Убийственно тихая жизнь - Луиза Пенни

Другим изменением была палка в земле с пляшущими вокруг нее ленточками. Он понял, что это каким-то образом связано с обрядом. Либо Бовуар без его присмотра очень быстро съехал с катушек. Гамаш подошел к молельной палочке – она произвела на него впечатление своей яркостью. Он остановился взглядом на некоторых предметах, включая и старую фотографию молодой женщины, пухленькой и близорукой, рядом с которой стоял грубоватый красивый лесоруб. Они держались за руки и улыбались. За ними стояла стройная молодая женщина и смотрела в камеру. На лице ее застыла гримаса горечи.

– Ну и что? Ну, стрела. – Мэтью Крофт перевел взгляд с Бовуара на Гамаша. Они находились в камере Уильямсбургской тюрьмы. – У вас их целых пять штук. И что такого в этой?

– Эта была найдена в стволе клена на высоте двадцати пяти футов три часа назад. На том месте, где была убита Джейн Нил. Эта стрела из наследства вашего отца?

Крофт осмотрел стрелу, четырехлезвийный наконечник и, наконец, критическим взглядом – оперение. Он глубоко вздохнул и тяжело опустился на край кушетки.

– Да, – прошептал он вместе с выдохом; перед глазами у него все плыло. – Это отцовская стрела. Вы сами убедитесь, когда сравните ее с другими из колчана. Но я вам это и сейчас говорю. Мой отец сам делал оперение, у него было такое хобби. Однако он не очень утруждал себя – все его стрелы одинаковы. Найдя один раз то, что его устраивало, он не видел никакой нужды в переменах.

– Это хорошая черта, – заметил Гамаш.

– А теперь вы должны о многом нам рассказать, – сказал Бовуар, садясь на кушетку напротив Крофта.

– Мне нужно подумать.

– Думать тут не о чем, – отрезал Гамаш. – Эту стрелу выпустил ваш сын, так?

Мысли Крофта метались. Он настолько прикипел к своей легенде, что теперь ему было трудно от нее отказаться даже перед лицом очевидной ее несостоятельности.

– А если эту стрелу выпустил он и она застряла в стволе дерева, – продолжил Гамаш, – то он не мог убить Джейн Нил. Он в этом не виноват. Как не виноваты и вы. Эта стрела доказывает, что ее убил кто-то другой. Теперь вы должны сказать нам правду.

Но Крофт все еще медлил, боялся ловушки, боялся расставаться со своей историей.

– Мы ждем, мистер Крофт, – сказал Гамаш голосом, не допускающим возражений.

Крофт кивнул. Он был слишком ошарашен, чтобы сразу же почувствовать облегчение.

– Ну хорошо. Дело было вот как. У нас с Филиппом вечером перед этим случилась размолвка. Из-за какой-то глупости. Я теперь даже не помню из-за чего. На следующее утро, когда я поднялся, Филиппа уже не было. Я испугался, что он убежал, но он около четверти восьмого прикатил на своем велосипеде. Я решил не торопить события, думал, пусть лучше он сам подойдет ко мне. Это была моя ошибка. Позднее я узнал, что он прямо пошел в подвал с луком и стрелами, потом принял душ и переоделся. Ко мне он так и не приходил – весь день оставался у себя в комнате. Это не было чем-то необычным. Потом Сюзанна стала вести себя как-то очень странно.

– А когда вы узнали про мисс Нил? – спросил Бовуар.

– Тем же вечером. Неделю назад. Ко мне зашел Рор Парра, сказал – несчастный случай на охоте. Когда на следующее утро я пошел на собрание, мне было горько, но не так, будто наступил конец света. А вот Сюзанна не могла сидеть спокойно ни секунды, не могла расслабиться. Но, откровенно говоря, я не очень об этом задумывался. Женщины куда чувствительнее мужчин – это все, что приходило мне в голову.

– А как вы узнали про Филиппа.

– Потом мы вернулись домой. В машине Сюзанна помалкивала, а когда приехали, она мне все и выложила. Она была в ярости, чуть ли не в бешенстве из-за того, что я пригласил вас посмотреть на луки и стрелы. Вот тогда она мне и сказала. Она узнала, потому что одежда Филиппа лежала в корзине для грязного белья и на ней были кровавые пятна. Тогда она спустилась в подвал и нашла там окровавленный лук. Она заставила Филиппа все ей рассказать. Он решил, что это он убил мисс Нил, схватил окровавленную стрелу и убежал, думая, что это его стрела. Он на нее и не посмотрел. И Сюзанна тоже не посмотрела. Я думаю, они и не заметили, что она не похожа на другие. Стрелу Сюзанна сожгла.

– И как вы поступили, узнав все это?

– Сунул одежду в топку, но тут появились вы, и я сказал Сюзанне, чтобы она сожгла лук и все уничтожила.

– Но она этого не сделала.

– Не сделала. Когда я сунул одежду в топку, пламя погасло, так что ей нужно было растапливать топку по новой. Потом она поняла, что лук туда не влезет и его сначала нужно порубить. Было ясно, что бесшумно ей этого не сделать, и она поднялась, чтобы предупредить меня. Но вы не позволили ей снова спуститься в подвал. А она хотела порубить лук, пока мы будем стрелять на улице.

– Откуда вы узнали, в какой позе лежало тело мисс Нил?

– Филипп мне показал. Я поднялся к нему, чтобы узнать всю правду, выслушать историю от него. Он не желал со мной говорить. Но когда я выходил от него, он встал в эту позу. – Крофта передернуло при этом воспоминании, ему невыносимо было думать, что это сделал его ребенок. – Тогда я не понял, что́ он мне показывает, но позднее, когда вы спросили, как она лежала, тут меня и осенило. Я сделал то, что сделал Филипп. И что теперь все это значит?

– Это значит, что мисс Нил была убита кем-то другим, – сказал Бовуар.

– Это значит, – добавил Гамаш, – что почти наверняка было совершено умышленное убийство.

Бовуар нашел суперинтенданта Мишеля Бребёфа в Монреальском ботаническом саду, где тот раз в месяц по воскресеньям волонтерствовал – сидел в информационной будке. Люди, собравшиеся вокруг в ожидании ответа на вопрос, где находится японский сад, были ошеломлены размахом тех полномочий, которые доверены волонтерам.

– Да, я согласен, это похоже на умышленное убийство, – сказал Бребёф в трубку, кивая и улыбаясь внезапно насторожившимся туристам, которые ждали, когда он освободится. – Я разрешаю вам продолжать расследование по этой категории.

– Вообще-то, сэр, я надеялся, что вести это следствие будет старший инспектор Гамаш. Он ведь был прав: Мэтью Крофт не убивал мисс Нил.

– Вы думаете, инспектор, что дело только в этом? Арман Гамаш был отстранен не потому, что у него было иное мнение, а потому, что он отказался выполнить прямой приказ. И это остается в силе. Кстати, насколько мне помнится, если бы он действовал по своему усмотрению, то арестовал бы четырнадцатилетнего мальчишку.

Один из туристов был настолько ошеломлен, что взял за руку своего сына-тинейджера, и тот даже позволил отцу держать ее целую наносекунду.

– Не то чтобы арестовал… – сказал Бовуар.

– Вы этим ничуть не помогаете делу, инспектор.

– Да, сэр. Но старший инспектор знает и это дело, и всех людей вокруг. Уже почти неделя прошла, и мы упустили все ниточки, поскольку были вынуждены расследовать случившееся как несчастный случай. Он самый подходящий офицер, чтобы возглавить расследование. Вы это знаете, и я знаю.

– И он это знает.

– Без долгих размышлений должен с вами согласиться. Voyons[43], о чем у нас идет речь: о наказании или о получении наилучшего результата?

– Ладно. И передайте Гамашу, что ему повезло с защитником. Мне бы такого.

– Считайте, что он у вас есть.

Бребёф, отключившись, повернулся к ожидающим его туристам, но не увидел ни одного.

– Спасибо, Жан Ги.

Гамаш взял удостоверение, значок и пистолет. Он размышлял над тем, почему ему было так горько расставаться с ними. Много лет назад, когда он только получил удостоверение и пистолет, он чувствовал гордость за то, что его приняли, что он добился успеха в глазах общества, а прежде всего в глазах родителей. А когда ему пришлось расстаться с удостоверением и пистолетом, ему вдруг стало страшно. Он лишался оружия, но хуже того: он лишался одобрения. Теперь это чувство прошло, от него остались лишь отзвуки, призрак того незащищенного молодого человека, каким он был когда-то.

По дороге домой после отстранения Гамаш вспомнил об одной аналогии, проведенной для него кем-то много лет назад. Жить теми жизнями, которыми живем мы, все равно что жить в «длинном доме», как называют свои общинные дома индейцы. Мы входим в него детьми с одного конца, а когда наступает наше время – выходим. А в промежутке двигаемся по этому огромному, длинному помещению. Все, кого мы встречаем, все мысли и действия обитают в этом доме вместе с нами. Пока мы не примиримся с самыми досадными событиями из нашего прошлого, они дают знать о себе на всем протяжении этого длинного дома. А иногда наиболее громкие и самые неприятные из них диктуют нам, что мы должны делать, руководят нашими действиями много лет спустя.

Гамаш не был уверен, что он во всем согласен с этой аналогией, до того момента, когда был вынужден вручить Бовуару свой пистолет. И тогда тот незащищенный молодой человек ожил и прошептал: «Ты без этого ничто. Что скажут люди?» Он понимал, насколько неадекватна такая реакция, но тот молодой человек все равно оставался в длинном доме Гамаша, и это означало, что он перестал держать бразды правления в своих руках.