Пятый кодекс - Андрей Владимирович Мартынов

Рогов протянул пожилому учёному его драгоценность. Растерянный Ульрих пробормотал что-то наподобие извинения и дрожащими руками взял часы. Он открыл их и поднёс к уху, улыбнулся.

– Идут! – радостно воскликнул профессор.

– Ещё бы! И даже звонят! – подтвердил Андрей.

Журналист давно не видел такой старческой радости.

Наверное, с тех пор, как в детстве подарил своей бабушке котёнка. И ему стало жалко старика. Может, эти часы – единственная его привязанность в жизни?

– Вы достали их со дна озера? – полюбопытствовал Ульрих.

– Почему со дна озера? – удивился Андрей. – Я увидел их у одного странного метрдотеля, который объявил вас своим другом, но тут же продал мне их за небольшую сумму.

– Сколько я вам должен? – уже пришёл в себя от наплыва чувств профессор.

– Чашечку кофе, и желательно без яда, – не мог не подпустить шпильку Андрей.

Охранник посмотрел на профессора, который кивнул и тут же вышел, видимо за заказанным Андреем кофе. Вслед за ним поплелись и собаки.

– Не сердитесь на меня, герр Рогов, – жалобно промямлил старик, – я уже вижу, что вы не враг, я просто действительно боюсь…

– Скажу больше. Я, наверное, друг, но вы этого ещё не знаете, – обыкновенно сказал Андрей. – Как вы считаете, могли бы вы назвать другом человека, который был в прекрасных отношениях с Юрием Валентиновичем Изотовым?

Руки Ульриха опять задрожали, да так, что он чуть было не выронил свои часы.

– Изотов? Вы знали доктора Изотова?..

Да, Андрей не лгал, он действительно знал Юрия Изотова. Они познакомились случайно, на Спартакиаде школьников в Ленинграде в 1980 году. Уже пожилой профессор, волею судьбы уехавший из Харькова в Город на Неве почти сразу после войны и проживший там много лет, любил ходить на шахматные турниры как зритель. И там ему, бездетному и не очень счастливому в жизни человеку, доставляло удовольствие наблюдать за тем, как дети играют в шахматы. Когда-то и он был мальчиком и наряду с множеством талантов легко ставил мат соседу дяде Вахтангу и даже своему отцу.

Внимание Юрия Валентиновича привлёк смышлёный светло-русый мальчишка-пионер Андрюша Рогов. Однажды он спас практически проигранную партию, и соперник предложил ничью. Но Андрюша довёл игру до того, что у Коли Разумова не хватило духу сражаться, и на пятьдесят восьмом ходу мальчик из Москвы сдался. Настырному подростку из глубинки аплодировал весь зал. В буфете к нему подошёл старик, по виду ровесник его дедушки, но гораздо страшнее (так для себя определил детский ум мальчика). Это был Юрий Валентинович Изотов.

– А что ты ещё любишь, кроме шахмат?

– Люблю читать.

– Отлично. А что ты любишь читать?

– Всё, – просто ответил мальчик.

Профессор улыбнулся из-под своих косматых бровей и похлопал мальчика по плечу.

Так завязалась дружба между пионером и профессором. Спартакиада продолжалась, и мальчик обыгрывал одного противника за другим, а Изотов каждый раз радовался его победам как ребёнок. Пока наконец Андрей Рогов не выиграл турнир в своей возрастной категории. Нужно ли говорить, что грамоту победителя и медаль на красивой красно-белой ленточке новому победителю вручал почётный член жюри профессор Юрий Валентинович Изотов?

Двенадцатилетний Андрей побывал у профессора дома, познакомился с его единственным другом – старым котом Асей.

– А почему Ася, Юрий Валентинович? Он же кот!

– А потому, что Аспид.

– Аспид – это ведь змея?

Начитанный мальчик всё больше импонировал пожилому учёному.

На открытой полке старого секретера в футляре со стеклянной крышкой лежала разбитая пополам скрипка с надписью «Она погибла в 41-м».

– А что это за скрипка? – поинтересовался Андрюша.

– Это моя первая скрипка. – Учёный бережно взял коробку с музыкальным инструментом и погладил её с такой любовью, что даже у маленького шахматиста захватило сердце.

– Я на ней учился играть. С ней и музыкальную школу окончил… – с какой-то особенной теплотой стал рассказывать старик.

– Ух ты! А я на скрипке не умею… А это что? – Подросток увидел надпись на сломанной деке. – «Она погибла в 41-м»… Кто погиб?

– Давай лучше чай с тортом пить, шахматист, – после небольшой паузы ушёл от ответа Юрий Валентинович.

Профессор свято хранил память о своей первой и последней возлюбленной, Кате, и никому не говорил о той бомбёжке осенью сорок первого.

За чаем Юрий Валентинович рассказал Андрюше Рогову, какие научные работы проводил после войны. И пусть это интересно не всем.

– Как это – не интересно?! – возмутился пионер. – Мне, например, очень интересно!

Любознательный мальчик впитывал знания как губка и сразу же загорелся Мексикой и древними цивилизациями. Вернувшись домой, он перелопатил горы литературы, и отец не раз ловил его в три часа ночи под одеялом с фонариком, читающего какую-то «научную белиберду». Андрюша Рогов регулярно переписывался со своим пожилым другом из Ленинграда. Профессор на расстоянии готовил его к самому главному – ему казалось, мальчик сможет продолжить его нелёгкий труд. Но шли годы, Андрей рос, и постепенно переписка прекратилась. За трудовыми буднями выпускника Рогов отвлёкся от мечты, которой грезил в течение нескольких лет… Затем армия, горячая точка, война, и завертело, понесло… Только раз, уже будучи журналистом с именем, Андрею удалось встретиться с профессором Изотовым, но это была уже другая история…

– Какая удивительная история, – задумчиво произнёс Ульрих, – такая простая и добрая… А я… – Профессор выдохнул с каким-то сожалением. – А я так и не встретился с доктором Изотовым, хотя мечтал об этом… Железный занавес, знаете ли… А потом… я уже и сам занимался расшифровками, но особенных успехов не достиг. Но хотя я и младше доктора Изотова всего на пять лет, всё равно считаю его своим учителем.

Андрей слушал Ульриха и понимал, что уже никуда не уйдёт. Старик был готов рассказать ему всё.

– Вы знаете, молодой человек, ведь я в профессии, наверное, больше, чем вам лет…

Рогов же старался не пропустить ни слова.

– Пятый кодекс – это не бумажка и не манускрипт, как вы, наверное, думаете, а… Ну, об этом чуть позже. Начну с самого начала.

Рогов собрал в кулак всё своё терпение. Ульрих был очень стар и перескакивал с мысли на мысль, что крайне затрудняло восприятие его рассказа. Но из всего услышанного журналист выводил для себя довольно чёткую картину.

Три года назад, когда Олаф Ульрих работал в Катемако над монографией по языкам древних племён Мексики, его посетил довольно странный субъект – пожилой испанец, который очень хотел, чтобы профессор перевёл для него один документ, записанный на языке майя.

– Я сразу понял: что-то здесь не чисто. Откуда первому встречному испанцу знать, что кто-то может расшифровывать