Без всяких полномочий - Борис Мегрели

— Да, — неожиданно согласилась Нина. — Поедем к Дато.

— Давным-давно крестьянина, приговоренного к смерти, призвал князь и спросил, был ли он когда-нибудь в таком же плачевном положении, как теперь. «Да, мой господин, когда ко мне пожаловали гости, а мне нечем было их угостить», — ответил крестьянин. — Дато сконфуженно развел руками. — Извините меня.

— Не уезжать же нам назад. Придумай что-нибудь, — сказал Гурам.

— Придумать-то придумаю, только не обессудьте, если что не так будет.

— Оставь китайские церемонии. Делом займись, — сказал Гурам.

— Хорошо, — засмеялся Дато. — Что вы скажете о жарком из бараньего сердца?

— Давай, — охотно согласился Гурам.

Нина содрогнулась, а Эдвин осторожно спросил:

— Это вкусно?

Я не страдал предрассудками и мог съесть даже лягушку, если она хорошо приготовлена, но, обеспокоенный реакцией Нины, сказал:

— Лучше жаркое из мяса.

— Не позорь перед людьми, — сказал Дато по-грузински. — На кухне ни куска мяса.

— Дети мои, — сказал Гурам, — жаркое из бараньего сердца — деликатес, если его приготовить со знанием дела. Дато, прикажи повару, чтобы он жарил сердце на медленном огне. Жир не сгорит, да и дров уйдет меньше. Пусть как следует приправит солью и перцем, зелень добавит в самом конце. А картошку пусть поджарит отдельно в кипящем масле ломтями.

— Слушаюсь. — Дато ушел на кухню.

У каждого из нас творилось в душе невообразимое, каждый думал о своем, но делал вид, что ему весело.

— Как тебе нравится наш грузинский Лукулл? — спросил я Нину.

— Я поражена. Гурам, откуда такие познания?

— Я любознательный чревоугодник. Всегда спрашиваю, как готовится блюдо, которое мне подают.

В ожидании Дато мы курили и вели разговор о грузинской кухне. В тесном кабинете Дато стало душно. Нина распахнула окно.

В небе важно плыли огромные пузатые облака. Узкий серп зарождающегося месяца казался рядом о ними долькой лимона.

Нина поспешно достала из сумки кошелек и встряхнула его. В кошельке звякнула мелочь.

— Чтобы денег было много? — спросил Гурам.

— Да, — ответила она.

— А вы не хотите иметь много денег? — обратился ко мне Эдвин.

— Хочу, — ответил я.

— Скоро получите… — сказал он.

Нина удивленно взглянула на Эдвина, потом на меня.

В это время вернулся Дато и повел нас через подсобное помещение во внутренний двор.

Нину держал под руку Гурам. Я отстал от них, чтобы поговорить с Эдвином.

— Какого черта вы сказали о каких-то мифических деньгах?

— Почему мифических? Вполне реальных.

— Значит, вы считаете, что я возьму взятку? Спасибо за откровенность.

Он хотел что-то сказать, но я не стал с ним больше разговаривать.

Во дворе пылал костер и белел скатертью стол.

— Не собираешься ли ты сердце на таком костре жарить? — спросил Гурам.

— Нет, начальник, — ответил Дато.

— Зачем тогда костер?

— Пусть горит. Для удовольствия.

Лишь спустя час, когда над нами нависли звезды, мы поняли, что костер предназначен для курицы, которую где-то раздобыл Ванечка.

— А говорил, для удовольствия, — фыркнул Гурам. — Нет, дорогой Дато, ты не романтик. Тебе только бы жарить, печь.

— Это тоже удовольствие, честное слово, — засмеялся Дато, насаживая курицу на вертел.

Курицу никто не стал есть, потому что жаркое из бараньего сердца оказалось очень вкусным и сытным.

— Не получается у нас застолья. Все грустные, — шепнул мне Дато.

Он был прав. Настроение у Гурама не улучшилось. Он шутил, но то и дело мысленно уходил от нас. Эдвин мрачно поглядывал на Нину и как будто порывался сказать ей что-то. Нина сникла.

Дато запел. Гурам не поддержал его, и Дато оборвал песню. Он надумал расшевелить нас вином. Оно текло лунным светом. Но и это не помогло. Вино все больше разобщало нас. И тогда Дато сказал:

— Встретим рассвет на Джвари.

Предложение понравилось Гураму.

— Романтик не умер в тебе, Дато, а?

Мы приехали на Джвари как раз в тот момент, когда первые лучи солнца залили бледно-розовой краской серый горизонт. Небо и земля затаили дыхание.

Сияя и пылая, выкатилось огромное красное солнце, и в то же мгновение все кругом запело и зашумело.

Гурам поднял руку.

Все во вселенной полно твоей славы, о Лилео!Слава небесным воителям, слава, о Лилео!Защити нас, могучая сила! О Лилео!Да поможет нам утра светило, о Лилео!..Светел твой несравненно построенный дом.Да почиет господнее благословениеНа всех, сидящих… простите, стоящих кругом!

Этот древний грузинский гимн солнцу вызвал восторг у Эдвина, и он принялся записывать его под диктовку Гурама в блокнот.

Нина утомленно положила голову на мое плечо.

— Сейчас поедем, — сказал я и окликнул Дато, задумчиво смотревшего на горизонт. Он все еще не знал о моей поездке в Марнеули.

— Слушаю тебя, — сказал Дато.

— Я был в Марнеули. Документы подтверждают невиновность Карло.

Я думал, Дато забросает меня вопросами. Он же лишь коснулся губами моего плеча. Так в древней Грузии мужчины выражали свои чувства.

— Марнеули хороший город?

Я обернулся на голос Эдвина. Он вопросительно смотрел на меня.

ГЛАВА 20

Я сидел в приемной главного редактора второй час. Одну из полос газеты пришлось срочно переделывать, и ответственный секретарь согласовывал ее с главным.

Я вспомнил, как, стоя у окна и глядя на суетливую улицу, Нина сказала: «Ты не ценишь своего времени». Она сказала еще многое, но эти слова растревожили меня. Да, я бездумно тратил время на дела, которые не имели отношения к моей главной цели. Я задумался, чего же я добиваюсь.

Моя статья повергла Нину в ужас. Она стала бояться и на ночь запирала дверь на все замки, хотя раньше пользовалась лишь одним. Она была против публикации статьи.

— Неужели ты не представляешь реакции этой банды? Ты же подвергаешь себя невероятной опасности.

…Ответственный секретарь покинул наконец кабинет с подписанными полосами, и я вошел к главному.

На столе лежала моя рукопись. Сейчас все решится, подумал я, садясь на край стула.

— Прочитал вашу статью. Мне нравится, — сказал главный.

Я перевел дыхание.

— Хороший слог. Очень хорошие диалоги. У вас явные литературные способности.

Мне захотелось понравиться главному, и я признался, что написал пьесу и, возможно, ее поставят в театре.

— Значит, вы тоже писатель, — огорчился он. — Редакция переполнена прозаиками, поэтами и драматургами. Я сыт этим по горло. Все страдают манией величия и на газету смотрят как на временное пристанище. А мне нужны люди без комплексов, люди, которые умели бы находить факты и излагать их более или менее сносным языком. Газета живет один день, и этим все сказано. Ваш заведующий тоже писатель. Он что, подбирает в отдел сотрудников по своему образу и подобию?

Я молчал, проклиная свое бахвальство.

Зазвонил телефон. Несколько минут главный с кем-то обсуждал новую постановку оперы «Даиси». Потом обратился ко мне:

— Вы готовили статью, конечно, по собственной инициативе.

— Да, — сказал я.

— Естественно. От Левана такого острого материала не дождешься. Но он был в курсе?

Я догадался, к чему он клонит, и ответил:

— Видите ли, когда я начал собирать материал для статьи, у нас с Леваном Георгиевичем произошла, как бы вам сказать…

— А вы говорите как есть.

— Словом, мы поссорились, и я, зная, что серьезная статья готовится к санкции руководства, написал докладную на ваше имя.

— Почему я не видел ее?

— Не знаю. Я отдал докладную вашей секретарше.

Он открыл телефонную книжку и набрал номер.

— Элисо может подойти к телефону? — сказал он в трубку. — Элисо, здравствуй. Как ты? Ну хорошо. Элисо, тебе наш внештатник Бакурадзе передавал докладную на мое имя? Почему же ты не показала ее мне?

Он слушал объяснения Элисо. Я опасливо смотрел на него, хотя в душе ликовал.

— Какое имеет значение, что он внештатник? Ну хорошо, Элисо. Будь здорова. — Он бросил на аппарат трубку и вышел из кабинета.

Я слышал, как он возится с замком стола в приемной. Затем он с грохотом задвинул ящик и возвратился, на ходу читая мою докладную.

— Действительно, нет порядка в редакции, — сказал он сквозь зубы и швырнул докладную на стол. Закурив, он спросил: — Надеюсь, все факты в статье подтверждены документами? Эти Санадзе и Вашакидзе ни перед чем не остановятся.

Я вытащил из папки документы и положил на стол, а поверх — фотографии.

Главный с интересом стал разглядывать снимки.

— Что это за четверка?

— Санадзе, Вашакидзе, Ахвледиани и Шота Меладзе.