Товарищи - Владимир Пистоленко

— Узнала, узнала! Сначала не узнала, а сейчас узнала. Наверно, потому, что на вас одежда другая. Пойдемте в раздевалку, а потом провожу в клуб.

Едва суворовцы расселись в зале по местам, как занавес раздвинулся и на сцену вышел Батурин. Вечер отличников начался.

Места, оставленные Олей для подруг, никем не были заняты. Они пустовали и во время официальной части вечера и во время концерта. Оле временами становилось скучновато, потому что вокруг сидели незнакомые и ей не с кем было перекинуться словом.

После концерта в зале начали сдвигать скамьи и стулья, чтобы освободить место для игр и танцев. Оля пошла к Наташе в вестибюль. У двери она снова встретила суворовцев, по-хозяйски, как у себя дома, носивших скамьи.

— Оля, вы куда убегаете? — спросил Володя Карцин.

— Я не убегаю.

— Ну, уходите.

— А вам это так интересно?

— Очень.

— Если интересно — скажу. Иду проведать подругу, она дежурит в вестибюле.

— Возьмите и меня с собой.

— Зачем?

— Тоже хочу проведать вашу подругу.

— И меня- захватите за компанию, — попросил другой суворовец.

— А без меня вам вообще нельзя, — сказал третий, — от скуки заснете. Я веселить вас буду.

— Понятно! — ответила им сквозь смех Оля. — Хотите сбежать, чтоб не таскать скамейки. Правда?

Но суворовцы наперебой стали доказывать, что носить скамьи — любимое их занятие, что они могут заниматься такой физкультурой до самого утра. Оля сделала серьезное лицо:

— Ладно, на этот раз поверим. Пошли! Наташа увидит — испугается.

— А мы ее постараемся успокоить. Будьте уверены— сумеем, — сказал кто-то.

Но у Наташи они так и не побывали. Когда вышли из клуба, Карцин спросил, нельзя ли пройти по училищу и осмотреть его. Оля ответила, что это не запрещается, можно обойти, если им интересно, хоть все пять этажей, но большинство комнат сейчас заперто и попасть в них нельзя.

— А вы проведите нас по этажам, — попросил Карцин. — Знаете, как нехорошо получится — придем домой, ребята начнут расспрашивать про ваше училище, а нам и сказать нечего: не знаем, не видели. А спрашивать обязательно будут.

— И первый вопрос — у кого лучше: у них или у нас, — подтвердил другой суворовец.

— Об этом, пожалуй, и не спросят, всем понятно, что ремесленному до нас далеко.

— Не хвалитесь, пожалуйста! — рассердилась Оля. — Это вам до нас далеко. Была я у вас в прошлом году, беспорядка сколько хотите.

— Вот и неправда! — возразил Карцин. — Где вы нашли беспорядок? А ну, скажите!

— Не стоит.

— Нет, из песни слова не выкидывают. Если начали, договаривайте до конца. Где у нас беспорядок? — настаивал Карцин.

— И скажу. В спальнях — вот где! У вас даже постели не все умеют заправлять. Да-да! Я сама видела.

— Так вы, наверно, у малышей были. Подрастут — научатся.

— Не знаю, когда они там подрастут и когда будут учиться, а знаю — кроме малышей, много и совсем взрослых. А им, пожалуй, не грех и шефствовать над малышами, как над братишками. У нас, например, в детском доме всегда так было. Не умеют чего-то младшие — старшие учат. И помогают. А у вас этого не заметно.

— Разве вы в детском доме были? — спросил Карцин.

— Да. Здесь же, в Чкалове, — ответила Оля. — Ну, пошли, нечего зря время терять.

Сначала обошли первый этаж, потом поднялись на второй, на третий. Оля заметила: чем выше они поднимались, тем меньше становилось ее экскурсантов. На пятый этаж поднялись только Оля и Карцин. Они пошли по коридору.

— Здесь у нас классные комнаты, — рассказывала Оля, — они все заперты, и смотреть, пожалуй, нечего. Пойдемте снова в клуб. Там, наверно, уже игры начались.

— Пойдемте, — согласился Володя.

Каждый звук в длинном, высоком коридоре раздавался гулким эхом, и они невольно старались говорить тише. По одну сторону коридора тянулись одинаковые двери с выписанными на них номерами, по другую — белые окна, через которые были видны далекие огни города. И хоть они уже решили вернуться в клуб, уходить отсюда не хотелось. Оля подошла к ближайшему окну. За нею подошел к окну и Володя.

— Смотрите, Оля, наше Суворовское видно. Вон, видите? Красивое здание. Правда? Смотрите, сколько окон! И во всех огни! Правда, красиво?

— Ничего, — ответила Оля. — Но и в других домах так же. Вот там правее, видите? Это вокзал.

— Скажите, вам нравится в ремесленном?

Оля удивленно посмотрела на Володю. Ей захотелось было рассказать ему подробно, как здесь хорошо, каким родным ей стал этот дом. Но она сдержала свой порыв: ведь Карцина она знала мало — может, он и не поймет. Люди разные бывают, а среди суворовцев встречаются зазнайки. Это уж точно.

— Если бы не нравилось, — коротко ответила Оля, — я и дня бы здесь не жила.

— Вот и я так, — задумчиво сказал Карцин. — Мне год еще остался в Суворовском. Даже не верится, что придется уйти оттуда. И не хочется.

Оля вздохнула:

— А мне осталось учиться всего несколько месяцев. И тоже — фюить! Прощай, ремесленное номер три!

— А все-таки очень интересно, что человек так привыкает.

— Да, — согласилась Оля.

— Мне кажется, я никогда не забуду свое Суворовское…

— А я свое училище…

Больше об этом было нечего сказать, и они, каждый думая о своем, молча смотрели в окно на вспыхивающие и гаснущие огни города. Но то, что они высказали друг другу свое сокровенное чувство, сблизило их. Когда разговор снова возник, он был проще, непринужденнее, словно они давно знали друг друга. Говорили о товарищах, об учителях, о книгах, рассказывали интересные истории, которые случались с ними или с их друзьями. Так они простояли около часа. А когда спохватились, что пора идти в клуб, Володя спросил:

— Вы умеете танцевать?

Оля рассмеялась:

— Значит, не только у меня память короткая! Я не узнала вас, хотя вместе на катке катались, а вы со мной на льду вальсировали и вдруг спрашиваете, умею ли я танцевать!

Володя попытался оправдаться: он не забыл этот случай, но ведь танец на коньках — одно, а без коньков — другое. Выяснилось, что танцевать оба умеют, но не очень увлекаются танцами. Когда вошли в клуб, радиола играла вальс, и Володя пригласил Олю.

Тут-то Надя впервые за вечер и увидела Карцина.

В концерте она с большим успехом читала «Свадьбу» — отрывок из поэмы Твардовского «Страна Муравия». Ей долго аплодировали и несколько раз вызывали на сцену.

Зрительный зал был погружен в темноту, и со сцены было невозможно рассмотреть лица дальше первого ряда. Надя волновалась: пришел ли Карцин? В антракте, смотря сквозь дырочку в занавесе, она увидела среди зрителей много незнакомых суворовцев, но отыскать Карцина ей не удалось.

После концерта Надя вышла в зрительный зал. Ее то и дело останавливали знакомые ребята и девушки, жали руки, поздравляли, называли артисткой. А Васька Жабин сказал:

— Наденька, вы декламировали, как молодая богиня. Сегодня я от вас ни на шаг не отойду, весь вечер буду под музыку вертеться с вами. И знаете, почему? Потому что я, кажется, стал влюбленным!

Возбужденная успехом, Надя рассмеялась и ответила Жабину: как-нибудь в другой вечер она, пожалуй, потанцует с ним, но сегодня не может и скоро уйдет домой, потому что у нее болит нога, а с больной ногой — какие же танцы! Так, баловство одно.

Надя обошла весь зал, но Карцина не встретила и решила, что его, наверно, не отпустили. Ей немного взгрустнулось, она даже представила себе, что вот сейчас, когда здесь так весело, где-то в комнате Суворовского училища сидит Карцин. Перед ним раскрытая книга, но он не читает, а грустно смотрит в окно и о чем-то думает… Наде стало жаль его, и если бы было можно, она побежала бы в Суворовское, чтоб хоть немного утешить Володю. Но хорошее настроение постепенно вернулось, и Надя вместе со всеми стала играть, петь, вертеться под хрипловатые звуки радиолы. И вдруг она увидела Карцина. Он и Оля вошли в зал, о чем-то оживленно разговаривая, и начали танцевать.

«И как же я раньше его не увидела? — удивилась Надя. — Он, наверно, тоже искал-искал меня и не нашел.

Может, считает, что я спряталась? Правду говорит пословица: «Дурная голова ногам покоя не дает».

Надя была уверена, что Карцин обрадуется ей, и, едва закончился танец, подошла к Володе и Оле.

— Здравствуйте, Володя, сколько лет, сколько зим! — нарочито веселым тоном воскликнула она, протягивая руку Карцину.

— О, Надя! Здравствуйте! Вы знаете, я прямо-таки руки себе отбил, когда вам хлопал. Здорово у вас получается. Как у артистки, даже еще лучше.

— Ну, что вы, разве можно сравнивать…

— А почему не сравнивать? Ведь правда!

— Не скромничай, Надя, — оказала Оля, — и не притворяйся, сама знаешь, что хорошо вышло.

— Никому так не хлопали, как вам. Так аплодировали, что можно было оглохнуть.