Вожак - Генри Олди

— На базе есть специалисты по энергетике? Ученые?

— Есть, — пожал плечами сержант.

— Я еду с вами!

Заявление прозвучало с такой безапелляционностью, что сержант и не подумал возразить.

— Поехали! — старик в блузе обернулся к небритому. — Ты слышал? Тридцать лет жизни! И всё — прахом. Если бы наши исследования не свернули… Ты представляешь, какой у них научный потенциал? У нас уже были результаты…

— Я знал, что ты на это купишься, — кивнул небритый. — Я видел твое досье.

Он сунул руку за отворот сюртука. Так люди в возрасте берутся за сердце, чувствуя, что близок приступ тахикардии. Маленький воронёный пистолет целиком уместился в ладони — сержант не сразу понял, что небритый достал оружие. Рефлексы сработали раньше разума. Бахрам крутнулся волчком, перекрывая директриссу огня; левая нога ударила с разворота, вышибая ствол. Пожалуй, сержант бил сильнее, чем следовало бы: небритый качнулся, едва не упал, смешно тряся головой. Из коридора, эхом глупейшего конфликта, донеслось рычание, крик, треск разрядника. Мимо рядового Джандала мелькнула гибкая пятнистая тень; Джандал выстрелил…

У стены, на кирпичном крошеве, лежал мелкий оцелот. Небритый каркнул по-вороньи, захрипел, забулькал, на тряпичных ногах шагнул к зверю. Стек вниз, на колени, дрожащей рукой тронул парализованного оцелота за холку.

— Знаю, — внятно произнес небритый. Казалось, он говорит по телефону с большим начальством. Начальство сердилось, требовало объяснений. — Мне уже сообщи…

Медленно, как во сне, он завалился набок. Старик в блузе успел к приятелю первым. Пальцы нащупали сонную артерию.

— Что с ним? — занервничал Джандал.

— Сердце. У него было больное сердце.

Старик тщательно избегал прямого разговора о смерти. Морщился, отряхивал брюки от бурой пыли. Но слово «было» говорило само за себя.

— Нагуаль почуял. Бросился на помощь: купировать приступ. Куотха решил, что нагуаля убили. Ладно, что об этом… Разрешите представиться: Ичтака Тлилпотонкуи, солярная энергетика. Профессор, доктор наук. Ваши специалисты не откажут мне в доверии?

Белый, словно покрытый инеем барс выскользнул из коридора, встал рядом с профессором. Темные пятна на шкуре животного выцвели, поблекли. Из-за этого барс казался седым и таким же старым, как его хозяин.

Снаружи послышался гул: аэромоб заходил на посадку.

— Что это за самодеятельность?

— Это не самодеятельность. Это использование туземной религии и культуры в целях полезного воздействия на аборигенов.

— Ставлю вопрос иначе. Что это за бардак?!

Шри Бхарадваджа лупил в сферу кулаком, словно в грушу для бокса. Там, с точки зрения шри Бхарадваджи, творилось полное и окончательное непотребство. Доктор Н’диди так не считал. Непотребство в голосфере было его детищем.

— Повторяю: в целях полезного воздействия…

Из последних сил доктор старался держать себя в руках. Увы, с бесстрастием — реальным или показным — у Н’диди, природного вудуна, склонного к вспыльчивости, были проблемы. В сотый раз доктор позавидовал коллеге Шнейеру. У гематров на все случаи жизни — одно лицо, одна интонация.

В сфере царил Камаштли, бог судьбы и победы. Дикари толпились перед идолом, восхищенно ахая. Грозный, но справедливый идол распинался на все корки, демонстрируя хорошо поставленный голос учителя младших классов. Джунгли окрест стонали от напора новой идеологии.

— Все люди равны! — разъяснял Камаштли.

— О-о-о! — восхищались дикари.

— Касты — пережиток прошлого!

— О-о-о!

— Вспомните подвиги своих предков!

— А-а-а!

— Деяния богов на заре мира!

— У-у-у!

— Великие дни вернулись! Узрите их воочию…

С «узрите воочию» идол дал промашку — «толмач» сработал некорректно, и бога не поняли. К счастью, накладка была списана на божественную мудрость и людскую ограниченность. Дикарям, как прилежным ученикам, предлагалось «домашнее задание»: поразмыслить над словами истукана, а завтра прийти и доложить, какие выводы сделаны.

Камаштли одобрит либо поправит.

Верный вывод напрашивался сам: касты долой, в солнце — нет проблем, но после естественной, а никак не насильственной смерти. Иных решений, исходя из туземных представлений о мироустройстве, доктор Н’диди не видел. Он был уверен: дикари с радостью уверуют в божественное откровение, если сами придут к нужной идее, а бог лишь подтвердит, что паства — на правильном пути.

Психологический прием в разных вариантах успешно опробовали на варварах десятка обитаемых планет. Вряд ли Остров Цапель — исключение.

— Это проверенная методика, — доктор Н’диди предпринял еще одну атаку на ослиное упрямство начальства. — Она давала отличные результаты…

— Результаты? — взревел брамайн. — Это Астлантида!

— Я в курсе…

— Здесь проверенные методики не работают! Ясно вам?! Вы смогли предсказать реакцию дикарей на высадку миротворцев?

«А ты? — мысленно огрызнулся вудун. — Ты, горлопан?»

— Никто не смог, — буркнул он, отворачиваясь.

— Вот именно! Ваша авантюра с идолом… Полагаете, дикари сочтут себя равными кастовым горожанам?

— Да!

— И что дальше?! А если они начнут резать соседей? Отправлять их в солнце?! Или сами захотят немедля удрать в высшее бытие? Кастовый астланин, в их понимании, как ни умри, в любом случае попадет в солнце!

— Кроме самоубийства, профессор.

— А война вам в голову не приходила? Зря! Сойдутся племя на племя и радостно перебьют друг дружку, уверенные, что отправляются прямиком на небеса! Как вам такой результат? Вероятность подобного исхода… Да спросите хоть у коллеги Шнейера, он вам посчитает!

— Пятьдесят три процента с четвертью, — отозвался из кресла гематр.

За схваткой гигантов он наблюдал молча.

— Сколько?! — ужаснулся Н’диди. В словах гематра он не усомнился ни на секунду. — Почему вы мне сразу не сказали?!

— Локальный эксперимент. — Шнейер пожал плечами. Это движение, способное выразить массу чувств и их оттенков, он заучил давно и пользовался им в самых разных ситуациях. — Вероятность негативного результата на грани критической, но не за гранью. Ближайшее поселение туземцев — тридцать четыре километра по прямой. При необходимости мы успеем задействовать миротворческие силы для предотвращения взаимного убийства. Потери будут в рамках допустимых.

— Допустимых?! Это человеческие жизни!

Гнев Бхарадваджи разбился о ледяное спокойствие Шнейера:

— Полагаю, нам необходимо опробовать все варианты воздействия на туземцев. По другим предложенным методикам прогнозы ничуть не лучше. Смею напомнить, что в Совете Лиги мы, гематры, предлагали консервацию планеты. Карантин, а не насильственную технологизацию. Вы вправе ждать от меня добросовестной работы. Но сочувствия не ждите.

И гематр еще раз пожал плечами.

«Прогнозы ничуть не лучше? Это значит — хуже!» — перевел для себя доктор Н’диди. Он не сомневался, что профессор интерпретировал слова гематра аналогичным образом. И, уловив поддержку со стороны коллеги Шнейера, кинулся в бой:

— Вынужден напомнить вам, профессор, ваши же слова: «Это Астлантида. Здесь проверенные методики не работают!» Не вы ли проели плешь всем нам, каркая день за днем: «Плен! Честный плен! Они впадут в эйфорию!» И что? Ничего! Вы получили мои последние данные? По тем девятнадцати солдатам, что сражались до последнего? Ни малейших признаков эйфории! Вот цена вашим дурным пророчествам! Теперь вы утверждаете, что дикари бросятся резать друг дружку. А я говорю: чепуха! Один раз вы уже дали маху, профессор. Как насчет второй попытки?

Шри Бхарадваджа молчал. Слушал не перебивая, давал выговориться. Это было так непохоже на грозного брамайна, что Н’диди почувствовал себя актером, который вышел на сцену в уверенности, что играет комедию, и ошибся в жанре. Неужели профессор нарочно выжидает, копя ярость для сокрушительного удара?

— Я был бы рад ошибиться, коллега…

В голосе брамайна звучала бесконечная усталость. Бхарадваджа взял со стола чашку с остывшим кофе, сел в кресло, но пить не стал. Смотрел на кофе так, словно забыл, что это.

— Боюсь, ситуация гораздо сложнее, чем вам кажется. Остров Цапель… Да что там! — вся эта звездная система никогда не сталкивалась с вторжением извне. Конфликты на планете имели сугубо внутреннюю природу. Вам будет близка аналогия с живым организмом. Когда в него проникает внешняя инфекция, организм начинает сопротивляться, вырабатывая антитела. Он борется, но иммунные силы не бесконечны. Что, если для Астлантиды предел сопротивляемости еще не достигнут?