Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев

точностью забивать в стволы разом нашедшиеся патроны. Дарка плотно села на кабана, буквально вцепилась в задницу и не позволила ему уйти в мелколесье. Зверь развернулся, чтоб расправиться с собакой, и оказался ко мне боком. Дара отлетела в сторону. И разом грохнули два выстрела. Мне здорово разбило щеку, но, не замечая этого, я успел еще два или три раза перезарядиться и выпалить по кабану, пока он не рухнул на снег. Весь отсек с мелкой дробью был пуст. Дело решил первый дублет. Две дыры. Прямо в сердце. Остальное – щекотанье, а еще способ справиться с мандражем. Только все это относилось уже к «потом». Сейчас мне надо было к Рыдалу. Я подцепил ставшее ненужным уже ружье и потащился к собаке. Все оказалось даже хуже, чем можно было ожидать. У дыры, проделанной кабаном в еловых лапах, в красном кровавом пятне скорчился Рыдал. Рваная рана начиналась от ребер и вскрывала брюшину до кишок. Неестественная поза животного говорила о том, что у него сломан позвоночник. Но собака еще жила. Он увидел меня и попытался вильнуть хвостом.

* Рыдал, Рыдалушка. – Присев на колени, я поднял голову собаки. Он посмотрел мне в глаза и облизал руки. Облизал так, будто хотел сказать: «Хозяин, ты ни в чем не виноват!» Я отвернулся. Мои пальцы продолжали перебирать ему за ухом так, как он больше всего любил. А вторая рука в это время нащупывала нужный патрон. Уже засовывая заряд в ствол, я последний раз прижался щекой к его морде и снова ощутил на себе прикосновение его шершавого языка.

* Рыдал. Рыдалушка. Герой ты мой… – В это время картечь разнесла лобастый собачий череп.

Я не оглядывался. Я не мог оглянуться. Просто ушел оттуда и сел на подвернувшейся коряге. Следующее ощущение – провал в пустоту. Рядом лежали двести килограмм парного кабаньего мяса и мой верный пес. Дара подошла и ткнулась мордой между колен. Потом, видя, что я не реагирую, залезла на меня совсем и начала тормошить носом мою подмышку.

*

Спасибо, Дуся, спасибо, золотко, – я машинально принялся ощупывать собаку. Кости целы. Крови нет. Хоть тут обошлось. Обошлось! И снова начался провал в идиотский панический страх постфактум. Ужас вдогонку. Глупь. Одежда пропитанная п

ó

том, быстро остывала. То ли от холода, то ли от нервного напряжения застучали зубы. Я обнял, сгреб на себя притихшую суку. И впал в нечто, граничащее с забытьем, когда появился Леха.

* Ты живой? – более дурацкого вопроса трудно было придумать, но это-то и вернуло меня к действительности.

*

Я-то живой. А Рыдал – уже нет, – снова кольнула меня неизбежность.

*

А это кто там? Ну и кабанюга! Как мы его попрем-то теперь! – верный вопрос. Необходимость действовать – лучший способ выйти из клинча.

Леха замолк. Только достал фляжку «Столичной» и налил мне полный стакан, а сам приложился из горла. – Пей! – Холодная, согревающая жидкость потекла в желудок. Мозги впитали ее и начали работать в режиме: «Будь, что будет!»

* Послушай! – втолковывал мне тем временем Алексей, – ну что, ты думаешь, собаки бы его бросили? Да ни в жизнь! Они охотничий раж с молоком впитали. Это уж судьба такая. Ты его или он тебя. Ты бы сейчас тоже мог здесь лежать. В лучшем виде!… Ты меня слушаешь?

* Слушаю, слушаю.

* Ты смотри, в толстовщину не ударяйся

!

Ни к чему она тут. Если бы мы все в нее ударились – вымерли бы как динозавры. Об этом можно рассуждать, сидя в консервной банке городской квартиры. Пойдем, нам работать надо. Свежуй кабана, а я Рыдалом займусь. Вечером рассказы рассказывать будешь.

Я поднялся. Ножа не было. Точно, бросил его в снег где-то после прыжка. Все вокруг перетоптано. Вот, вроде, тут.

* Дара, ищи!

Дара почти сразу сунулась мордой в снежное месиво и глухо заурчала. Порядок. Я поднял финку и двинулся к секачу. Маленькие глазки остекленело уставились на меня. Изо рта вывалился язык в розовой пене. Кровавая отметина отпечаталась оторванным куском шкуры на краю черепа. «Вот почему он пошел дальше. Пуля срикошетила от кости. Только оглушила. Пока дергался с предохранителем, стволы вверх задрал. Хорошо, вообще попал. Лежать бы мне сейчас вместе с Рыдалом». От этой мысли в голове стало необычно спокойно. Еще немного походив вокруг, я увидел следы картечи на задней ноге. Почти безобидная рана. «Надо же быть таким идиотом! Ну ладно…»

Я вспорол кабанье брюхо, вывалил еще парившие на морозе кишки, отрезал большой кусок брюшины и бросил его наблюдавшей за всем Даре. Она схватила мясо и стала его пережевывать, кусать, чавкать, жрать. Она тоже не пошла смотреть, что стало с Рыдалом по каким-то своим собачьим соображениям. Так мы и трудились. Я, подрезая ножом, отделял шкуру от туши. Собака, покончив с обедом сидела столбом и следила за работой. Охота кончилась.

Подошел Леха:

– Порядок. – И мы вместе принялись за кабана.

Когда туша бала разрублена на куски и свалена в кучу, а рюкзаки набиты лучшими ломтями кабанятины, день уже давно перевалил за середину.

*  Нужно поторапливаться, чтобы обернуться за сегодня. Волки.

*  Деревенских возьмем. Нам столько мяса все равно не осилить. Да и не к чему.

Мы двинулись в обратный путь, тянущийся без конца. Вечер становился все острее на вкус. Набитые до отказа рюкзаки немилосердно резали плечи даже сквозь ватную куртку. Ружье в руках превратилось в гирю. Ноги заплетались. Все мысли сконцентрировались в одно желание – дойти. Дойти и покончить с этим наконец. Усталость съела все переживания. Даже Дара тащилась рядом, не интересуясь попадавшимися следами. Мы шли домой. И тут на переходе через одну из мелиоративных канав мои ноги соскользнули с импровизированного бревенчатого мостка. Мы вместе с рюкзаком рухнули вниз. Полтора метра полета за которые я лишь успел отшвырнуть ружье в сторону прежде чем воткнуться рожей в сыроватую снежную массу. Тяжеленный рюкзак припечатал тело к земле, чуть не сломав шею. Кабан продолжал рассчитываться за свою жизнь уже после смерти. Как Несс – злополучный кентавр – поквитавшийся когда-то с Гераклом (Припомнил бы герой повествования, если б получше разбирался в эллинской мифологии). Так или иначе, груз давил на плечи, не давая подняться. Сил выбраться из сугроба уже не оставалось. Снег забил рот, глаза, уши, таял за шиворотом. Я начал задыхаться. Безразличие вытеснило инстинкт самосохранения. Мне стало почти хорошо под этим мясным рюкзаком.

Приступ оцепенения оборвал подоспевший Леха. Он скатился в канаву и попытался стянуть с меня придавившую тяжесть. Не