Нестор Махно - Виктор Ахинько

— Где заседает съезд? — спросил Семен прохожего.

— Какой?

— Уездный же, крестьянский.

— А-а, слышал. Землю делят. Но где — хер его…

Никто не мог подсказать. Собрания, митинги были обычным делом. Их проводили петлюровцы, недавно выбитые отсюда, эсеры, коммунисты. Миргородский направился к бывшей земской управе и еще на подходе, увидев скопление подвод, обрадовался, что угадал. Но у входа его остановили мужики с красными повязками. Он уже был готов к этому.

— Я из штаба Махно. Привез срочное заявление. Вот справка, — и показал писульку с печатью.

Смуглый усатый хлопец с печальными глазами повертел ее, сказал:

— У нас, брат, строго. Один делегат от трех тысяч. Секёшь? Немцы-колонисты прислали Вальтера. Знаком?

— Нет, конечно, — ответил Сеня, сдержав улыбку. Простодушие хлопца вызывало умиление.

— Так вот. Раз в колонии обходятся без пролетариата, Вальтера из зала вытурили. Секёшь?

— На все сто, — вежливо согласился Миргородский.

— А Батьке Махно мы послали приветствие. Потому проходи, — разрешил дежурный.

По широкой гранитной лестнице Семен поднялся на второй этаж. Навстречу, споря, шли делегаты.

— Перерыв? — обрадовался гость.

— Мы в знак протеста, — мрачно озвался один из них. — Не признают, видите ли, диктатуры. Анархия им слаще. Советское правительство Украины для них незаконное, видите ли, не избрано народом.

Миргородский догадался, что это большевики. В зале было поменьше делегатов, чем в Гуляй-Поле, но прения шли тоже жаркие.

— Бытьё давит на шкуру, — говорили с трибуны. — Нет ни живого, ни мертвого инвентаря. Хоть плачь, а нужна коммуна!

— А мы категорически против золотопогонников, как в красной России. Хохлов не пускали в генералы.

— Никаких коммун, и землю давай по числу едоков. На одного — две с половиной десятины. Корова или три овцы — на пять ртов. Даром!

— Долой всесильную чеку!

«Туго придется большевичкам, — решил Сеня. — Не достанут нас. Будут воевать со всей Украиной». В конце заседания по записочке ему дали слово.

— Здесь меня обвинили в воровстве. Считаю это оскорбительным и для себя лично, и для повстанческой армии. Не сплю уже третьи сутки! — соврал Сеня. Голос его дрожал. Темные воловьи глаза блестели.

— Та цэ ж нэ вин! — крикнули из зала.

— Простите, я не просто вор, как тут подло объявили, но теперь уже и не я. Вы что, в самом деле? Цирк устроили!

— Не он украл. Другой! — шумели. — То наш Миргородский, из села Веселое!

— А-а, садитесь, — сказал председательствующий. — Это не вы. Ошибочка!

Делегаты хохотали.

Вечером Семен нашел эшелоны с мукой и укатил в Россию.

Приказ № 18

по войскам группы Харьковского направления

21 февраля 1919 года

— Из частей, находящихся под командованием т. Дыбенко, Григорьева и Махно, образовать одну стрелковую дивизию, которой впредь именоваться 1-й Заднепровской Украинской советской. Начальником назначается т. Дыбенко П. Е.

— Из отрядов атамана Григорьева образовать 1-ю бригаду.

— Из отрядов Северной Таврии 2-ю бригаду.

— Из отрядов Махно 3-ю бригаду.

Вне очереди

…Сообщают подробности о зверствах петлюровских войск в Василькове. Обнаружено 103 трупа: 47 евреев, остальные рабочие и крестьяне.

— Чэпэ, товарищ комдив! — доложил помощник, войдя к Дыбенко. — Отряд, что мы послали на усмирение батьки Правды, переметнулся на его сторону!

Штаб Заднепровской дивизии располагался уже в Александровске, в здании банка. Отсюда ближе к Крыму, прямая железнодорожная ветка, и к Донбассу.

— Кто у нас под рукой? — Дыбенко в ярости вскочил из-за стола: приходилось командовать еще и самой надежной второй бригадой, которая пробивалась к Перекопу. А тут эти дурацкие батьки!

— Сейчас неделя военного обучения, — отвечал помощник, — и рубаки на полевых занятиях.

— Поднимай в ружье инженерный батальон, — приказал начдив.

Помощник, звали его Андрей Кармазь, тот самый, что прятался с гайдамаками на острове Голодай, хорунжий, остро споривший с Махно, — поскакал выполнять.

Вскоре они отправились в сторону Орехова. Начальство впереди на броневике. Нагнув голову, Павел Ефимович сурово смотрел через лобовое стекло на заснеженные поля, что однообразно поднимались, так же полого опускались, и ему, северянину, было скучно. Не за что зацепиться взгляду. Пустынная земля: ни темной елочки тебе, ни белой березы, ни крутой горки. Такие же тут и люди.

Вроде сог лашаются со всем, что им говоришь, мягко стелют, степняки, а сами норовят исподтишка грызонуть побольнее!

— Будем косить? — лукаво поинтересовался Андрей. На самом деле ему было жаль глупых и наглых земляков-соратников.

— Не в рот же им заглядывать, — басил Дыбенко возмущенно. — Это разве свобода? Грабеж среди бела дня! Ух, красноносые батьки! Мы, правда, обещали им жалование, а не дали. Харьков, Москва задерживают. Сулили обмундирование — нет. Лошадей — нет. Так что же, разбоем заниматься?

— А где им взять? — смело налег помощник.

Он нисколько не опасался начдива. Вместе шли из Курска. Перед тем Кармазь послужил в державной варте небольшого местечка, пока комендант не издал распоряжение: «Запрещается больше трех человек стоять на улице и производить разговоры, гулять по Днестру, ловить рыбу и стирать белье». Андрей ринулся в Киев, приветствовал Директорию, мерз на парадах Петлюры и подрался с бунчужным, который призывал «быть жыдив и кацапив». Кармазя арестовали. Он бежал, попал в Харьков к полковнику Болбочану. Как раз прибыли на съезд крестьяне, их приказали разогнать. Андрей заерепенился (сколько били — всё не впрок). Пришлось снова удирать. А там уже был Курск, Дыбенко подбирал отчаянную команду. Они и спутались.

— Где взять, где взять? — недовольно ворчал начдив. Он ценил помощника за прямоту, неудержимость в бою и кавалерийское искусство. Таких рубак мало было в матросском отряде. Павел Ефимович продолжал: — Хай добывают у Ерага, из дому несут. Нет, им подавай на блюдечке. Я сам, небось, хохол, знаю.

— Цэ нэ зовсим так, — возразил Кармазь. — В отличие от русака, хохол свое не отдаст, но и чужое никогда не возьмет.

— Хай будэ по-твоему. Но чекистов они прищучили, продотрядовцев порешили. Среди тех, согласен, тоже есть негодяи, но это уж не батькам решать.

Андрей хотел брякнуть, что, может, грабительская политика виновата, но сдержался. Да и большак, по которому ехали, раздвоился.

— Куда теперь? — спросил Дыбенко.

— Прямо. В Жеребец и прикатим, — помощник не раз убеждался, что командир любит прямоту. А она часто — родная сестра жестокости.

Село Жеребец далеко раскинулось по дороге, и, пока искали военкома, батько Правда с хлопцами смотался. Дыбенко кинулся вдогонку. Снег мешал броневику развить скорость, но все-таки задних настигли и покосили. Те ли это, что расправлялись с чекистами, или посторонние — некогда было разбираться.

Стотысячный Мариуполь — второй после Одессы южный порт — тревожно спал в легком предутреннем мареве, что поднималось от Азовского моря, от сырых мартовских полей. Уже неделю вокруг шастали многочисленные банды. Говорили, что это голь перекатная: какие-то махновцы задрипанные или красные казачишки с Дона, может, и алчные крестьяне из близлежащих сел. Одна сатана — грабить жаждут!

Но защита от них была, слава Богу, крепкая. На окраинах окопался полк добровольцев. Им помогали французы со своей эскадрой и батальон чехословаков. Кроме того, на станции Сартана, что в семнадцати верстах от города, закрепился драгунский полк с бронепоездом. Этих сил, казалось, вполне достаточно, и два наскока уже отбили.

Впрочем, на базаре, весьма жалком, но шумевшем даже в столь смутное время, случилось мелкое происшествие. Продавец мыла сказал:

— И когда эти сволочи сгинут?

Стоявшая рядом жена каталя металлургического завода «Русский провиданс» попросила уточнить:

— Какие именно? — ее милый за недавнюю забастовку и попытку восстания был посажен в тюрьму вместе с товарищами.

— Да как их… махновцы, что ли.

— А может, они освободить нас хотят? — простодушно вскрикнула жена каталя.

— Ах ты ж сука! — возмутился продавец мыла. — Держите ее! Это красная шпионка!

Стоявшие тут же и слышавшие перепалку портовые грузчики набросились на него с кулаками. В суматохе жена каталя убежала…

Ни о чем подобном не подозревая (он вообще неважно знал жизнь города), Василий Куриленко в предрассветной серости вел свой полк на захват железнодорожной станции Сартана. Шли в полный рост. Под ногами чмокала раскисшая от дождей и снега земля. Кадеты пока молчали. Василий вспомнил совещание, на которое накануне приехал сам Батько Махно.