Искатель, 1999 №3 - Керен Певзнер

Но вернусь опять к ее решительному нежеланию распространяться на тему о своем прошлом. Я привык полагать, что молодые незамужние француженки пользуются, как правило, меньшей свободой действий, нежели их английские сверстницы. Что же касается Эны Гарнье, то некоторые из ее высказываний, ненароком оброненных во время бесед, часто свидетельствовали о том, что эта молодая особа весьма уже многое повидала и познала на своем веку. После каждой такой обмолвки, раздосадованная своей оплошностью, она старалась любыми доступными ей способами сгладить произведенное ею неблагоприятное впечатление. Разумеется, это не оставалось незамеченным с моей стороны и причиняло мне новые душевные страдания. По этим поводам я снова и снова задавал ей вопросы, оставшиеся безответными, что, естественно, порождало новые между нами размолвки, которые обвинение в своем изложении сути дела изобразило чуть ли не скандалами. Несоразмерно большое внимание здесь было также уделено и вмешательству миссис Маррифилд в одну из таких размолвок, хотя, должен признать, что именно в тот раз наша ссора носила более серьезный характер, чем во всех предыдущих случаях.

Все началось с того, что на столе у Эны я нашел фотографию какого-то мужчины, а мои вопросы относительно личности этого человека привели Эну в явное замешательство. Под фотографией стояла подпись «Ю. Варден», являющаяся, надо полагать, автографом. Самым неприятным для меня представлялось то, что фотография имела потертый, обтрепанный вид — как если бы влюбленная девушка всегда носила эту карточку своего возлюбленного при себе, пряча ее где-нибудь в платье. Мисс Гарнье наотрез отказалась мне сообщить какие-либо сведения об этом человеке и ограничилась лишь совершенно неправдоподобным на мой взгляд заявлением о том, что воочию она его никогда не видела. Это и был тот самый эпизод, когда я несколько забылся и позволил себе повысить голос, заявив, что если не услышу от Эны интересующих меня сведений о ее прошлой жизни, то порву с ней все свои отношения, пусть даже этот разрыв и будет мне стоить моего разбитого сердца. Ни скандала, ни буйства я не учинял, но миссис Маррифилд, услышав из коридора мой необычайно громкий голос, поспешила к нам в комнату с целью увещевать меня. Эта женщина по-матерински сочувствовала нам и принимала доброе участие в нашей любовной истории; помнится, что в тот раз она мне высказала укор за мою ревнивость и в конце концов убедила меня в безрассудности моего поведения, так что мы с Эной снова помирились. Эна показалась мне до умопомрачения прелестной, и я сделался таким ее безнадежным рабом, что она в любой момент могла без особого труда заставить меня вернуться к ней — наперекор благоразумию и здравому рассудку, побуждавших меня вырваться из-под ее влияния.

Я все-таки не оставил своих попыток выяснить, кем же является изображенный на фотокарточке мосье Варден, однако Эна вместо ответов на все мои вопросы неизменно заверяла меня, сопровождая свои слова торжественными клятвами, что никогда в жизни не встречала этого человека. Зачем ей понадобилось носить при себе изображение молодого и мрачного на вид господина (я успел внимательно рассмотреть его лицо, прежде чем Эна выхватила у меня фотокарточку из рук) — вот вопрос, на который она либо не могла, либо же не хотела ответить.

Вскоре мне пришлось покинуть Редчерч. Меня назначили на довольно незначительный, хотя и весьма ответственный пост в Военном министерстве, что, естественно, вынуждало меня жить в Лондоне. Я был целиком загружен работой даже по субботам и воскресеньям, но вот наконец мне предоставили краткосрочный отпуск — всего несколько дней, погубивших мою жизнь, принесших мне самые ужасные испытания, какие только могут выпасть на долю человека, и в конце концов приведших меня сюда, на скамью подсудимых, чтобы защищать, как вынужден это делать сегодня, и жизнь свою, и честь.

Деревня Редчерч расположена милях в пяти от железнодорожной ветки, куда Эна приехала меня встречать. Это было наше первое свидание после разлуки с тех самых пор, как я отдал Эне всю свою душу вместе с сердцем. Не буду подробно останавливаться на этом эпизоде, поскольку не знаю, посочувствуете вы мне и поймете эмоции, выводящие мужчину из равновесия в подобные моменты жизни, или же останетесь безучастными ко всему мною сказанному. Если вы наделены живым воображением, то поймете тогдашнее мое состояние, а если нет, значит, мне и надеяться нечего на ваше сочувствие, и вам остается довольствоваться лишь голым фактом.

А факт этот, если констатировать его безо всяких иносказаний и экивоков, заключается в том, что по пути от железной дороги до деревни Редчерч меня подвели к совершению самого неблагоразумного, самого, если хотите, бесчестного в жизни моей поступка. Я раскрыл, я выдал этой женщине секрет чрезвычайной важности — военную тайну, от которой могли зависеть как исход войны, так и жизни бесчисленных тысяч людей.

Случилось это прежде, чем я начал понимать, какую преступную оплошность допускаю, прежде, чем сообразил, что эта женщина с ее цепким умом способна свести воедино мои разрозненные намеки и получить общую картину хранимого в строгом секрете плана.

Начало было положено слезными ее стенаниями по поводу того, что армии союзников остановлены и удерживаются на несокрушимых оборонительных рубежах германцев. В ответ я постарался объяснить ей, что справедливее было бы говорить о наших несокрушимых оборонительных рубежах, которые удерживают неприятеля, поскольку захватчиками являются германцы.

— Неужто же Франция и Бельгия никогда не избавятся от этих захватчиков? — взволнованно восклицала она. — Неужели нам вечно суждено рассиживать перед немецкими окопами и мириться с тем, что германцы хозяйничают в десяти провинциях Франции? Ах, милый Джек, скажи хоть ты мне Бога ради какие-нибудь слова утешения, которые вдохнули бы искорку надежды в мое сердце, а то мне порой кажется, что того и гляди оно разорвется от горя. Вы, англичане — такой уравновешенный народ, вам ничего не стоит вынести подобные испытания, мы же, французы, устроены по-другому, у нас более чувствительная нервная система, мы душевно более ранимы, чем вы. Скажи мне, что не все еще потеряно! Хотя, наверное, это глупая просьба, откуда тебе, простому подчиненному, знать то, что ведомо лишь твоему высокому начальству в Военном министерстве?

— Между прочим, случайно или неслучайно, но я довольно хорошо информирован, — отвечал я. — Можешь больше не переживать, ибо мне доподлинно известно, что скоро мы двинемся в наступление.

— Что значит — скоро? Найдутся люди, для которых и следующий год может показаться достаточно близким сроком.

— Это произойдет еще до конца нынешнего года.

— Может, через месяц?

— Еще, пожалуй, скорее.

Она стиснула мои пальцы в своей ладони.

— Ах, дорогой мальчик!