Тайны Далечья - Юрин Денис Юрьевич

Кладбище, сельское кладбище, три ряда могилок мертворожденных детей, а над ними родители горько плачущие. Не смогли люди простые род свой продолжить, не смогли плод любви своей от смерти при родах уберечь, а теперь убивались…

Вновь потемнело в глазах, а затем увидел Чик чудовище, да такое страшное, что парень закричал, правда, во сне, поскольку рот его не открывался. Не сразу до парнишки дошло, что не зверь то был дикий – охотник за человеческой плотью, а обычный мужик деревенский, но только болезнью шибко изуродованный да от боли обезумевший. Крушил крестьянин с опухшей рожей все вокруг, разбивал лоб о стену дубовую и то плакал жалостливо, то по-собачьи поскуливал, а то как волк оголодавший выл. Жалко страдальца воришке стало, заплакал парень и еще сильнее расстроился.

Третья картинка той же самой была, что он в радостном сне видел. То же поле ратное и на нем две дружины: далеченская и вражеская, да только сеча теперь совсем по-иному шла. Падали воины княжеские один за другим, кто копьем, а кто мечом острым сраженный. Плохонькие на них были доспехи да кольчужки, ударов совсем не выдерживающие, да и двигались бойцы как-то вяло, неумело, как будто не воителями обучены были, а обычной деревенщиной, окромя плуга и сохи в руках никогда ничего не держащей. Перебили враги быстро горе-воинство, головы мертвым поотрубали, на копья их понасаживали да с криками победными, дикими поскакали прочь, далеченские земли разорять: грабить и жечь.

С криком проснулся парень и, несмотря на мороз, весь в поту. Пытался подняться, да только обратно в снег повалился, а над ним колдун лесной стоял, над нелепостью кувырканий его потешаясь.

– Ну, что, убогий недотепа, узрел деяния рук своих? – Была в словах колдуна насмешка, но больше печали да горечи слышалось.

– А я… я-то при чем? – пролепетал вор, вдруг испугавшись.

– Если бы ты сундучок краденый не вскрыл, грядущее таким бы было, как оно тебе сперва привиделось, – изрек лесной житель, да так уверенно, будто точно знал. – Ну а теперь из-за твоей неразумности сгущаются тучи над нашими землями. Много страданий людских грядет, много горестей, да и само княжество вскоре под пятой чужаков окажется. И всем тем напастям твоя глупость виной да жадность Налимыча!

– А ты… ты не обвинял бы впустую, а толком рассказал; хватит с меня загадок, чар да вещаний! – рассердился парень, да и как-то у него само собой получилось на ноги из сугроба встать и уж больше в него не проваливаться.

– Ах, как ты вольно с колдуном-чернокнижником разговариваешь! И откуда в те только смелость такая?! – рассмеялся мужик лесной, а затем, рукою левой быстро взмахнув, заклинание произнес.

Не успел Чик и глазом моргнуть, как оказался уже не на опушке, а в чаще лесной, на небольшой полянке возле горевшего костра. Сидел он на пеньке с миской горячей похлебки в одной руке, а в другой – ложка деревянная вдруг очутилась. Широко босые ноги расставив, восседал напротив него колдун на стволе поваленном и жадно похлебку горячую хлебал. Быстро управился чародей с горячим варевом и, гостя своего за медлительность да стеснение укорив, начал рассказ:

– Хотел правду узнать, изволь! Не напраслину я на тебя возвожу, а с прискорбием отмечаю, что из-за поступка твоего вроде бы незначительного и не предосудительного горести большие грядут. А чтобы то понять, ты о нас, ведунах, послушай, которых частенько люд простой по невежеству своему колдунами величает да к отродью бесовскому причисляет. Многого тебе не поведаю, надобности нет, но что скажу, мимо ушей не пропускай! – Поглядел мужик на притихшего парня, и по глазам поняв, что тот слушать готов, продолжил: – Испокон веков на землях далеченских люди водились, что таинства всякие ведали, секреты свои пуще жизни храня, лишь потомкам эти знания передавали. Мастера ведь тоже о тонкостях ремесла лишь сыновьям рассказывают, а когда посторонние спрашивают, рот на замке держат! В том есть смысл, не каждому дано ВЕДАТЬ, не каждый достоин ношу знаний по жизни нести!

– Да уж, кто в семействе уважаемом родился, весь век человек, а кто без роду без племени, тот букашка ничтожная, сколь ни живет, все мается! – с обидой произнес Чик, вспомнив детство, вспомнив, как кузнец деревенский его хозяйственными заботами изматывал, а к делу своему не подпускал.

– Не будем о справедливости толковать и о праве рождения, не о том речь! – как ни странно, не осерчал колдун, что слушатель самовольно собеседником попытался стать да его с мысли сбил. – Если бондарь, кирпичных дел мастер или кузнец чужаку умение свое передать редко отважится, то у нас, ведунов да ведьм, все совсем иначе. Есть право рождения, а есть долгий путь к познанию, по которому, к примеру, я прошел. Того ж, кто в роду ведуна или ведьмы рожден, но таинства узнать не пожелает, тех не неволят, силой премудрости старших перенимать не заставляют.

– Да нечто есть такие дурни, что от чудес отказываются?! – удивился Чик.

– Есть, и очень много, – с печалью во взоре кивнул ведун, – поскольку таинства – не только сила, не только ответственность высокая за деяния свои, но и риск огромный! Таких, как я, одни боятся, другие во благо себе приручить пытаются, всеми правдами и неправдами заставляя делать то, что душе ведуна противно. Скольких из наших по городам за последние годы пожгли да в колодцах потопили?! Да и в деревнях народец не лучше пошел! Чуть что – за подмогой к знахарке иль к целителю бежит, а на следующий день благодетеля своего колдуном иль ведьмой презрительно величает да на вилы насадить норовит. Я вон, вишь, в лесу, среди зверья дикого обитаю и к людям не суюсь, поскольку могу не стерпеть несправедливости творимой и за слабого вступиться, одному-двоим помогу, но сам на костер взойду! Нет уж, лучше с волками выть, чем с людями жить! – Замолчал повелитель волчьей стаи, с мыслями собрался, поскольку речь его хвостом, как попрыгунья-белка вильнула, да в сторону от важного самого ушла.

– А чего я сделал-то?! – развел руками парень, испугавшись, что мужик разозлится пуще прежнего и угрозу свою взаправду исполнит. – Я ж только по просьбе хозяйской замочек у сундука вскрыл!

– В той деревне, где тебя оплеухами незаслуженно попотчевали, до этого года бабка одна жила, Марфией звалася. Была она ворожеей, целительницей, и хоть когда-то очень много знала, но с годами ослабла память старческая, заклинания позабыла, да то, как настойки травяные варить. Народ страдающий с бедами своими к ней идет, а она им помочь не может, поскольку уже не помнит, как зелье надобное готовить, а бумаге мы таинства свои никогда не доверяем, уж слишком людишек алчных много вокруг крутится! Сошлись мы на совете ведунов и думу стали думать, как Марфии помочь да людей в деревне без знахарки не оставить: загнутся ведь совсем несмышленые с хворями своими да бедами! Думали долго, но наконец решили сундук ей подарить, на который один ведун, имени которого я тебе не выдам, заклинание наложил. Нужна бабке настойка от ломоты в костях, к примеру, только подумать достаточно да крышку сундука приоткрыть, вмиг на днище желанный пузырек появится. Самой ей трудиться не надо, и голове легче, не нужно рецепт припоминать, да и уверенности больше, что по забывчивости старческой никого ненароком не отравит. Сундук мы с умыслом неказистым на вид сделали, чтобы ни один супостат не позарился, да вот только шкодник Налимыч как-то о тайне сундука пронюхал…

– Постой, а не проще ли бабке было знания свои, ну, те, что еще помнила, внучке иль правнучке передать? – подивился воришка. – Куда надежней, чем вещь, чарами наделенную, сотворять, иль родни у знахарки совсем не было?

– Был, о нем как раз и речь, – произнес ведун со злостью в голосе. – Налимыч как раз бабке праправнуком и приходится! Сам он ВЕДАТЬ не захотел, поскольку знания перенимать надо, упорно трудиться, да и не заработаешь на помощи людям столько, сколь на торгах. Обирать соседей куда проще алчному потомку бабкиному показалось, так быстрее монеты звонкие в сундуки стекаются, да и в колдовстве не обвинят. К тому ж Марфия лишь врачевать людей да зверье умела, а не воле своей подчинять иль творить заклинания, супротив других направленные. Неинтересной показалась Налимычу знахарская наука, да и к прабабке своей он недостойно потомка относился. Сам в хоромах жил, а она в дряхлой избенке ютилась, даже дровишек по зиме ни разу по сердобольности не подкинул! А тут как пронюхал жадина о сундуке, так сразу о родстве вспомнил, принялся Марфию расспрашивать, откуда вещь чудесная взялась, да можно ли окромя настоек еще чего-нибудь сундучку заказать, к примеру одежку новую или злато… Настырен богач деревенский, и, когда ласковые уговоры не помогли, он грозить бабке осмелился. Поняла знахарка, что не отступится правнук, и, когда почувствовала близость конца своего, заперла сундук на замок хитрый, а ключ в болоте утопила. Не добраться Налимычу и после смерти ее до чудес, что под крышкой волшебной сокрыты, поскольку не мог замка сложного сам открыть, а повредить сундук опасался… Верны страхи его были! Коль древесина хоть немного треснет, так рассеется заклинание чудесное, пропадут чары, ведуном мудрым наложенные…