Искатель, 1999 №3 - Керен Певзнер

Сегодня этот факт упоминался в качестве доказательства моей виновности. В полицейском суде я заявил также, что вынужден буду некоторое время хранить молчание. Тогда это восприняли как уловку с моей стороны. Но вот мое вынужденное безмолвие закончилось, и теперь я волен вам рассказать не только про то, что же в действительности произошло, но и про обстоятельства, прежде мне ничего не позволявшие говорить в свое оправдание. Я объясню вам суть содеянного мною и причины, побудившие меня поступить именно так, а не иначе. Если вы, мои сограждане, сочтете, что мною совершено преступление, то я не стану сетовать и беспрекословно соглашусь с любым наказанием, которого я по вашему мнению заслуживаю.

Перед вами кадровый офицер с пятнадцатилетним стажем воинской службы, капитан Второго Бреконширского батальона, принимавший участие в южно-африканской кампании и удостоенный упоминания в приказе среди особо отличившихся в сражении при Даймонд-Хилле[8].

Когда разразилась война с Германией, меня откомандировали в только что сформированный Первый Шотландский егерский полк для выполнения обязанностей начальника штаба. Эта часть была расквартирована в деревне Редчерч, графство Эссекс, солдаты жили в казармах, офицеры же размещались на постое у местных жителей. Лично я квартировал у мистера Маррифилда, местного сквайра[9], в доме которого и повстречался впервые с мисс Эной Гарнье.

Давать этой даме характеристику сейчас покажется, может, и не особенно своевременным или уместным, однако же как раз ее личные качества и лежат в основе всего со мной происшедшего. Думаю, позволительно будет заметить, что, по моему искреннему убеждению, Природа вряд ли когда еще создавала женщину с более совершенным сочетанием красоты и ума, чем у Эны Гарнье. Эта стройная двадцатипятилетняя блондинка отличалась необыкновенно нежными чертами и выражением лица. Хотя любовь с первого взгляда всегда мне представлялась выдумкой романистов, но с того самого момента, как впервые увидел мисс Гарнье, для меня существовала лишь единственная цель в жизни — чтобы эта девушка стала моей. Прежде я даже и не подозревал, что способен на столь бурные чувства. У меня нет особой охоты распространяться на эту тему, однако же для объяснения своего поступка — и смею надеяться, вы его поймете, если даже и осудите, — я должен констатировать, что под влиянием обуявшей меня неистовой, и стихийной страсти я на время позабыл обо всем на свете, кроме неодолимого стремления завоевать любовь этой необыкновенной девушки. Все же, справедливости ради, следует сказать, что, как бы там ни было, а честь солдата и джентльмена я всегда ставил превыше всего в жизни. Слушая мой рассказ, вы, конечно, вправе усомниться в этом, но посудите сами: чем же иным является все мое преступление, если не отчаянной попыткой спасти то, что я чуть было не погубил под влиянием минутной слабости?

Вскорости я заметил, что эта прекрасная особа отнюдь не безразлична к моим ухаживаниям. Среди домочадцев мистера Маррифилда мисс Гарнье занимала довольно необычное положение. Она обучала французскому языку троих маленьких детей сквайра, примерно за год до этого приехав из южно-французского города Монпелье по объявлению, помещенному в газетах супругами Маррифилд. От платной должности гувернантки она, однако же, отказалась, предпочтя статус друга и гостьи семейства.

С ее слов нетрудно было заключить, что Эна всегда питала большую приязнь к англичанам и мечтала поселиться в Англии, а начавшаяся война лишь ускорила перерастание этих симпатий в страстную привязанность к союзникам по оружию, ибо германцев она ненавидела всей своей душой. Как она сама мне сообщила, дед ее при весьма трагических обстоятельствах погиб во время кампании 1870 года[10], а оба ее брата находятся в действующей французской армии. Голос у Эны прерывался от негодования, когда речь заходила о надругательстве над Бельгией[11], и не раз у меня на глазах она целовала личные мои саблю с револьвером, поскольку надеялась, что им еще не миновать применения в боях с ненавистным противником.

Подобные чувства, разумеется, не могли не способствовать успеху моих ухаживаний. Я был готов тотчас на ней и жениться безо всяких проволочек, однако же она не соглашалась на это. Свадьба откладывалась до окончания войны, так как Эна настаивала на всенепременнейшем соблюдении французских приличий, предусматривавших мою поездку в Монпелье для сватовства и знакомства с ее родственниками.

Помимо всех прочих совершенств, Эна обладала одним очень редким для женщины достоянием — она была искуснейшей мотоциклисткой. Ей нравилось совершать дальние мотоциклетные прогулки — в одиночестве, — но после нашей помолвки мне дозволялось иногда сопровождать ее в этих поездках.

Эне, однако же, были присущи капризный нрав и непостоянство настроений, хотя в моих глазах это и придавало ее личности еще большее очарование. Временами она могла казаться самим олицетворением нежности, но порой в ее манерах вдруг появлялась отчужденность или даже резкость. Бывали случаи, когда безо всяких на то оснований она мне отказывала в праве сопровождать ее, а если я просил объяснений, удостаивала меня негодующим взглядом. Потом она могла сменить гнев на милость и компенсировала свою нелюбезность маленькими знаками внимания и нежности, от которых мои расстроенные чувства мигом успокаивались.

В доме сквайра наши отношения складывались аналогичным образом. Исполнение служебных обязанностей занимало все мои дни без остатка, видеться с Эной я мог лишь вечерами, но и вечером она могла без обиняков объявить мне, что ей хочется побыть одной, и удалиться в комнату, где днем давала детям уроки. Потом, видя, как меня уязвляют ее капризы, она принималась так мило смеяться и просить прощения, что я становился ее рабом еще в большей степени, чем прежде.

На теперешнем процессе обвинение, ссылаясь на мой ревнивый характер, указывало, что имели место бурные сцены ревности, одна из которых вызвала даже вмешательство самой миссис Маррифилд. Да, не отрицаю, я ревновал. Когда мужчина любит женщину всей своей душой, он не может оставаться абсолютно непричастным к чувству ревности. Мне стало известно, например, что Эна знакома со многими офицерами в Челмсфорде и Колчестере. У нее была привычка на долгие часы пропадать в своих мотоциклетных прогулках. На некоторые вопросы о своей прошлой жизни она мне отвечала лишь улыбкой, но если я настаивал и требовал конкретных ответов, улыбка ее сменялась хмурым, суровым взглядом. Неудивительно поэтому, если моя душа, трепетавшая от страстной всепоглощающей любви, терзалась порой ревностью, натыкаясь на упорство, с каким Эна отказывалась приподнять непроницаемую завесу над своим прошлым. Здравый смысл иногда шептал мне, что глупо связывать свою судьбу с женщиной, о которой мне практически ничего не известно. Здравый смысл, увы, очень скоро тонул в бурных