Нестор Махно - Виктор Ахинько

Махно остановил коня, пересел в тачанку, посмотрел на учителя пристально.

— Ну что, закоренелый террорист, дрогнули? — спросил с какоц-то странной, как показалось Аршинову, чуть ли не дьявольской усмешкой.

— Да уж… не до покоя, — сипло отвечал Петр Андреевич.

— В белых перчатках тут нечего гулять. Не ты — так тебя. Проверено. Ваша голова, учитель, стоит тьмы таких. А Павел мог ее ночью запросто сшибить.

Эта арифметика покоробила Аршинова. Он все тер дрожавшие пальцы. Когда большевики захватили власть не без помощи анархистов, а потом принялись беспощадно уничтожать их, Петр Андреевич видел только подлость и коварство Ленина и иже с ним. Теперь же похолодевшей кожей почувствовал, что тех качеств, пусть и низменных, от Великого Инквизитора ой, как мало для вождя. Требуются еще дубовые нервы и безграничное ожесточение. Одно дело — пальнуть в жандарма, и совсем другое — беспощадно распоряжаться толпой, изо дня в день карать без устали. Тут мало желать и сметь. Такие всегда найдутся. Попробуй-ка вынести! Единственную голову снесли — ты задрожал. А тысячи, миллионы? Почетно и приятно стоять на трибуне, когда букеты бросают. Но и цена же, цена прегромадная. Душу заложить надобно с потрохами, собственное сердце кинуть собакам. Лишь так идеи становятся материальной силой? Так? Не-ет уж, извините.

— Нам позарез нужна газета. Будете редактором, — говорил между тем Нестор.

Понять, почему учитель побледнел и так печально глядит, едва ли не плачет, проникнуть в его сомнения он не мог. Но практическим чутьем определил: Аршинов — не вождь. И ладно. Так, может, и лучше.

— Возглавите культурно-просветительный отдел, — продолжал Махно. — Работы — непочатый край. Как раз для вашего размаха. Идет?

Петр Андреевич кивнул в знак согласия.

Председателю Совнаркома Украины Раковскому

Насчет планов Дыбенко (взять Крым) предостерегаю от авантюры — боюсь, что кончится крахом и он будет отрезан. Не разумнее ли его силами заменить Махно и ударить на Таганрог и Ростов. Советую трижды обдумать, решайте это, конечно, сами.

Решать было поздно: Крым уже взяли. Правда, не весь.

Захарий Клешня из села Рождественки, в хате которого, на чердаке, прятался Нестор Иванович по возвращении из России, лежал теперь на краю выбалка. Трава под щекой была серая, прошлогодняя, жесткая. Пырей, что ли? Прищуренным глазом Захарий углядел и зеленые побеги. Апрель гуляет, сеять давно пора. Но рядом рвануло. Полетели ошметки земли, свистнул осколок. Клешня еще плотнее прильнул к траве. Шелковисто прошуршала шрапнель и лопнула где-то сзади, над отступающим полком. Захария с его ротой оставили прикрывать тыл.

Трое суток тому они занимали позиции на самом удаленном фланге бригады Махно. Даже и мысли не было об отступлении. За ними, до Луганска, окопались красные и общими усилиями сдерживали добровольцев и казачков всю зиму. Больших боев не было, так, стычки, перестрелки. Захарий даже подумывал, как бы при случае улизнуть, вспахать свой надел и быстренько вернуться. Отвезти, кстати, барахлишко, что прихватил по пути.

Он не считал себя вором. Все махновцы баловались этим. Тянули бы и красные, да избы далеко. Иначе зачем же воевать? То была вроде плата за вынужденные мытарства. Кроме того, Захарий всегда трудился не меньше других. Руки вон все в мозолях. А что нажил? Может, городские больше пахали? Черта с два! Так почему же не поделиться по-доброму?

Инженер, или кто он там, в квартире которого ночевали, горлопанил: «Куда шубу тащите? Я сын известного в Гуляй-Поле Михаила Кернера. Его знает ваш Махно!» Клешня подумал и ответил, покрепче сжимая мех: «Я тоже Батьку оберегал. Ну и что?» Потом уточнил: «А где моя шуба?» Тихо так поинтересовался. Жена инженера завизжала, вцепилась в мягкую, искристую полу: «Не дам! Вы погромщики. Она мне от мамы досталась!» — «Почему же моей маме и жене Оле отказано? — крикнул и Захарий. — Чем они хуже вас? День и ночь не разгибаются!» — «Так устроена жизнь, — отвечал инженер. — У Бога спросите и сохраняйте достоинство». Клешня не понял, о чем речь, дернул. Шуба треснула. Ему досталась меховая пола. Он бросил ее и выскочил на улицу.

Там стоял их ротный — Сашка Самышкин по прозвищу Семинарист: высокий, жилистый, с усами, лихо закрученными колечками.

— Фраер вы, Клешня, — сказал он, усмехаясь. — Зачем вам, хуторскому дуплу, выездная котиковая шуба?

Захарий не без испуга (если донесут Батьке под горячую руку — порешит!) подбирал слова о справедливости. Их не находилось, и он показал заскорузлые ладони:

— Глянь, не заслужил?

— Эвона, я не о том, — скривился Сашка брезгливо, прохаживаясь с развальцем.

Он был не просто смелый — безоглядно отважный, и его не брали ни пуля, ни сабля. Тем и выделялся, за то и ценили в полку, и побаивались: ротному сам черт брат! Семинарист достал из кармана серебряные часы, щелкнул крышкой. — Вот что следует брать: ценно и незаметно!

Ему еще хотелось покуражиться, и он спросил:

— А за кого ты, Захар? За большевиков или за коммунистов?

— Ясное дело, за последних.

— Эвона, почему?

— Они всё дали: землю, зерно и мир. А большевики, падлы, забрали, чеку привезли, какие-то комбеды, продотряды…

— Простофиля ты, братец. Это же одно и то же. Мечтали о власти — обещали. Добились своего — стоп! Да разве только они? Все политики дерьмо! Жизнь, Захар, черепаха. Медленно ползет. А им не терпится других обскакать. Вот и врут почем зря, пока вы свои запыленные уши развешиваете.

Ни Клешня, ни командир полка Петр Петренко, никто другой и не догадывались, с кем имеют дело. Шесть лет тому москвичи были потрясены злодейскими грабежами и убийствами: влюбленной парочки, богатого коммерсанта, двух старух. Всё проделала шайка Семинариста. Причем у бабушек были переломаны кости, вырезаны груди, обуглены пятки. Сашку долго не могли поймать. В конце концов изловили и приговорили к повешению. Но тут подоспела амнистия к Романовскому юбилею — оставили двадцать лет каторги. Освободила бандита Февральская революция. Попросившись на фронт, он сразу же нашел в городе тех, кто его выдал, и убил. После этого бежал на юг, пристал к повстанцам. «Я тоже, эвона, каторжанин, как и Батько Махно», — не без гордости говаривал Сашка.

В апреле на их участке лихо вынырнула конница генерала Шкуро. При поддержке бронепоездов она опрокинула красную дивизию и навалилась на полк Петренко. У него было до трех тысяч бойцов, но не хватало патронов, и приходилось откатываться к Гуляй-Полю. Дороги запрудили раненые, беженцы. Они распространяли слухи, что сзади, помимо лохматых терцев, катятся еще какие-то невиданные железные черепахи по имени Танки…

Захарий приподнял голову. Рядом никого не было, и снаряды больше не рвались. Не долго думая, повстанец сполз в балку и кинулся прочь. Может, не заметят, не достанут. Винтовка мешала. Зачем ее тащить, если нет патронов? А бросить жалко. Он и так уже все потерял: конька родного, белопузого, барахлишко. Эх ты ж, война-дура!

Отбежав подальше, Клешня увидел тачанку с ранеными. Те ушивались в тыл. Он уцепился за гнутое крыло и как ни в чем не бывало зашагал с каким-то матросом. Навстречу вихляла телега. С нее спрыгнул вездесущий Семинарист.

— Вы куда это удираете, курвы? Кому же я патроны везу?

— Сопровождаю раненых. Шкуровцы… иначе… порубят, як дрова, — оправдывался Захарий. Он чувствовал в командире бешеную силу и боялся ее.

— Держите патроны на всяк случай! — Сашка кинул подсумок в тачанку. — А вы, симулянты, дуйте за мной!

— Там же… амба! — запротестовал матрос.

Глаза Семинариста блеснули гневно.

— Шалишь, браток. Устоим!

Вскоре они подъехали к роте. Увидев патроны, повстанцы повеселели. Их реденькая цепочка тянулась от рощицы почти до села.

— Где они? — спросил Сашка.

— А ты глянь!

Захарий похолодел. Напротив, метрах в трехстах, гарцевали белоказаки.

— За мной! — рявкнул Семинарист и, стреляя, бросился на врагов.

Те явно не ожидалй такой прыти, покрутились и начали пятиться. Под одним из них пала лошадь. Сашка устремился к нему. Тот прицелился. Бах. Сашка бежал. У видевшего это Клешни пересохли губы. Бах снова. Сашка увернулся и зарубил казака. Махновцы резвее побежали за своим ротным. Справа, откуда ни возьмись, наступала еще какая-то группа. Когда сблизились, Семинарист спросил:

— Что за орава?

— Полк из дивизии Дыбенко, — доложил старший.

— Да она же в Крыму!

— Не вся. Нас кинули из Мелитополя. Комполка убит. Я комиссар Михаил Ступаков.

— И сколь же вас?

— До ста штыков осталось.

— Где они? — презрительно усмехнулся Сашка, подкручивая усы. — Вижу одни берданки. На охоту, что ли, собрались, фраера? Да вы еще и босиком!

— Эх, и пулемет есть, но поломан, — смутился Ступаков. — Невезуха.