу

На тему: Я потею тут, а вы там... -

И повод мне не кажется избитым,

Хотя б Христос тут был и ел щербу, -

Я наблюдаю тонкую резьбу

Изящной кисти, вафельной салфеткой

Укутывающей стакан в абу...

Закрыв глаза, я вижу сумрак редкий,

И пара глаз под черной вуалеткой

С отчаяньем глядят, как я гребу.

Плеск волн в борта, я больше не гребу,

Я вышел на мостки, помог сойти им,

Театр еще не отдан был витиям,

Ничто не предвещало в нем стрельбу.

Толпа мусолила смерть Коцебу,

Подверженная всем перипетиям

Грибковости, эпидермофитиям

С наклоном то в мятежность, то в мольбу.

Играли в фараон. -- Князь, вы сдаете. -

Кто на хорах? -- Арам или Арно... -

Но тут в глазах от фрачных пар черно,

И вы совсем от фраков устаете,

Но вот привлечь вас девушке дано,

Подобной стройной легкокрылой йоте.

Подобно стройной легкокрылой йоте,

Она летит на бал, она бледна

И лихорадочно возбуждена,

Вы в ней знакомую не узнаете.

Чтоб уступить ей место, вы встаете,

Но пролетает мимо вас она,

И ароматов легкая волна

Еще секунду веет по полете.

И снова вы одни, само собой,

Что с вами ваша грусть или улыбка.

Вот, кажется, опять шаги... ошибка!

Часы хрипят, вот раздается бой,

Вот взвизгнула и тут же смолкла скрипка -

И снова тихий сумрак голубой.

Где нет свечей -- там сумрак голубой,

Но что это -- шаги на антресолях,

А кто -- не видно, свечи на консолях

Как будто ярче, где-то над тобой, -

Спугнув ночную мглу, заржал гобой,

Но, потерявшись, захлебнулся в солях,

Две-три секвенции на парасолях

Спустились, изрыгнутые трубой.

Вот флейты прочирикало сопрано,

И, чтобы не менялся больше галс,

Виолончельный продундел казальс.

Потом молчок -- и музыки ни грана.

Тут скрипки зазвенели легкий вальс,

Сияющий глубинно и пространно.

Их тон сиял глубинно и пространно...

Но что ж танцоры? -- Как велит типаж,

Там раньше под гобой прошелся паж,

По стишьи -- в двери выскользнув нежданно,

Потом как бы наметилась павана,

В которой коломбину вел апаш,

Но так неясно, словно метранпаж

Еще втирал селянку и пейзана.

В скрипичный вальс зато само собой

Вплелся прелестных дев роскошный танец,

Витавших в воздухе наперебой.

И в партитуру мимолетных странниц

Второю строчкой ввел паркетный глянец

Веселый симметрический прибой.

Свет плещется повсюду, как прибой,

И часто щиколка или ключица

Является, блеснув, как приключится,

А виноват кларнет или гобой.

Но скрипки правят подлинный разбой,

И оттого-то кринолин лучится

И смокингов приличная горчица

Вполне довольна и дурна собой.

И что здесь ни реально -- все обманно,

Особенно две юные сестры,

Чьи очи томны, каблучки ж -- быстры,

Чьи мысли... даль свободного романа...

Их не прочесть глазам, сколь ни остры -

Ну, словом, все прозрачно, все туманно.

Но вот из зазеркального тумана:

-- Он, словно Ленский, пешкой взял ладью, -

-- И что, свою? -- Нет, кажется, мою... -

-- Мы, верно, все тут опились дурмана!

Бурля, как переполненная ванна,

Он вплескивает нам свою струю,

И с ним душевный наш покой адью, -

Ведь это происходит постоянно! -

-- Конечно, милая, тебе желанно,

Чтоб гость наш, по возможности, был здесь,

Когда он тут... частично и не весь... -

-- Ты скажешь, что к нему я не гуманна? -

Вступаю в разговор, откинув спесь:

Взгляните вверх, не будет ли вам странно?

Там, в вышине -- пусть вам не будет странно, -

Над нами нет лепного потолка,

Но ферма, и кругла, и далека,

В пролетах держит купол невозбранно.

И свет ее мерцает непрестанно

На столике, как лампа ночника, -

У Рики есть прелестная рука,

У Леры -- лоб, лучистый окаянно.

И если в пальцах тех стакан пустой

Блестит алмазом осиянных граней,

Протертых тряпкой, чистой, но простой, -

И если светлый лоб тот средь гераней

Задумчиво взойдет над пустотой, -

Впиваю звездный свет тогда душой.

* * *

Дитя и муж с младенческой душой

Проходят вдоль чугунного плетенья

По снегу, убелившему растенья,

У ног и за оградою резной.

Они невнятны, и тому виной

Отсутствие в лице их средостенья

Меж светом и несветом и смятенья

Блестящих трав под белою шугой.

Их речь расплывчата, как текст Корана, -

Должно быть, потому, что чуть слышна,

Хотя пространство ей и невозбранно.

То незвучна, то смысла лишена,

То неуверена в себе, она

Близ них, и в лунном свете ей не странно.

Там, в вышине, пусть вам не будет странно, -

Стоит, застыв, готический покой,

Построенный властительной рукой,

И основанье храма восьмигранно.

Еще скорее поздно, нежли рано,

И мгла неодолимою рекой

Течет по дну унылой мастерской,

Сводя обломки вниз стрелой тарана.

Вот крикнуто из тени ямщика,

Вот подано фиакр, вот внутрь впрыгнуто,

Вот ванькой почесато с облучка.

Вот смолкнуто, вот лошадь смыкануто,

Вот тронуто и вскоре утонуто

Во мгле, как бы натекшей с потолка.

-- Все данные взяты не с потолка -

В них кровь и пот промышленных рабочих,

Пора отбросить мысль о нуждах прочих

И действовать, бунтуя мужика.

Пора за дело браться нам, пока

Российский царь на Гатчине иль в Сочах,

В ЦК колеблются, пойдем опрочь их,

В столицах нехватает костерка. -

-- Отец, мы действуем наверняка? -

Воскликнул сын во власти пароксизма. -

За нами нет ни одного полка!

Есть множество сторонников марксизма,

Но в духе пролетарского расизма,

Царь близко, а Женева далека! -

Тут мысль их стала снова далека

Момента нуждам: это их свиданье

Судьбы холодной было состраданье,

Улыбкой каторжного далека.

-- Смотри, отец, ты постарел слегка,

В Сибирь отправленный на созиданье,

А я здесь обречен был на страданье -

Двенадцать долгих лет! Века! Века! -

-- Я плохо сохранился? Там охрана...

Питание, бумага, ну, кайло... -

-- Да ведь моя душа сплошная рана.

В моих глазах все мировое зло

В себе сосредоточил, кто светло

В пролетах держит купол невозбранно. -

-- Такая мысль, пожалуй, невозбранна

Всем независимым, как ты да я,

Кем презрена любая колея,

Кто видит даже в гении тирана.

Но в нашем Господе того ни грана,

Что хочет в нем заметить мысль твоя, -

Он плюнул на российские края,

Отгородившись белизной экрана.

И кровь что льется в мире неустанно,

И детский плач, и вопли матерей, -

Выкушивает ваш протоерей.

А с вашею хулой он нерасстанно

И спит, и в баню ходит, -- так острей:

Она, что перл, лучится непрестанно. -

-- Отец, так значит, битва непрестанна?

Положим, через пять, ну, шесть веков

Придешь ты к власти... -- Слушай, я -- Жидков,

Нам не к лицу порфира и сутана.

Земного и небесного Вотана,

Взирающего мир из-за штыков,

Мы борем, а для прочих пустяков

Армейского довольно капитана. -

Но мысль их стала снова далека

Моментам Вечности, и глаз зерцала

У сына отуманились слегка.

И юноши прозрачная рука

Перед отцом бесчувственным мерцала

На столике, как лампа ночника.

У столика, где лампа ночника

Вполне усугубляет тьму лучами,