Без всяких полномочий - Борис Мегрели
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Придется выбирать, что важнее. Заал, ты как считаешь? Это был запрещенный прием. Заал и без того нарушил служебную дисциплину. Не говоря о преждевременных арестах, он предоставил мне материалы следствия, хотя и не имел на это права. Более того, он ответил на многие мои вопросы. Обнаруженные в сарае Коберидзе рулоны «Ариадны» были завезены накануне. Налаженную систему Санадзе его компаньоны подрыли изнутри. Благодаря безнаказанности они стали заниматься хищением. Я считал, что Заал помог мне, не желая портить отношений с первым секретарем райкома партии. Но, как бы ни было, его поступок стал проступком, за который он, несомненно, поплатился бы. Поэтому я сказал Галактиону:
— Не надо ставить Заала в неловкое положение.
Какова же была моя радость, когда Заал сказал:
— Дело сделано. Чего останавливаться на полдороге?!
Галактион собирался в колхозы. Я спросил, можно ли поехать ним, чтобы собрать материал о колхозниках.
— Конечно, — ответил он.
Я решил остаться на день-другой.
— Когда ты приедешь? — сразу спросила Нина, когда поздно вечером я позвонил ей из гостиницы.
— Через два дня.
— Еще целых два дня! Можно я приеду к тебе?
— Об этом не может быть и речи. Объясни, что произошло?
— Мне тоскливо и одиноко.
— Как же, как же!
— Не передразнивай меня. Я давно так не говорю.
— Ладно, вернусь завтра вечером.
— Завтра так завтра.
Нина повесила трубку прежде, чем я пожелал ей спокойной ночи.
— Закончили? — спросила телефонистка.
— Закончили, — сказал я, не сомневаясь, что она подслушивала.
У меня остался неприятный осадок от разговора. Чем больше я думал о нем, тем тревожнее становилось на душе. Что-то произошло, явно что-то случилось, сказал я себе и снова заказал Тбилиси. Через десять минут телефонистка сказала:
— Номер не отвечает.
Я позвонил Галактиону. Он ответил сразу, и я обрадованно сказал:
— Ты не спал?
— Почему не спал? Спал.
— Извини.
— Ничего, ничего. Что-нибудь случилось?
— Здесь нет. Но в Тбилиси… Словом, мне надо ехать.
— Темень на улице. Хоть глаз выколи. Дождись рассвета.
— Не могу. Надо ехать сейчас.
— Ладно, подошлю машину.
— Спасибо за все.
Лифт не работал. Я взбежал по лестнице и нажал на кнопку звонка. За дверью была тишина. Тревожась все больше и больше, я позвонил еще раз, а потом звонил, не отрывая пальца от кнопки.
— Кто? — раздался наконец за дверью испуганный голос Нины.
— Это я.
Нина открыла дверь и, бросившись мне на шею, зарыдала.
— Что случилось? Что произошло? Где ты была?
Она не могла говорить. Я усадил ее на диван.
Телефонный аппарат был накрыт подушкой.
— Кто тебе звонил?
— Шота…
— Что он сказал? Что он хотел? Отвечай!
— Я не могу повторить…
— Он шантажировал тебя?
Нина кивнула.
Я вскочил. Она ухватилась за мой пиджак.
— Куда ты?
Я оторвал ее от себя и бросился к двери.
Выбежав на улицу, я остановил фургон, в котором перевозят хлеб.
Я нашел квартиру Шота и позвонил. Прошло, наверно, минут пять, прежде чем женский голос спросил:
— Кто вам нужен?
— Извините за беспокойство, нужен Шота.
В ожидании я слушал собственное сердце.
За дверью раздался голос Шота:
— Кто там?
— Серго Бакурадзе.
— Другое время не нашел? Завтра приходи.
— Открой, дело срочное. Я только что вернулся из Марнеули.
Шота открыл. Он был в шелковом халате, небрежно перехваченном поясом с кистями.
— Ты никак не успокоишься, — оказал Шота, выходя на площадку и неплотно прикрывая дверь.
— Характер такой, — сказал я, потянув на себя дверь. Щелкнул замок.
— Зачем закрыл дверь?
— Чтобы жена ничего не слышала.
Он открыл рот, но не для ответа, а для того, чтобы схватить воздух, потому что правой рукой я ударил его в поддых. От удара левой голова Шота глухо стукнулась об стену, и он привалился к бетонной плите, стараясь удержаться на ногах. Я и не хотел, чтобы он терял сознание и падал. Я бил его не сильно, с холодным расчетом и все удивлялся несвойственному мне спокойствию. Он должен знать, за что я его бью, подумал я и схватил его за уши.
— Ты хоть знаешь, за что я тебя бью?
Он толкнул меня.
Я сильнее сжал его уши.
— Так знай, сволочь, за Нину!
Злоба захлестнула меня. Я начал звереть. Он больше не мог держаться на ногах и сполз на выщербленный цементный пол, пачкая его кровью.
Неожиданно отворилась дверь, и я увидел женщину в ночной рубашке. Рот ее был открыт, вены на шее вздулись. Она кричала, но я ничего не слышал. Все заглушал звон в ушах. И услыхал ее вопли только внизу, в подъезде.
— Убили! Люди, Шота убили!
Я почувствовал боль в руке. Кожа на суставах была сбита. Я обмотал ладонь платком.
Из автомата я позвонил Нине.
— Сережа?
— Кто же еще? — Я подождал немного, давая ей возможность расспросить меня, но она не задала ни одного вопроса, и я понял, что она вообще не будет спрашивать о том, что было сегодня. — Я скоро буду.
Улицу посередине разделяли деревья. Под ними я разглядел тюльпаны. Нарвав охапку, я остановил «Волгу». Машина чуть не сбила меня. Водитель был пьян.
— Садись, дорогой! — радостно сказал он.
— А вдруг нам не по пути.
— Все равно садись. Вдвоем лучше, чем одному.
Я сел в машину.
— Куда тебе надо, дорогой?
Я объяснил.
— Хороший ты человек. В моем микрорайоне живешь. — и он фальшиво запел «Страну цветов». Он перестал петь лишь у дома. Прощаясь, я протянул ему несколько тюльпанов.
— Не надо, дорогой. В жизни не дарил жене цветов. Не поймет. Будь счастлив!
Я поднял голову, чтобы взглянуть на окно Нины.
Окно было открыто, и Нина махала мне рукой. Я улыбнулся ей, хотя она не могла видеть моего лица.
ГЛАВА 19
Я видел сон — Нина стояла на скачущей белой лошади. Лошадь неслась, едва касаясь копытами белой травы. Нина что-то счастливо кричала мне. Слов я не слышал, но ощущение было такое, что я знаю, о чем она кричит. С этим ощущением я и проснулся.
Нина задумчиво стояла у окна. Она повернулась ко мне и улыбнулась.
— Доброе утро.
— Я люблю тебя, — сказал я.
Она подошла и обхватила меня руками.
— Уехать бы… Сережа, уедем.
Да, хорошо бы увезти ее к морю, снять комнату на берегу. Морские ванны, солнце, песок были бы на пользу Нине, ее ноге. Сверкающее под солнцем море, и мы с Ниной на пляже — несбыточная мечта, с горечью подумал я. Где взять денег на такую поездку? Продам пишущую машинку, решил я и сказал:
— Уедем.
— Насовсем?
— Насовсем? Зачем?
— Действительно, зачем? — Нина встала, подошла к шкафу и выбрала платье. — Отвернись, пожалуйста.
— Пойду заварю кофе.
Я вышел на кухню, недоумевая. Почему мы должны куда-то уехать насовсем? Что за странное желание? Я думал об этом, пока заваривал кофе. Шота! Как это сразу не пришло мне в голову?!
Когда я внес в комнату кофе, Нина говорила по телефону о дрессированных собаках.
— С лошадьми покончено, — сказала она и, попрощавшись, повесила трубку.
— Скажи, чего ты боишься? — спросил я.
— Ты ничего не понимаешь?! Я пять раз падала с лошади! Я больше не могу быть уверенной в себе. Не могу, хотя все время пытаюсь побороть себя. Раз так, Бармалей почувствует мою неуверенность, и я снова упаду.
Я вовсе не имел в виду Бармалея, но сказал:
— Ты внушила себе это.
— А ты, судя по всему, хочешь моей смерти!
Я изумленно смотрел на ее возбужденное лицо. Мне никогда не доводилось видеть Нину такой.
— Как я могу желать твоей смерти? Опомнись.
— Прости. Конечно, ты не желаешь моей смерти. Но ты с таким упорством стал говорить о Бармалее! Я не знаю, что и думать. Может быть, ты хочешь, чтобы я была калекой?
— Зачем?
— У тебя появится возможность показать, какой ты добрый и благородный. Может быть, тебе доставляет патологическое удовольствие ухаживать за больной. А может быть, ты просто извращенец? Есть же такие мужчины, которые могут только с калеками.
— Все? А теперь скажи, почему ты боишься Шота. Чем тебя можно шантажировать?
— Я не хочу отвечать на твои вопросы! — воскликнула Нина.
— Почему?
— Потому что тебе неприятна одна мысль, что у меня кто-то был до тебя.
— Неприятна. Но я должен все знать. Рассказывай.
— Этот человек сидит. Он приятель Шота. Но он не такой, как Шота. Он среди них белая ворона. Он год ухаживал за мной по-рыцарски. Он любил меня…
— А ты?
— Я была привязана к нему. Все из-за одиночества, Сережа! Если бы я знала, что встречу тебя!.. Я должна тебе сказать, что ту квартиру он помог мне получить…
Я слушал ее, сжав зубы.