Тайны Далечья - Юрин Денис Юрьевич

Рассвирепел мужик, но только взял себя в руки и наглость воровскую стерпел. Видать, не обойтись ему было без трудов парнишкиных.

– Красть ничего не требуется, да и риска в деле никакого, – произнес заказчик спокойно, как будто вор его ничем не обидел. – Сундучок один открыть нужно, он мне от бабки родной по наследству достался, а ключик запропастился куда-то…

– Эка задача, – хлопнул по голове ладонью Чик. – И ради такого ты в город приперся? Неужто сам догадаться не мог, как топор под крышку подсунуть да куда надавить?!

– Сундук тот старый, ценный и портить его ломкой никак нельзя! – не обращая внимания на снисходительный тон и презрительный взгляд собеседника, продолжил мужик. – Надобно сундучок аккуратненько вскрыть, ни стенок, ни самого замочка не повреждая. Я уж и сам пытался гвоздиком поковырять, да что-то никак… сведущий во взломе человек нужен!

– Вот как… ну так и иди к Хромому или к тому, кто тебя ко мне прислал! Неохота мне ради работенки плевой в глушь деревенскую по морозу тащиться. Доходу никакого, только одна морока да время упущенное!

– Ты сундучок мне вскрой, а я уж не обижу! – между пальцами мужика внезапно появился золотой, появился, поманил парня блеском и тут же снова пропал. – День туда, день обратно, четверть часа работы, и золотой твой! – глядя парню в глаза, прошептал мужик. – Я ж хоть и лапотник, но не дурак. Я ж понимаю, что и за неудобство платить надобно… Ты не ерепенься, соглашайся, в городе об эту пору работы доходной не сыскать, а мне с вашей воровской братией якшаться долго невтерпеж, да и к тому ж тебя, как лучшего по замкам посоветовали, а повредить сундучок даже в малости я ой как не хочу!

– Ладно уж, – немного подумав, кивнул Чик, – прогуляюсь до твоей деревушки, если, конечно, сани у тебя есть… Неохота валенки пехом стаптывать…

– Есть, милок, есть, у меня много чаго найдется… – ухмыльнулся мужик, и что-то очень недоброе было в той ухмылке.

Мужик не соврал, сани у него взаправду имелись, да при такой кобыленке шустрой, что не успел Чик и глазом моргнуть, как они уже за воротами городскими оказались. Не терпелось деревенщине домой возвратиться. Ждали его там, видать, дела важные, а может, города он не выносил. Но только выехали путники тут же, в ночь, светлой дороги не дожидаясь.

Тепло и уютно было парню на мохнатой овчине да под двумя сверху наброшенными тулупами. Хоть тучный мужик добрую часть саней занимал и паренька к самому борту прижал, но все же приятно было воришке, куда лучше, чем в смраде винных паров кабака сидеть иль где-нибудь под забором мерзнуть. Злыдень Мороз пощипывал лишь лицо, подустал старикашка за день, и сквозь мех к плоти живой пробраться уж не мог. На ясном черном с отливом синевы небе блестели мелкие точечки звезд, и одиноко висела луна, ярко освещавшая пустынный ночной тракт. Красиво было вокруг, мерно скрипели полозья, а поскольку возница разговорами парня развлекать не собирался, самое время настало тому сладко уснуть.

С пару раз закрывал глаза Чик, многократно позевывал, но вредный сон все не жаловал. Тлел в сердце парня уголек тревоги и постепенно в жаркий костер разгорался. Чуял воришка подвох, но не мог понять, в чем он, да и посещение деревни не таким уж безоблачным виделось. Не любил Чик крестьян и все, что с ними связано, ненавидел даже запахи сельские, поскольку детство среди полей да лесов провел, и воспоминания те были далеко не из приятных.

Раннего детства своего парень не помнил, а родителей с прочей родней никогда и не видывал. Был он беспризорным сиротой и, как водится, на базаре городском и в его окрестностях мелочами всякими промышлял: собирал объедки, в хламе одежку подыскивал, а уж коли повезет, то и кошель тощий незаметно у ротозея какого стащит. Люто карали в городе за воровство – ни старых татей, ни малых совсем не щадили. Но голод, как известно, – не тетка, когда в брюхе урчит и кишки в узелок завязываются, на любой риск пойдешь, лишь бы боль унять.

Парню долго везло, года два, а то и три он не попадался, поскольку были пальчики его тоненькими и чуткими. А коли подводили ручки проворные, то шустрые ножки быстро давали стрекача, и не угнаться за мальцом было ни обворованному ротозею, ни стражникам. Гладко дело воровское поначалу шло, да вот только однажды сплоховал парень, не в тот карман на базаре залез. Стиснули его пальцы не рука живая, а стальные клещи. Костяшки захрустели, и боль была страшной. Оказался очередной ротозей деревенским кузнецом, обладали его руки могучие и завидным проворством, и нечеловеческой силой.

Изловил воришку кузнец, но стражникам подоспевшим не отдал. По законам тогдашним становился любой, вора поймавший, хозяином жизни преступника, а лиходей превращался в раба. Вот и взял кузнец паренька в услужение да в деревню свою повез. Десять долгих лет, аж до пятнадцати годков работал воришка денно и нощно не покладая рук: пас животину всякую, на огороде сорняки выпалывал, за дровами в лес хаживал, в дому прибирался и прочую работу грязную делал, что кузнец строгий и его жена сварливая сыновьям своим не поручали. Но не только труд каждодневный огорчал Чика. Сыновья кузнеца его ради забавы били, да и детишки соседские глумились не отставали; взрослые щедро презрительными взорами, а порой и плевками одаривали. Одним словом, рос паренек изгоем, хоть и среди людей, и только в пятнадцать лет улыбнулась сиротинушке удача.

Прихворнул как-то младший сын кузнеца, да все так неудачно вышло. Он кашлем заходится, с лежанки подняться не может, а в кузнице работа простаивает. Не поспевал кузнец всего с двумя отроками заказы односельчан выполнять. В ту пору жатва как раз была, инструменты то и дело ломались, да и у кобыл подковы через день отлетали. Не оказалось у кузнеца выхода иного, как парнишку-прислужника в кузницу пустить и к делу пристроить. Трудной работы ему, конечно же, не доверяли, но гвозди мелкие Чик мастерил, а пару раз даже кобыл подковывать помогал. Вот тут-то паренек и смекнул, что шанс у него появился не только на свободу удрать, но и в городе хорошо пристроиться, ведь если гвоздик не совсем прямым сделать, а чуток расплющить и под нужным уголком загнуть, то настоящая отмычка получится. А от инструмента этого воровского куда больше прока, чем от обычного гвоздя.

Убежал паренек как-то ночью. В город сразу подался, да и пару молоточков с прочими инструментами Кузнецовыми прихватил. Хватиться беглеца, конечно, хватились, да только не догнали, а в городе большом сорванца было уже не сыскать. Пару лет провел ученик-недоучка в услужении у Хромого: отмычки, кошки, крючки и прочий хитрый воровской инвентарь мастерил и многое в кузнечном деле сам постиг. Потом надоело парню на других спину гнуть, решил сам ночным промыслом заняться. И так ладно получалось у него сундуки да замки дверные вскрывать, что молва о нем пошла, да и прозвище лестное дали. Сначала называли его Чик-чиком, поскольку замки мудреные двумя или тремя ловкими движениями взламывал. Но поскольку кличка новая уж слишком смешно звучала, решил ее парень до трех букв сократить. С тех пор и величался вор Чиком.

Сани тряхнуло, видно, полозья на кочку обледенелую наскочили; парень открыл глаза. Вот так оно обычно и бывает: зовешь сон, зовешь, а он никак не приходит, но стоит о чем-то совсем неважном задуматься, как дрема тут как тут. Чик не заметил, как заснул и всю дорогу проспал. Светало. Кобылка резвая, в дорожке совсем не притомившаяся, их уже к околице деревенской подвозила. По счастью, здесь не та деревенька была, откуда парень из рабства удрал. Но все же решил воришка быть осторожней и ухо держать востро… ему ли нравов крестьянских не знать: чуть что, по мордасам, а коли, не ровен час, сотворишь чего, так и живьем мужички в землю закопать могут. Лапотникам закон не писан, не приучен народ простой зазря судей да стражу тревожить…

Проехали сани их мимо парочки домов, и уже приметил Чик неладное, стал сомневаться, а не зря ли за работенку взялся, уж больно жители деревеньки себя странно вели. Повстречался им мужик на волокуше. Как увидел паренька с попутчиком, так сразу воз разворачивать начал, а когда не успел, и они по правому боку проехали, то шапку с головы лысой быстро стащил и попутчику Чика низкие поклоны бить принялся. Отходили люди от окон, сани их заприметив, а кто во дворе был, спешил в доме скрыться. Не любили соседи розовощекого мужика, не любили, но шибко боялись, поскольку, видать, сила за ним была.