Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев

* Вижу… – И, действительно, увидел!

Конечно, Сашка – очень симпатичный малый. Но синий нос со следами зубов на самом кончике и располосованные в клеточку щеки немного портили общее впечатление.

* Как это тебя угораздило?!! Изнасиловал что ли кого? – мрачно поинтересовался гость.

* Кого! Они сами меня изнасиловать… Нет. С женой беседовал.

* О любви?

* С чего начали – не помню, но кончилось, кажется, о разводе. Она к своим уехала.

*

Да уж. Все большие беды начинаются с безделицы. Глупость, короче. Понимаю. – Я прервался. – И что, в таком же виде?

* Я с женщинами не дерусь. – Он тоже сделал паузу. Она получилась немного торопливой. – Но тут не удержался. Не смог. Саданул пару раз. – Еще пауза. – Кием.

Смешного было маловато. Но я чуть не прыснул в кулак, постаравшись сделать вид, что закашлялся. Получилось никак.

* Почему кием-то?

* Боялся промахнуться.

Да! Чтобы Саню, этого театрализованного циника, мракобеса и мечтателя, довести до такого зверства, требовалось выкинуть что-нибудь сверхъестественное. Да, Даша, его жена – из разряда женщин на пределе возможностей. Сначала я никак не мог сообразить, каким образом ей удалось заставить моего другана даже только подумать о женитьбе. Но уж если он сменил один кокон на другой, вытряхнуть его оттуда опять. Да еще с таким треском… Сам виноват? Конечно, да. Или, разумеется, нет. С какой стороны подбирать аргументы. Сашка остался самим собой. Тем, которого и выбирали. Не сошлись характерами, вот и разошлись.

– А как же ребенок?

*

Ребенка не будет. – Сашка мрачно сплюнул и уставился в окно.

«Вот тебе и пришел поплакаться». Я выставил на стол бутыль «Столичной», бухнул селедку, вареную колбасу и пару головок лука.

* Хлеб, хотя бы у тебя есть?

* Был где-то, – пробубнил он, продолжая рассматривать пейзаж за окном, а там – ничего, кроме серого неба. Сашка резко отвернулся от окна с нецензурным выражением на лице.

*  Ладно, давай. Бог дал, Бог взял. – Закашлялся. – На кой черт сдался нам этот Бог! – неожиданно выпалил он. – Мы запросто можем укокошить себя и сами. Всем скопом. Нам больше не нужны никакие абстракции, чтобы устроить апокалипсис.

* При чем здесь апокалипсис?

* А чтоб бояться! – продолжал он взвинченным голосом.

* Это про что?

* А вот про что! Про тот же «блистающий мир», по которому звонит колокол. Каждый, кто может думать, видит, что тут что-то не так. – Александр пытался забить голову рассуждениями, чтобы вытеснить оттуда мысли о жене. И поэтому еще сильнее накручивал себя. – Но раз плохо, значит нужно переделывать. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья…» А зачем? Да! И тут возникает вопрос. Вопросец такой: «Для чего?» Или даже лучше: «Для кого?» Одни сочиняют утопии, где правильные индивиды и проживают правильно: «Оранжевые люди оранжево поют». А некоторые идиоты потом такие утопии и строят. И каждый кирпичик – человеческая жизнь. И Христос был далеко не первым. Но этот хоть никого не убивал и не гнал стадом в «светлое будущее». Кстати, ты попробуй, нарисуй Спасителя толстым и румяным – с утра об этом думаю – такой толстенький, румяный балабол. – От этой фразы я невольно поморщился. – Ну, как? Будду – не фиг делать! Да и то, не нравится мне что-то идея о том, что помучившись, он, Сын Господен, право теперь получил судить нас всех: «В ад тебя. Или так сойдешь». Дзержинским здесь очень попахивает. И Лубянкой. А апокалипсис этот кто придумал? Его же любимый ученик – Иоанн. А? – Сашка вскочил с кровати и принялся маятником болтаться по комнате. – Так вот. Остальные, начиная с Ликурга, а, наверняка, и раньше, мыслили проще: «Сейчас мы всех неправильных замочим, остальных подравняем, а там все будет тип-топ». Хорошо! Правда, такие «неправильные» в разные времена разными бывали. Но результат всегда один. Люди – эти стриженные обезьяны – все одно гнули свое. Срали, понимаешь, в самых почетных углах самых классических систем. И маленький семейный мирок со всеми его нытиками о заморочками в конце концов тащил свое и разъедал строгие грани идеальных построений. «И так спокойно житейское море, что даже когда там тонет твой друг – это не воспринимаешь как горе». Извини за цитату! Твоя. Видишь, помню. – Я слушал, не перебивая. – И так будет всегда. Всегда! Хотя, возможно, и этот путь ведет в пропасть. Но пока он все-таки существует, нужно решить главный вопрос: «А для кого вся эта копошильня?» А?… Для элиты, которая как бы создает духовные и материальные ценности. И насыщает свою жизнь разного рода изысками. А?… Или для заурядного дяди Васи, который сидит у себя на крылечке и любуется закатом. Когда не пьян, конечно. «Ё – моё», – скукожился Сашка и передразнил скрипучий дедов голос. – А чем эта элита лучше? Тем, что кричать виртуозней умеет, да рисоваться круче? «Продвинутые мы очень!» Маргинальность креативного художника, понимаешь! А чтобы посмотреть повнимательней на маленького человека нужно, чтоб крыша съехала как у Достоевского? И когда смотрим, что видим – грязь одну? Мужик вместе с трактором в навозе увяз и при этом своей единственной извилиной мир понять пытается. Провинция, видишь ли! – Пафос пер из каждой интонации Сашкиного голоса. – Ну неужели все – одно дерьмо, и не стоит об это пачкаться! Извини… Увлекся.. – Он резко оборвал себя.

* А ведь вопрос все тот же: «Тварь я дрожащая или право имею?»

* Да. Только многие сдают этот экзамен экстерном.

* Но ежели другие не думают, почему мы-то должны голову забивать? – разговор сам собой перешел к главной для меня теме.

* Потому… Потому, что главный вопрос опять же: «Для кого?» Я понимаю, что для того, чтобы добиться возможности диктовать правила игры, нужно сначала сыграть по старым правилам. И выиграть. Но что потом-то, когда доиграешься? «Правдивая ложь?» Идеализм все это. Новая схема… Настроение просто паскудное.

*

Во-первых, это еще попробуй, доиграйся. Все хотят. А во-вторых, настроение настроением, а жить, как ни крути, надо.

*

Пусть так! В личной свободе есть ряд преимуществ. Не нужно никому объяснять, где это я трипак подцепил… – буркнул Сашка.

* Трипак?!?

* Это так, к примеру. Давай закусывать, коль принес. Подожди, только чуть-чуть приведу себя в порядок. – И он скрылся в ванной

Я остался сидеть, снова пережевывая его рассуждения. Александр заразил меня не только своей эмоциональностью, но и ходом мысли. Мне тоже не очень нравилась идея мученика, который вернется, чтоб рассудить всех по праву. То, что мученики приносят пользу делу, которому служат – старомодное суеверие. И не верю я в их непредвзятость. Не верю.