Счастливо оставаться! (сборник) - Татьяна Булатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вика мужа во всем поддерживала, но неистовостью не отличалась и чистосердечно признавалась в собственной непоследовательности. Грехи ее, бытовые по своей сути, старательно записывала в книжечку и, готовясь к исповеди, тщательно их анализировала.
«Я злая, – признавалась Вика самой себе. – Осуждаю свекровь, ругаю Дашку, непочтительна к родителям, строга к Стасу, а ведь он Генин сын… Но больше всего, – задумывалась на минуту, – конечно, ссорюсь с мужем… Я порочная, – продолжала Вика размышлять на заданную тему. – Я думаю о сексе. Много. Даже в пост. Я… я хочу танцевать как раньше. Носить короткие юбки. И… мне не нравится быть монашкой… Господи, – продолжала она свой внутренний монолог. – Дай мне терпения. Много терпения!»
Свою просьбу Виктория озвучила духовнику – пожилому священнику, грустно озирающему столпившуюся перед исповедью паству – готовились к причастию.
– Терпения, значит, у Бога просишь?
Вика с готовностью, зажав губы, дабы не разрыдаться, закивала головой.
– Вот он тебе терпения и дает. Любви проси!
– Любви-и-и-и? – изумилась Вика.
Батюшка накрыл ее епитрахилью, произнес разрешительную молитву и легко подтолкнул ошарашенную прихожанку.
Тогда, задолго до принятия причастия, еще во время службы, Вика почувствовала за спиной легкое покалывание и сморщилась, чтобы не почесаться. Это распускались ее крылышки, снова трепетные и расписные, как у бабочки. И ей снова хотелось летать – парить под самым куполом церкви, оттуда с высоты озирая неистового в своей вере мужа, худенькую Дашку с огромной густой челкой из-под белой косынки, задумчиво отколупливающую воск с позолоченных подсвечников и напевающую себе под нос «Отче наш, Иже еси на Небесех…», Стаса, с тоской посматривающего на часы, брезгливо озирающуюся свекровь, так и норовящую встать поближе к сыну.
Вику больше не страшило земное тяготение, потому что не надо бояться непреложных законов. Их надо просто безропотно принимать.
– Ты тоже проси любви, – посоветовала Виктория Тамаре, несколько ошалевшей от лицезрения в чужом шкафу такого количества покрывшихся пылью скелетов. – И никого не осуждай. Проснешься утром и сразу же говори: «Вот мой муж. И я люблю его». И тогда все у тебя будет хорошо.
– Да у меня и так вроде бы все хорошо.
– Это ты так думаешь, – возразила Вика, чем посеяла в душе Тамары подлинное сомнение.
Та промолчала.
После ужина решили осмотреть монастырь – кубанцы готовились к отъезду. Машка сопротивлялась и предлагала спуститься в город, на худой конец – пройтись по набережной. Точнее, по многочисленным кафешкам, соблазняющим дешевыми ценами на шашлык, «хачапур», как говорили сами абхазы, и еще что-то очень притягательное.
Дашка, с опаской оглядываясь на отца, свои пожелания озвучивала старшей подруге, после чего Маруся транслировала их бестолковым взрослым.
– Внизу можно купить сувениры.
– Ты уже все, что можно, купила, – сопротивлялась Тамара. – Даже кусок сталактита в пещерах.
– Ну я-то ничего не прошу! – возмущалась Машка материнскому непониманию и делала подруге страшные глаза.
Дашка краснела и отводила Марусю в сторону, после чего та излагала очередной план на сегодняшний вечер.
Прикупив в монастырской лавке несколько открыток с видом Новоафонского монастыря, Гена стал необыкновенно миролюбив и решил устроить «детя́м праздник, а то вспомнить будет нечего его кисоньке».
Вика придерживалась иного мнения, понимая, что прощальная прогулка может затянуться на неопределенное время, а «сейчас ведь не пост» и вообще – завтра в дорогу.
– Да шо это за дорога?! Сесть и слезть, – радовался Гена собственной находчивости. – Ста-а-ас!
Тот оторвался от сотового телефона и с опаской посмотрел на отца.
– Ты жрать хочешь?
– Я всегда жрать хочу, – подтвердил парень.
– Вот видишь, Викуля, мальчик хочет есть.
– Он всегда хочет есть, – сопротивлялась Вика.
– Ну ма-а-ама, – заканючила Дашка. – Я тоже хочу. Ты же обещала!
– Может, и обещала. Не помню.
– А ты вспомни! – приказала Дашка и на всякий случай сморщилась, демонстрируя полную готовность заплакать.
«Вот сейчас мы и посмотрим, чего тебе больше понадобится – любви или терпения?» – позлорадствовала Тамара, наблюдая за колебаниями молодой женщины.
Первой не выдержала Машка, уставшая от капризов взрослых.
– Вика, – торжественно произнесла девочка. – А вы не могли бы все-таки вспомнить…
Виктор показал дочери кулак. Маруся с опаской перевела взгляд на мать. Тамара не заставила себя ждать:
– А ты, дорогая, не могла бы вспомнить свое место в шеренге?
Дитя надулось и отошло в сторону. Следом за ней – Дашка. Взрослые активно начали совещаться.
– Я против, – не очень терпеливо заявила Вика.
Мальцевы воздержались. Гена надулся и сделал вид, что ему все равно. Просто до балды. И только Стас был готов сражаться до конца, подзадоривая себя возникшими в голове образами абхазского хлебосольства – шашлыком и «хачапуром».
– Падре! – возмутился он. – Ну шо вы, как малы́е? Шо тут делать? На лавке сидеть?
– Вика не хочет, – махнул рукой отец.
– Ну и сидите тохда! – обиделся Стас и направился в сторону пансионата, чтобы через пятнадцать минут вернуться.
– Вот видишь, Вика! – укоризненно заявил Гена. – Ты людя́м весь вечер испортила. Мохли бы поговорить, попрощаться по-человечески…
– Мы и так можем поговорить и по-человечески попрощаться, – проявила солидарность Тамара.
Вольчик пропустил мимо ушей слова этой несносной бабы и обратился к Виктору:
– Слышь, Витек! Дай им, бабам, порулить, и точно на мель сядешь. Я вот теперь понимаю, почему их во флоте нет.
– Флота не будет? – ехидно уточнила Мальцева.
И ее супруг рассмеялся, в очередной раз мысленно похвалив за умение парировать. В глубине души он ей завидовал, кляня себя за «лестничное» чувство юмора. Сколько раз он прокручивал в голове саркастичные реплики в адрес оппонентов, но ни разу не смог их произнести, чтобы гордиться собственной находчивостью. «Дитя темных углов» называла его Тамара, с иронией рассуждая о пресловутой застенчивости мужа.
– Как же тебе не было стыдно спать со мной до брака? – нарочито ахала Мальцева, вспоминая историю собственного замужества.
– Я стеснялся тебе отказать, глубоководная акула, – посмеивался Виктор, чувствуя себя на супружеском ложе в полной безопасности.
– Так это я-а-а-а тебя соблазнила? – притворно возмущалась Тамара.
– Да, – опускал глаза Мальцев. – Я хотел жениться на отличнице Кузяниной.
– И что же не женился?
– От нее пахло корвалолом, – открывал страшную тайну несостоявшийся жених.
– Так это же хорошо. Это профилактика инфаркта.
– Не только инфаркта, – соглашался Виктор. – Но и нежелательной беременности.
– Первый раз слышу о таком противозачаточном средстве! – продолжала паясничать Тамара. – Может, и мне использовать?
– Самое лучшее в твоем случае противозачаточное средство – это твой несносный язык! – не остался в долгу Мальцев.
– Зато бесплатно! – поддержала его супруга.
– Это точно, на корвалоле бы я разорился!
– Да ты что? – качала головой Тамара. – А я думала, это главное приданое твоей Кузяниной.
– Нет, главным приданым моей Кузяниной был ее папа – генерал Кузянин.
– Неужели умер? – притворно огорчилась Мальцева.
– Нет, вышел в отставку.
– Какая жалость, был бы ты сейчас зятем самого Кузянина.
– И не говори! Прогадал! Кто вот я теперь?
– Несчастный зять какого-то заслуженного артиста, подпольного грека и любителя крепких напитков.
– Ты моего тестя не тронь! – шутливо грозил пальцем Виктор.
– Не буду, – миролюбиво соглашалась Тамара и выкидывала белый флаг в знак окончания спектакля.
В этот вечер Мальцевы были солидарны как никогда. Это был знак. Не надо было поддаваться соблазну памятно проститься с краснодарскими друзьями. Можно было спокойно обменяться телефонами прямо здесь, на территории пансионата, с одной-единственной целью – выбросить их сразу же по приезде домой. И Виктора, и Тамару этот вариант устроил бы на все сто процентов. Похоже, и Вику бы тоже. Только Гена, один-единственный, выбивался из общего числа лицемеров. Он действительно искренне хотел праздника в кругу друзей, ставших родными за эти семь дней пребывания в пансионате «У монастыря».
– Нет, Витек, ты мне скажи, мы так и будем этих баб слушать?
Мальцев нерешительно переступил с ноги на ногу и выжидательно посмотрел на Тамару.
– Не бу-у-удем! – заорали девчонки и бросились к Гене, образуя сплоченную оппозицию консерваторам.
– А ты, Стас? – хватался Вольчик за сына, как за недостающую для спасения соломинку.
– Да лехко. – Тот, не раздумывая, отдал свой голос отцовской партии.