Бытовая культура итальянского Возрождения: У истоков европейского образа жизни - Вячеслав Павлович Шестаков

Манес учили, что брак греховен, он идет не от бога, а от дьявола, который использует плотскую похоть в своих злых целях. В этом контексте любовь Данте выступает как великая ересь, и если это было бы своевременно понято, то книги Данте сгорели бы в огне святой инквизиции. «Два важных ересиарха — Монтан и Манес; но, может быть, есть и третий — Данте. Верный сын Римской церкви, добрый католик в вере, в любви — „еретик“. Этой книгой, самому Данте непонятной (если бы он понял ее как следует, то не „устыдился“ бы ее) и вот уже семь веков никем не понятой, начинается или мог бы начаться великий религиозный мятеж, восстание в брачной жизни; а говоря на неточном и недостаточном, потому что нерелигиозном, языке наших дней, великая Революция пола»[103].

Еще в большей степени влюбленность как постоянная психологическая и эстетическая установка характерны для Петрарки, вдохновенно воспевавшего Лауру, образ которой символизировал собой всю прелесть мира. Новое у Петрарки по сравнению с куртуазной поэзией позднего средневековья — полное слияние поэтической и жизненной позиции, превращение любви из условного поэтического приема в принцип самой жизни и чувства.

Петрарка создал изощренную форму сонета, которая позволила ему повествовать о страданиях и радостях любви. Эта тема проходит красной нитью через все его творчество. Вот типичный образец тех любовных ламентаций, которые легли в основу так называемого петраркизма:

Прошу, Амур, на помощь мне приди —

Написано о милой слишком мало:

Перо в руке натруженной устало

И вдохновенья пыл ослаб в груди.

До совершенства строки доведи,

Чтоб цели ни одна не миновала,

Затем что равных на земле не знала

Мадонна, чудо — смертных посреди.

И говорит Амур: «Отвечу прямо,

Тебе поможет лишь любовь твоя, —

Поверь, что помощь не нужна другая.

Такой души от первых дней Адама

Не видел мир, и если плачу я,

То и тебе скажу — пиши, рыдая».

Как отмечает В. Бибихин, «обновляющая любовь, которая у провансальцев еще казалась (хотя уже не была) только одной темой из многих возможных для человека и поэта, — ночные встречи, предрассветные расставания, клятвы в верности, муки покинутости предполагает ведь, что какая-то жизнь все-таки идет своим чередом, — теперь, пройдя через стильновистов с их „диктатом Амора“ и через Данте с небесным преображением его Беатриче, у Петрарки захватывает без остатка всего человека… Он не оставляет для себя почти никакой интимной жизни вне служения донне, служения славе, служения слову, которое буквально поглощало его с годами все больше — вплоть до последней минуты, заставшей его, согласно устойчивой легенде, над книгами и бумагами. Ему нет ни в чем готовой опоры; любовь, не благоразумная „любовь к богу“ или холодная „любовь к человеку“, а захватывающая влюбленность — единственный узел, на котором укреплена его душа»[104].

3. Неоплатоническая философия любви

Философские трактаты составляют содержание второго периода в развитии ренессансных теорий любви. Следует с самого начала отметить, что эти трактаты представляют большую ценность для развития философии Возрождения, для преодоления средневекового дуализма и обоснования близкого к материализму философского пантеизма, растворяющего дух в материи. Но кроме того эти трактаты имели и несомненно гуманистическое значение, в них шла речь о любви не только как об универсальной космической силе, но и как о естественном человеческом чувстве. Этот нравственно-психологический пафос наполнял философию любви гуманистическим смыслом. По-видимому, этим объясняется тот факт, что начиная с XV века трактаты о любви становятся центром внимания научной и художественной мысли, они широко обсуждаются и комментируются, а их темы воплощаются в картинах выдающихся художников эпохи.

Одним из первых философских сочинений о любви, как мы уже говорили выше, был трактат «Диалоги о любви» Лоренцо Пизано.

Этот трактат представляет особый интерес прежде всего как сочинение, которое носит переходный характер между старым, средневековым, и новым, ренессансным мышлением. С одной стороны, нельзя не видеть в этом трактате продолжение средневековой схоластической традиции. Пизано считает, что источником всякой любви является бог, что любовь представляет собой единство любящих, отказ от своекорыстия и чувственных, телесных желаний и т. д. Подобного рода рассуждения можно найти в любом схоластическом сочинении, где идет речь о почитании бога и божественной любви.

Однако наряду с этим в трактате Лоренцо Пизано присутствуют и черты нового, ренессансного миропонимания. Они проявляются, прежде всего, в ориентации на античную философскую традицию, на сочинения Платона, Аристотеля, Эмпедокла, Цицерона, которые Пизано постоянно цитирует. Любопытно, что философской основой рассуждений Пизано является не Платон и неоплатонизм, а Аристотель с его учением о форме и материи. По словам Пизано, истоки и природа любви содержатся в материи: «Первоматерия вовсе не чужда любви и желания», «материи не чужд любовный зуд и стремление к прекрасному» — эти и подобные высказывания встречаются у Пизано на каждом шагу. Отсюда, из недр материи, возникает чувство любви, которое может подниматься до самых вершин интеллекта.

«Обозревая все с единой точки, — пишет Лоренцо Пизано, — я считаю, что ничто существующее не лишено любви, даже нахожу, что и первоматерия не вовсе чужда любви и желания. Ведь будь она совершенно ничему не подобна и свободна от всякого влечения, невозможно было бы побудить ее к деянию и порождению… Итак, по справедливости и в согласии с мнением божественного Дионисия, и материи не чужд любовный зуд и стремление к благому и прекрасному»[105]. Эти «корешки любви», таящиеся в первоматерии, «любовный зуд», который она испытывает, — все это признаки своеобразного философского гилозоизма, одушевления материи, которое, как известно, было совершенно чуждо средневековому мировоззрению и скорее предвосхищает собой философию Ренессанса.

Большой интерес представляет также и то, что Лоренцо Пизано связывает любовь и красоту, утверждая, что одно без другого не существует. Правда, эта идея высказана у него еще довольно невнятно и остается где-то на заднем плане, уступая место рассуждениям об отношении любви к различным способностям души.

Наконец, Лоренцо Пизано пишет не только о космической любви, но и о «сладкой человеческой любви», о том наслаждении и счастье, которые она приносит. Правда, он предупреждает против слишком аффектированной любви, которая может привести к «чащам сладострастья». Для достойной любви необходимо, чтобы ее решения освещались «неугасимым светом природного разума». Поэтому признание чувственной природы человеческой любви сочетается у Пизано с осознанием необходимости ее одухотворения.

Хотя Пизано сравнительно мало приводит высказывания Платона, беря их из вторых рук, у него мы находим возрождение