На грани риска - Виталий Волович

Мы садимся в аэропорту, куда прибыл космонавт. Не дожидаясь трапа, я спрыгиваю на бетон и бегом направляюсь к невысокому зданию аэропорта, окруженному шумной толпой радостно оживленных людей. И откуда только так быстро все узнали, что Гагарин приземлился неподалеку от Энгельса?

Вбежав по лестнице на второй этаж, где размещался командный пункт аэродрома, я распахнул дверь. Комната была полна народу, а у стола в небесно-голубом (теплозащитном) костюме сидел радостно улыбающийся Гагарин. Снятый скафандр, аккуратно сложенный, лежал рядом на стуле.

Я бросился к нему:

– Юрий Алексеевич, Юра, дорогой, поздравляю с благополучным приземлением. Как самочувствие?

Гагарин успокаивающе обнял меня:

– Не волнуйтесь, все в полном порядке. - Он помолчал и затем добавил: А я ведь ждал вас, думал, что вы будете меня встречать.

От радостного возбуждения я не мог подыскать слов. Но, видимо, в таком состоянии находились все присутствующие в комнате. И если здесь и был хотя бы один спокойный человек, так это сам космонавт.

Хозяевам очень не хотелось отпускать дорогого гостя, но Агальцов, прилетевший прямо с космодрома, нетерпеливо поглядывал на часы.

– Все, товарищи, - сказал он наконец тоном, не терпящим возражений. Пора лететь. Нас уже давно ждут в Куйбышеве Государственная комиссия, Главный конструктор.

Провожать на аэродром отправилось человек пятнадцать, но Агальцов остановил всех у трапа:

– Полетят вместе с Гагариным доктор, кинооператор, спортивный комиссар.

– А я как же? - сказал ведущий инженер Бахрамов. - Я ведь отвечаю за снаряжение, скафандр. Без меня никак нельзя.

– Поднимайтесь в кабину, - коротко бросил Агальцов, и повеселевший Ата Михрабанович буквально взлетел по трапу.

В салоне было светло, просторно. Часть кресел была убрана, и вместо них у переборки, отделявшей грузовую кабину от пилотской, стоял небольшой столик с четырьмя мягкими самолетными сиденьями по обеим сторонам. На иллюминаторах висели занавесочки из белого парашютного шелка, придававшие салону домашний уют.

Гагарин устроился в одном из кресел. Я занял место рядом. Машина плавно оторвалась от земли и взяла курс на Куйбышев. Все казалось таким будничным, знакомым. Обстановка самолетной кабины, подрагивающие занавески, ковровая дорожка, протянувшаяся к хвосту самолета. И мы, наверное, все еще не могли осознать, что произошло, какое величайшее событие эпохи свершилось на наших глазах. В голове плохо укладывалось, что этот голубоглазый, улыбчивый молодой человек, первым из сынов человеческих вырвавшийся из плена притяжения Земли, облетел ее, увидев наш "шарик" с огромной высоты.

В салоне было тепло, и Гагарин, едва самолет лег на курс, расстегнул свой голубой теплозащитный костюм и, приспустив его до пояса, остался в тонкой трикотажной рубашке. Там и тут из нее торчали белые хвостики проводов. Они тянулись от датчиков, прикрепленных к телу космонавта. Эти крохотные чуткие устройства посылали свои сигналы из космоса, позволяя ученым непрерывно следить за пульсом, дыханием, температурой и кровяным давлением летящего над Землей.

Пока мы устраивались, кинооператор не терял времени зря. Освещения в салоне явно не хватало для съемки, и Рафиков притащил тяжелую складную треногу, на которой торопливо стал прилаживать "конвас".

– Нет, Махмуд, так дело не пойдет. Вот осмотрю Гагарина, тогда снимай досыта. А пока, извини, придется подождать.

– Юрий Алексеевич, хоть вы заступитесь, - начал было Рафиков, но Гагарин развел руками.

– Ничего не могу поделать. Тут у нас доктор - главный. Потерпите немного.

– Какое тут потерпи? А вдруг не успею? - не отступал Махмуд.

– Успеете. Куда я денусь? Пока долетим до Куйбышева, вы целый фильм снять успеете.

– Ну что ж, - нехотя согласился Рафиков, - потерплю как-нибудь. - Он отложил в сторону кассету и уселся рядом с Бахрамовым на боковую скамейку.

Борттехник принес мою медицинскую сумку, оставленную у входа. Я, раскрыв чехол, бережно извлек из нее коробку с аппаратом для измерения артериального давления, фонендоскоп, термометры, секундомер и разложил их рядком на столе. Следом за ними появился белоснежный халат, вызвавший явное одобрение у окружающих. Я натянул халат на себя, раскрыл записную книжку в красном ледериновом переплете, на котором крупными буквами было вытиснено. "Академия наук СССР Полевой дневник" (память о недавней экспедиции в Атлантику), и, открыв, на чистой странице вывел "12 апреля. 14 часов 50 минут МСК. Майор Гагарин Юрий Алексеевич. 1934 года рождения, русский. Космонавт".

Дальше следовали данные первых наблюдений: чувствует себя хорошо, оживлен, активен, легко вступает в контакт, благожелателен к окружающим.

Все это подтверждало, что огромную психическую нагрузку, вызванную космическим полетом, Гагарин перенес отлично. Жалоб было немного - на сильную потливость и небольшое чувство усталости ("Полежать бы сейчас, отдохнуть. Ни есть, ни пить совсем не хочется" )

Кожные покровы нормальной окраски. Видимые слизистые без следов кровоизлияний. Видны только темные круги вокруг глаз, которые, по его словам, появились после бритья.

– Теперь давай обследоваться, - сказал я, откладывая в сторону авторучку.

Гагарин закатал рукав, и я, наложив на плечо резиновую манжету и подкачав воздуха, прижал мембрану фонендоскопа к локтевому сгибу. Чуть повернув вентиль, я превратился в слух. Стрелка на шкале тонометра плавно пошла по кругу. Тук-тук-тук - звонко запульсировала кровь в локтевой артерии.

– Ну, как давление? - настороженно спросил Гагарин.

– Сто двадцать пять на семьдесят пять. Как у младенца. Отличные показатели!

– То-то, - довольно сказал Гагарин и весело подмигнул.

– Теперь пульс, - сказал я и, положив пальцы на его запястье, включил секундомер. - Раз, два, три... - отсчитывал я вслух каждый удар. Шестьдесят восемь в минуту. Тоже отлично. Пульс ритмичный, без перебоев, и наполнение хорошее, словно и в космос не летал.

– А может, и правда не летал, - сказал Гагарин, и все рассмеялись.

Оставалось померить температуру, но и она не подвела - 36,6.

Вот и все. Теперь можно разговаривать, снимать кино, спрашивать.

Сразу поднялся шум. Перебивая друг друга, каждый пытался задать вопрос первым, считая, видимо, его самым главным.

– Давайте по очереди, - шутливо скомандовал Гагарин. - А то на все вопросы сразу мне не ответить. Пусть начнет наш спортивный комиссар.

– Расскажите про невесомость, Юрий Алексеевич, - сказал Борисенко, подсаживаясь поближе.

– Неужели совершенно не чувствуешь своего тела? Наверное, это вроде бы как во сне бывает: взмахнул руками и летишь над Землей? Похоже, нет?