Бестеневая лампа - Иван Панкратов

помогали. И так достал всех, что однажды сержант и парочка рядовых, когда в карауле были, решили ему «темную» сделать. Им для охраны складов давали дубинки, как у ментов — они его позвали типа поговорить, мешок на голову накинули и этими дубинками башку пробили. Он как-то до казармы дополз, земляки пару дней его прятали, а он все в себя не приходит и не приходит, только шевелится и иногда стонет. Ну, короче, они к медикам, а те его в госпиталь. Прооперировали, но он потом в реанимации умер, через день или два — потому что дебилы эти поздно слишком решили в медпункт обратиться…

Жданов проглотил остатки шоколада. Ему было интересно, чем закончится эта история, и он на пару минут забыл, для чего у него в руке сигаретная пачка с отравой.

— …Как только он умер — на следующий день к воротам части приехали несколько джипов с кавказской братвой из города. С автоматами. Искали этого сержанта и друзей его. Батяня-комбат сам к воротам выходил и приказал часовым стрелять без вариантов, если они к шлагбауму подойдут. А следователь лично сержанта забрал и спрятал в камере в комендатуре…

— Так чем кончилось-то? — спросил кто-то. Алексей узнал Гусева, рядового из артиллерийской части, попавшего в гнойную хирургию, потому что чайник на себя перевернул в столовой — и казалось Жданову, что не просто так литр кипятка ноги ему ошпарил…

— Да кто ж его знает, чем кончилось. Судили, наверное, сержанта. Он тогда на себя все взял, пацанов рядовых отмазал.

Кто-то смачно сплюнул. Полилась вода из крана на несколько секунд, потом мимо кабинки Жданова прошаркали ноги, хлопнула дверь — и стало опять тихо.

Он подождал минуту, а потом принялся аккуратно разрывать фольгу на кусочки, сыпать в них порошок и заворачивать так, как учили — не наглухо, а легко, без давления, чтоб хоть немного попало в кишки. За несколько минут он сделал тринадцать шариков — все они вышли разные по размеру, немного порошка просыпалось на пол. Алексей посмотрел в пачку, потом на шарики, лежащие на ладони, высыпал оставшийся порошок в унитаз, а пустую пачку бросил в урну.

Потом он вышел из кабинки к раковине, открыл кран, положил один шарик на язык, набрал воды в ладонь и запил. Было ощущение, что он проглотил какую-то большую блестящую таблетку. После каждого шарика он на пару секунд застывал, прислушиваясь к ощущениям, но ничего не происходило; он проглотил еще девять, потом с сожалением посмотрел на оставшиеся три и решил, что хватит. Бросив их в урну рядом с раковиной, он собрался в палату, как вдруг услышал, как рядом кто-то шмыгнул носом.

Жданов вздрогнул и оглянулся. В углу стоял Гусев, докуривая сигарету за Сергачевым. Стоял тихо, незаметно и глядя на глотающего шарики Жданова.

Взгляды их встретились. Они молчали; сердце Жданова колотилось так, словно его сейчас расстреляют.

— Я никому не скажу, — вдруг сказал Гусев. — Лёха, ты иди, а я через пару минут. Как будто мы не вместе.

Жданов кивнул, стал отступать спиной к двери, споткнулся и чуть не упал. Собравшись с духом, он вышел в коридор, быстро пробежал в палату, лег в постель и накрылся с головой. В животе было спокойно — только немного прохладно от выпитой воды…

Гусев услышал, как в палате хлопнула дверь, досчитал про себя до ста и пошел на выход. Проходя возле урны, он внезапно остановился, взглянул в нее и аккуратно вытащил шарики, положив их себе в карман. Войдя в палату, он услышал очередную байку Сергачева, но даже не стал прислушиваться, просто лег и закрыл глаза. Перед ним стояла картина — Жданов кладет на язык серебристые шарики и запивает их водой из-под крана, как витаминки.

А сам Алексей потихоньку начал засыпать. Ничего не происходило — и он решил, что зря все это затеял, что не получится, не сработает, что обманул его земляк в части, когда рассказывал про всякие такие штуки…

Ему снились мама, сестра, какой-то большой парк с аттракционами, где он ест мороженое. Ему снилась «гражданка» — и он был счастлив.

6

Дверь, как всегда, была открыта. Платонов поднимался по лестнице и примерно представлял себе, что же застанет в кабинете.

Так и вышло — несмотря на раннее утро, из маленького коридорчика-предбанника в его сторону донесся запах корейских салатов, слышались голоса (громче всех, конечно же, разговаривал Рогачев). Виктор открыл дверь, вошел и положил сумку с ноутбуком на свой стол.

— Опаньки, Виктор Сергеич! — качнувшись, подскочил из-за маленького столика, придвинутого к дивану, начальник — Рогачев Дмитрий Степанович собственной персоной. — Чего так поздно? Да ладно, ладно, не оправдывайся, знаю, что вчера переработал два часа. Возьмешь к отпуску…

Платонов слушал его и удивлялся, как начальник еще стоял на ногах.

— Не хочешь к отпуску? — так решил трактовать молчание Виктора Рогачев. — Тогда давай как сейчас — мелкими опозданиями на работу. Договорились?

Платонов кивнул.

— Ну вот… — Дмитрий Степанович развел руки в стороны, словно намереваясь обнять Виктора, но тот почувствовал это и сделал вид, что ему срочно понадобилось что-то в ящике стола. Он наклонился, выдвинул ящик и принялся усиленно в нем рыться, доставая на стол какие-то папки, книжки, диски и прочую ерунду, что складировалась там не первый год.

Он очень не любил этих пьяных объятий, а их в последнее время стало просто очень много — Рогачев, готовясь к увольнению в запас, отрывался по полной.

— Степаныч, давайте оба к нам! — позвали от стола. — Кому чего? Есть водка, есть коньяк…

Платонов посмотрел на тех, кого принимал сегодня начальник. Один, в погонах полковника, был командиром артиллерийской бригады. Рогачев прооперировал его жену — и вовремя, и очень удачно. Второй был его начальником штаба — приезжали они всегда вместе, на служебной машине, ставили ее прямо под окнами отделения и периодически отправляли водителя то за очередной бутылкой, то в пиццерию, то за сигаретами.

Рогачев подтолкнул Виктора к столу. Пришлось взять свой стул, присесть. Начальник быстро достал из шкафа тарелку с приборами, рюмку.

— Решил, что будешь?

— Чего-то не хочется, — отмахнулся Платонов.

— Не хочешь пить — не пей. Давай тогда на еду налегай. Сейчас пельмешки поспеют, майонез в холодильнике, принеси, будь ласка…

Платонов встал, вышел в коридор. Майонез действительно оказался в холодильнике — значит, основательно запаслись, сидеть будут долго, до вечера. Еще на полках оказались окорочка, палка копченой колбасы, в морозилке — три литровых бутылки какой-то нерусской водки, судя по всему, дорогой.

Нижние две полки были завалены овощами. Платонов подумал, что от салата из свежих помидоров он бы точно не отказался; вытащил несколько штук, вышел в отделение и попросил старшую сестру помыть и приготовить так, как он любил — чтобы много масла, а сверху луковица, порезанная аккуратными толстыми кругами. Ольга выслушала, кивнула и сказала, что до пельменей осталось минут пять, не больше.

— Я думаю, не помрут они там без закуски, — вздохнула она. — Раньше ведь не померли…

— Нет, еще ни разу, — согласился Платонов. — А что за праздник-то?

— Рогачев вчера ургентный был, — Ольга перемешивала помидоры в тарелке и объясняла ситуацию. — Вызвали среди ночи. А он пьяный…

— Что-то много в последнее время.

— Да не то слово! — Ольга всплеснула руками. — Приехал, узнал, в чем дело. Оказалось — ранение в живот. Полез с каким-то прикомандированным мальчишкой. А там — печень.

— Зашил? — Виктор присел на скамью в сестринской.

— Говорит, что зашил. А потом зачем-то взял и ведущего вызвал. Мол, мы тут не спим, на печени оперируем, а ведущий хирург об этом только утром узнает.

Тарелка с помидорами была отодвинута в сторону. Ольга взяла поварешку и принялась наливать в большую миску бульон с пельменями.

— Представляете, хватило же ума — сам на ногах стоит только потому, что на операционный стол опирается. И ведущего пригласил…

— Ты же понимаешь, — улыбнулся Виктор. — Ему надо было показать, кто в доме хозяин…

Ольга выключила плиту, вылила остатки воды в раковину.

— Ну конечно, — согласилась она. — Показать, что вот я — могу, а ты приди и посмотри, что без тебя делается.

— И нужен ли ты здесь, —