Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев

человека, и ноги деревенеют. А другой, наоборот, только того и ждет. Темперамент…

* Когда яйца деревенеют – это плохо, – влетел в кухню взъерошенный Сашка.

* Ноги…

* Ну и что? Одно с другим повязано!

* С чего это ты в таком упоении?

* Оставь меня! Я в порядке, – гордо процедил Александр и прикурил сигарету с фильтра. – А тебя Катерина требует. Где ты ее выкопал, археолог? И такую девку от нас скрывал. Позор! Топай давай отсюда. – И мы двинули. Все вместе.

Вслед за блюдами с эскалопами и картошкой под укропом и петрушкой гости снова собрались у стола. Хирург для повышения аппетита завел разговор о йоге, о медитативном мышлении, дающем возможность чистого восприятия.

– Да брось, – отвлекся от моей подруги Сашка, – восприятие ассоциативно. Миллион примеров. Одна изысканная дама, тут недавно, явилось в моем представлении сидящей по большой нужде… Утонченная такая особь. И на унитазе. Нонсенс! Глупость! Бред. Все! Больше, как не старался – не вышло, понимаете, отлепить этот горшок от ее задницы. И ничего не могу с собой поделать. Интеллектуальная особь до половины заполненная дерьмом… Так и есть , если вдуматься… Но это еще цветочки! – Сашка вытащил все внимание на себя. И теперь кайфовал. – Как-то еще в розовой юности с одной милашкой так загулялся, что мой мочевой пузырь (Пардон!) начал подумывать: «Не пора ли лопнуть?!» А ее все домой никак не спровадить. Молодой был – робкий и восторженный – дурак, короче. Потом я ощущал потребность помочиться от одного ее вида. Не вру! – Наталья в качестве хозяйки дома смотрела на оратора с явным неодобрением. Остальные труженицы медицины изображали интерес.

* Вечно ты все мордой в грязь, – попытался реабилитироваться Михаил.

* Эки вы, ребята! Да где же ее нет? Вот если ты сунулся туда харей. Облизнулся. Да прелесть в этом почувствовал. Тут-то он – смысл жизни и сидит. Берешь бабу. От нее телом пахнет. Хорошо!

* И мочой, – не выдержала Наталья.

* А что? И мочой! – продолжал он, по петербургски чеканя букву «ч». – Это же жизнь! А вожделение оно вожделение и есть.

*

Давай, давай – мужиковствуй. Интеллигент ты наш рафинированный, – безразлично протянул Андрей. – Между прочим, стоит выпить. За аппетит.

*

Кончай базар, подставляй стаканы, – отрубил Николай, открывая глаза, – пока мы разглагольствуем, чего нам в этой жизни не хватает, – он бросил взгляд на свою партнершу, – она и кончиться может.

Zum wohl!

– и поднял рюмку, – так, кажется, у мудрых немцев?

И тут я четко, конкретно, до мелочей почувствовал себя чужим. Я был здесь, но уже не с ними. Как в другом измерении. Моя тайна уже начала выстраивать стену между мной и этим миром. Она делала из меня другого человека. Да ЧЕЛОВЕК ли я? – идиотский вопрос, который начал все чаще и чаще посещать мои мозги.

Человек – не сатиновская демагогия: «Это звучит гордо!» Ведь, «все в человеке, все на благо человека» – это же катастрофа! Мир просто не сможет выносить в себе такую заразу. Выхода нет? Не знаю! Да и не о том сейчас речь.

Человек – это то, чего я не знаю. Заведомо не знаю и не хочу подбирать никаких понятий и определений. Не мое это дело. Мое дело разобраться в собственной ситуации. И в таком случае человек – это достаточно просто. Это некое тело с некоторой душой. И они по необходимости сплетены в сложнейший клубок взаимосвязей и взаимовлияний. Они и образуют тот мост, который соединяет «чистую» – не то слово – экзальтированную, почти абстрактную мыслящую сущность с оболочкой ущербного зверя. И именно эта оболочка и старается всеми силами уговорить человеческую монаду, которая, ясно, стремится прочь из окружающей вони, продлить хоть немного его, тела, существование. Дальше можно строить любые теории. Можно говорить, что это нечто, наделено непреложной собственной волей. И оно, в конечном счете, само принимает и само несет ответственность за любые решения и поступки. Можно утверждать, что все это ерунда. И человек – всего лишь песчинка в море обстоятельств. «И если Бога нет, то все дозволено». И никто не виноват, потому что по-другому и быть не могло. В любом случае человеческая природа тут же предложит миллионы «Да!» и «Нет!», пригодные для любого крайнего утверждения, и сама тут же опровергнет все доказательства. И останется в стороне. Да! Но все-таки определенные правила есть. Это рождение и смерть. Необходимость дышать и ощущать. Замкнутое существование в собственном «я», наконец. Так вот вписываюсь я в эти правила? Ответ напрашивался сам собой.

– Ты что? – Николай трепал меня по плечу. – Ты что? Девочка с тебя глаз не сводит, а ты в отключку ударяешься. Не нравишься ты мне в последнее время. Отдохнуть тебе надо.

– От чего?

– А вот в этом, дружище, ты уж сам разберись.

Видимо, в моем облике действительно появилось нечто фатальное. Нечто выползающее изнутри. И женскую чувственность начало притягивать этим «изнутри» как магнитом. Вероятно, я и выглядел человеком, пережившим катастрофу. Такая адская смесь несчастного, у которого в прошлом одни развалины, и которого поэтому нужно жалеть и согревать всем своим нежным женским существом. Но это оказывалось не главным в общей смеси. Главным стало нечто обретенное. И вот за это обретенное нужно было непременно ухватиться и ни за что не отпускать, держать до последней возможности – почти смысл жизни. «Печать выродка», – определил я для себя это состояние. Физические данные тут не играли никакой роли. Они ее и не играли.

Я поднял голову, неожиданно оказавшись в туалете. От долгого сидения на горшке затекли ноги. Пальцы бестолково перекручивали рулон туалетной бумаги – вот уж точно – заменитель четок! Унитаз в эпоху свободы слова не желал затыкаться и упорно изображал журчание ручейка. Происки канализации как-то не особенно смахивали на антураж японского садика. В дверь скребся Сашка и заговорщицки шипел:

– Серега, уже не маленький, чтоб спать с горшком в обнимку. Отблевался, вылезай! У меня тут кефирчик заныкан. Угощу. Ну… Вылазь уже!

«Кретин!» – обозвал я себя и непринужденно вылез.

– Погоди! Да ты никак уже и сам протрезвел.

– Кефир гони, – промычал туалетный «узник совести» только бы перевести разговор на что-нибудь более существенное.

– Да что кефирчик! Отнюдь! Тебе водяру надо хлебать – стаканами – чтоб остальных нагнать. Мы же ведь старая гвардия или кто.

– Или вот. Болит чавой-то у меня внутри. Кефирчику просит.

– Ну как знаешь… – Передо мной появилась полная бутылка с зеленой пробкой как в старые времена. Холодная – вся в капельках конденсата – Класс! Жидкость потекла