Смерть - понятие относительное - Лякмунт

— Привет, шеф. Какими судьбами в ночную пору? Я уже домой собрался. Ты не по поводу лицензий на оружие?

— Нет. Садись. Разговор есть.

— Может, чаю?

— Я же сказал: сядь!

Арнольд подошел к столу и внимательно посмотрел на темноволосого, ответившего спокойным, уверенным взглядом. Дмитрий Сухов. Отличный парень. Спокойный, надежный. Кто же там у них в Органах остался, если таких увольняют по сокращению?

— Скажи мне, Дима, — пристально посмотрев на подчиненного, произнес Ленский. — Я похож на сумасшедшего? — Подчиненный внимательно посмотрел на командира, понял, что тот не шутит и ответил коротко, по-военному:

— Никак нет, — а потом спросил уже совсем другим тоном:

— Что-то случилось, Арнольд?

Ленский подтащил стул, тяжело на него сел и начал рассказывать. Рассказал всё с самого начала, избегая лишних подробностей, но, не упуская ничего существенного. Закончив, спросил:

— Ты мне веришь?

— Однозначно, — кивнул головой темноволосый. Будем работать. Когда?

— Давай, прямо сейчас. Один пойдешь? — темноволосый кивнул, поднимаясь из-за стола.

— Поговоришь с ним и езжай ко мне, — приказал Ленский, — в три часа ночи, в четыре — сразу ко мне. — Темноволосый кивнул, вышел из-за стола и не спеша пошел к двери.

— Ты там его не обижай, — неожиданно для самого себя произнес Арнольд. — Темноволосый, не оборачиваясь, слегка помахал рукой: мол, не обижу.

Этот ваш Переводчик скончался той же ночью по неустановленным причинам? — предположил я.

— Андрей, я же объяснял, мы — не убийцы, — в голосе Арнольда прозвучала настоящая обида. — Старик действительно через неделю умер от инфаркта. Поймите, он мне по-настоящему был дорог. Врачи не сумели его спасти.

Что удалось узнать в ту ночь? — сухо спросил я: не люблю крокодиловых слез.

— Практически ничего, — неожиданно вступил в разговор товарищ Сухов. — Старик сказал, что всё передал совершенно постороннему человеку, и я никогда не узнаю, кому именно. Я попытался узнать, что именно он передал, но и этого не добился, — Сухов замолчал.

— Смелее! — подбодрил я его. — То, что произошло десять лет назад, уже давно достояние истории. Чем больше я узнаю, тем выше у нас шансы на успех.

— Я пытался переубедить старика относительно личности Владимира Ильича, — помолчав, продолжил Сухов. — Но телевидение так промыло ему мозги, что он не слышал ни единого моего слова. Я ему говорю, что Ленин Брестским миром дал народу отдых от многолетней войны, а он: «и вверг в новую гражданскую войну, страшнее прежней». Я ему о необходимости жестоко расправляться с врагами Родины, а он — про миллионы невинных жертв. В общем, я плюнул и ушел.

— Неужели не убедили? — посочувствовал я.

Товарищ Сухов собрался сказать мне что-то резкое, но вмешался Ленский:

— Не отвлекайся, Дима. Рассказывай дальше.

— Я приехал к Арнольду часа в два ночи и доложил обстановку. Мы посовещались, решили не пороть горячку и недельку подождать.

— А через недельку вы снова появились у него? Что-нибудь новое узнали?

— Не узнали, — мрачно сказал Сухов. — К тому времени у нашего ветерана с головой совсем уж плохо стало. Религиозный психоз. Сказал, что, если кого и оживлять, то только Христа. В те годы по телевизору много проповедников выступало. Старичок не тот канал включил, похоже.

Я подумал о новых перспективах использования Туринской Плащаницы в контексте секвенции эха, порадовался живости своего ума и спросил:

— Что он вам еще такого религиозного рассказал?

— Не помню точно. Бред какой-то, — промолвил Сухов. — Ты что-нибудь запомнил? — обратился он к Ленскому.

— Нет, — поморщился тот. — Андрей, это, в самом деле, был бред сумасшедшего. В голове старого человека смешалось всё: Троица, триада, триколор, Тринидад и Тобаго… Одним словом, как я его понял, секвенцией (тогда никто из нас не знал этого слова) может распорядиться только Троица. Поймите, человек был просто болен. Мне тяжело об этом вспоминать. Уже после его смерти я выяснил, что он чуть было не примкнул к одной секте. В какой-то момент я даже был уверен, что он передал рецепты им.

Внезапно я понял, что произошло в тот день. Сначала я даже не хотел уточнять, но все-таки спросил Сухова:

— А потом вы стали настойчиво выяснять, кому он отдал «всё», и у старого человека не выдержало сердце?

— Да, — признался товарищ Сухов.

— Мы тут же вызвали скорую помощь, — быстро добавил Ленский.

Я понял, что Переводчик защитил свой секрет от этих вурдалаков с помощью нерушимого обещания: пообещал умереть, если почувствует, что не может сохранить тайну. Но меня послали сюда не наказывать зло, а найти рецепты, поэтому я спокойно спросил:

— Как вы вышли на Попцова?

На лице товарища Сухова заиграла довольная улыбка, и он сказал:

— Мы искали его десять лет и нашли. Сначала мы вплотную занялись сектой, в которую наш ветеран чуть было не вступил. Они себя называли «боголюбы» — скромненько, со вкусом и с учетом городских традиций. Сходил я пару раз к ним на собрания. Мракобесы они, а не боголюбы! Будь их воля, одели бы весь народ в рясы, а мужиков оскопили. Имел я беседу с их предводителем, духовным наставником, так сказать. Поначалу заслушаться можно; сами знаете, все попы горазды болтать. Только умного человека не проведешь, а наш ветеран был очень неглуп, пока из ума не выжил. Не сошлись они во взглядах с духовным отцом. Конечно, многое в этих «боголюбах» могло привлечь. Например, до денег они не падки, это я сразу подметил. Честные, опять же. Ложь у них чуть ли не самый страшный грех — никому лгать нельзя: ни себе, ни людям, ни, тем более, небесному начальнику. Я у него прямо спросил: передал вам наш ветеран что-нибудь ценное? — Нет, — отвечает, — золото предлагал, откуда-то у него много золота было, да мы отказались, на что оно нам!

— Бывают же такие люди, — порадовался я, — а на чем конкретно они с Переводчиком не сошлись?

— Наш говорил, что люди должны любить друг друга, помогать, жалеть. А они говорили, что человек должен любить Бога, а тот уж сам всех полюбит и пожалеет. Централизованное распределение, так сказать. А совсем расстались они вот на чем. Там у них в секте парочка была, парень и девушка, ну и полюбили друг друга, дело-то молодое. Пришли за благословением к духовному отцу, а он ни в какую. Мол, на девке грех какой-то есть, такой страшный грех, какой только перед смертью отпустить можно, и то, посмотреть надо, отпускать ли. Недостойна она этого парня. Уж как они не просили, а благословения не получили.

— Что за грех известно?

— Не знаю. Что угодно могло быть. Может к причастию во время месячных пришла, может, аборт сделала. Наверняка, дура, сама же и проговорилась на исповеди.

— И чем же всё закончилось?

— Закончилось всё хорошо: ребята в ЗАГС сходили, да расписались. Ну, их из секты и погнали. А наш ветеран давай за молодых заступаться. Сначала просил, а потом поучать начал. Начал отцу духовному Христа в пример ставить. Кто же такое потерпит? Вот его вслед за молодыми и попёрли. Тут, как я понимаю, крыша у него и съехала окончательно.

— Значит, вы поняли, что секвенции он передал не боголюбам, и продолжили свои поиски?

— А как же иначе? Мы люди упорные и опыт кой-какой имеем.

Из дальнейшего рассказа я узнал, что до увольнения Дмитрий обеспечивал государственную безопасность не где-нибудь, а в Боголюбске. Естественным образом у него сохранились неплохие связи с бывшими коллегами, которые дружина успешно использовала. Рассуждали наши реаниматоры следующим образом: некий человек владеет двумя уникальными умениями — создавать копии предметов и оживлять мертвых. Едва ли такой человек будет изготавливать копию коробка со спичками. Впрочем, если он скопирует спичечную коробку, это всё равно будет незаметно. Поэтому, по здравому рассуждению, друзья поначалу взяли под контроль все случаи внезапного обогащения и неподтвержденных, точнее, опровергнутых случаев смерти. Потом решили обращать внимание на любые случаи, когда материальные ценности появлялись ниоткуда. В течение десяти лет они непрерывно анализировали обширные сведения, поступающие к ним от бывших коллег Сухова и из других источников. И наконец с полной уверенностью смогли указать на того, кому безумный Переводчик доверил свои тайны. Лица поклонников Владимира Ильича светились самодовольством; они ожидали, что я тут же начну расспрашивать, каким именно образом они вычислили несчастного Валерианыча. Но я решил их разочаровать. Вместо того, чтобы завороженно уточнять подробности удачного расследования, я поднялся со стула и объявил:

— Пока всё, господа. Спасибо. Встретимся после обеда. Где тут у вас можно прилично поесть?

— Пойдем, Хия, — позвал я девушку, и мы покинули штаб дружины.