Следы на воде - Лариса Петровичева

Певичкой в кафе Алина работала уже десять дней, и хозяин, Дато Погосов, оказавшийся, на удивление девушки, очень порядочным человеком, был ею доволен. Пела Алина действительно недурно, больше живой музыки в парке не было, и посетители в кафе не переводились. Очень хорошо принимался блатняк, который в исполнении Алины приобретал налет высшего трагизма и натуральным образом вышибал слезу у быкообразных клиентов. Случалось, одну и ту же песню Алина исполняла несколько раз на «бис», а за это шла отдельная плата и неплохие чаевые. Однажды она отважилась спеть песню на стихи Заболоцкого «Где-то в поле возле Магадана», которую сама положила на музыку, чем произвела неизгладимое впечатление на местного авторитета, друга Погосова и любителя шашлыка. Авторитет с мутными слезами в очах прослушал песню четыре раза и небрежно сунул Алине стодолларовую купюру — на чай.

Но в основном она исполняла попсу, русскую и западную. Бывали, конечно, посетители, заказывавшие Земфиру и Фредди Меркури, и Алина исполняла эти заказы с удовольствием, однако львиную долю репертуара составляли «Фабрика Звезд», и «Тату»: народ не любил напрягаться под еду и слушать, к примеру, Васильева или «Наутилус». Хотя был случай, когда кафе сняли для празднования дня рождения мрачной девчонки едва ли старше Алины — весь вечер пришлось выдавать русский рок; гитарист Дима тогда выразился: «Проще „Наше Радио“ включить», на что барабанщик Серый, металлист с шести лет, ответил: «Там рекламы много» и посмотрел на Алину с такой томной страстью, что она поежилась и побыстрее затянула что-то из Мары.

Дима и Серый напомнили ей павлинов, которые при виде самки распускают хвосты. Алина сама не понимала, почему эти крепкие парни (девять классов образования — заборостроительный колледж — оркестр в армии) так рвутся предложить ей свои накачанные тела и койку в бараке на окраине, но они рвались, пытаясь ухватить толику ее внимания. Дима пару раз приносил цветы, гвоздики с поникшими головками — зато от души; Серый набивался в провожатые до дома, рассказывая всяческие ужасы про маньяков на темных улицах, и оба отчаянно робели, хотя на посиделках рассказывали о любовных победах, не жалея глоток.

Алина снисходительно улыбалась. Гвоздиками она украсила синтезатор (игравший на нема Павля тоже был бы не против приударить за вокалисткой, но до смерти боялся собственной ревнивой супруги), а истории про маньяков пропускала мимо ушей. До того, как устроиться к Погосову, она успела поработать уборщицей, помощником в оранжерее, билетером в кино; она ворочала мусорные баки в свой рост, возилась с рассадой, чихая от запаха удобрений, она была официанткой и даже немного поваром; ее трудовая книжка при этом содержала всего три записи: «принята — уволена — принята», а Алина успела узнать на собственном опыте, что настоящие чудовища сидят не под кустами не в темных углах.

Дима и Серый не были чудовищами, являя собой воплощение доверчивой глупости; впрочем, Алина думала, что у них все впереди. Но с ними она чувствовала себя спокойно, и одно это уже было важным. Очень важным.

События осени и зимы вспоминались теперь как давний сон.

…Спев на заказ «Ветер времен» (песню попросил мальчик лет шести, пришедший с дедом-ветераном войны; денег с них не взяли). Алина села за один из столиков — выпить чаю с лимоном и дать Диме возможность сменить струны (потом можно будет исполнить «От героев былых времен»; тем более, что пришли двое военных, видимо, отец и сын, да и дед, потчующий внука картошкой фри, будет доволен). День выдался восхитительным, и Алина порадовалась, что надела сегодня желтую майку с коротким рукавом и изображением оранжевой груши вместо заготовленного вчера довольно-таки плотного батника цвета хаки. Теплый ветерок перебирал молодые листочки запредельно яркой зелени, играли подолами юбок и уже летних платьев, и думалось как-то особенно легко и ни о чем. Алина засмотрелась на ослика, который, ведомый хозяином, брел по аллее с нарядным малышом в сияющем седле, и не заметила, как за ее столик подсели.

Это был молодой, подчеркнуто аккуратно одетый и причесанный мужчина под тридцать. Ветер разочарованно тыкался в темную ткань его пиджака, но пахло от незнакомца, вопреки ожиданиям, не потом (в костюме? в такой теплый день?) а очень хорошим, сколько Алина разбиралась, одеколоном.

— Здравствуйте, Анна.

Голос и лицо показались Алине смутно знакомыми.

— Валентин Трубников, — представился мужчина, и Алине пришлось пожать протянутую ей ладонь. — Я слышал, как вы поете.

Трубников был ведущим местного телеканала, его изображение с надписью «Город смотрит „Новый Эфир“» красовалось на растяжках и щитах. Алина узнала его с легким разочарованием: сначала в севшем за столик ей почудился Дэн.

— Нет, мне действительно понравилось, — поспешил заверить Трубников, вероятно, истолковав по-своему выражение ее лица. — Я, видите ли, занимался музыкой. Так вот, вы на самом деле хорошо поете.

— Спасибо, — Алина смутилась. Доброжелательный тон собеседника вогнал ее в краску. — Честно, вы первый, кто так говорит.

— Да бросьте, — добродушно отмахнулся журналист. — Не верю. Чтобы у вас не было поклонников.

— А у вас? — живо спросила Алина. Трубников улыбнулся ей той же улыбкой, что профессионально сверкала с плакатов и вполне подошла бы для рекламы центра стоматологии или отбеливающей зубной пасты.

— О поклонниках говорят рейтинги. Может быть кофе?

— Лучше чаю, — улыбнулась в ответ Алина, и Трубников вскинул руку, подзывая официанта. Музыканты решили, что вокалистка быстро не вернется, и заиграли что-то неузнаваемо классическое с весьма выразительными лицами.

Размешивая сахар и поглядывая на Трубникова, Алина пыталась определить, что он из себя представляет. За три месяца самостоятельной жизни она, конечно, не стала физиономистом, но в целом уже умела разбирать, что за человек сидит перед нею. Ожидаемое чудовище не смотрело из глаз журналиста, но спокойное равнодушие под плотным слоем внимательной доброжелательности тоже не нравилось Алине.

— У вас есть планы на будущее? — спросил Трубников, пригубив коньяку из стаканчика-наперстка. — Например, записать альбом?

Алина пожала плечами.

— Не знаю. Честно говоря, я пою всего десять дней.

— Нравится петь? — спросил Трубников проникновенно.

— Это работа, — просто ответила Алина. Почему-то ей было не по себе, словно взгляд журналиста, одновременно мягко-ненавязчивый и пронизывающий, проникал прямо в мозг. — К тому же не слишком трудная.

В кафе зашла супружеская пара и заказала куриный шашлык. Жена двигалась с великой гордостью, демонстрируя четырехмесячный живот. Музыканты продолжали играть инструменталку.