Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

охвативший весь средиземноморский мир, потряс не только Рим и его владения, в том числе Египет, но даже Куш, когда племена блеммиев и нобатов заполнили Северную Нубию, города которой пришли в запустение. И если посмотреть на все эти события глазами интернета или на масштабе, позволяющем их увидеть одновременно, то это не может не завораживать.

Мы садимся в самолет и за несколько часов преодолеваем расстояние, которое охотники палеолита могли бы преодолеть только за долгие годы. Это дает нам ощущение, что мир лежит у нас в кармане, однако происходит нечто противоположное, я бы назвал это гравитацией истории. Под ее воздействием обыденное сознание все больше и больше скручивается в безвременную сингулярность. Это и есть прямой путь в утопию или самоутопию. Когда говорят: «у меня нет времени», «у меня мало времени», это означает, что мир говорящего продолжает скручиваться в точку.

И.В-Г. И все же, какие, на Ваш взгляд, именно социальные утопии существуют сегодня, если о таковых вообще можно говорить? Ну, например, исламизм – утопия, политика или вообще что-то иное… искусство?

А.Н. Искусство, а что же еще… Что касается ислама, то, как и христианство, он всегда был экспансивен и утопические элементы ему никогда не были чужды. Но это отдельная и сложная тема, и я не хотел бы ее здесь касаться. Не существует никакого исламизма, если под ним понимать бунт неевропейского человека против Европы, которую ему очень хочется в себя интегрировать; это скорее продолжение Запада другими средствами. «Исламизм» – европейское словцо для описания того, что Запад практиковал столетиями, а теперь, якобы с удивлением, наблюдает эту активность у другого.

Напомню, что в XII веке – в том же самом, когда Европу охватил панический страх перед концом света, – когда ассасины подрывали сельджукскую империю, они это делали из тех же самых соображений, что и сегодняшние «исламисты», воюющие с Западом: закончить историю, но на свой лад. Строго говоря, все глобальные войны ведутся ради того, кому закончить историю. Таковой была, между прочим, и Холодная война, и США решили, что это удалось-таки им. Христианству в форме коммунизма, еще одной эсхатологии, недавно казалось, что это удастся именно ему.

Честно говоря, пусть лучше утопические проекты остаются на бумаге и принадлежат литературе. Достаточно того, что человеческое сознание фундаментально утопично, и с этим нам предстоит жить и дальше. Когда утопию, пусть даже на локальном уровне, пытаются реализовать, то ничего кроме трагедии не происходит. Пример из недавнего прошлого: колония «Дигнидад», созданная в 1961 году сбежавшим в Чили медиком вермахта Паулем Шефером. Эта колония представляла военный лагерь, раскинутый на достаточно большой территории, обнесенной колючей проволокой. На нее не распространялась юрисдикция чилийского правительства, по крайней мере, официально; как в утопии Мора, у колонистов не было денег и документов. Шефер, впоследствии все же осужденный за свои преступления, был абсолютным диктатором «Дигнидада». По сути, колония больше напоминала платоновское государство, чем то, что предлагал Мор. Шефер играл роль духовного наставника и мудрого правителя, воспитывающего и охраняющего высокую христианскую мораль своих подопечных, а на деле туда попадали либо диссиденты времен Пиночета, либо потерянные люди, не находившие себе успокоения в обычном мире. По свидетельствам очевидцев, физическое и моральное унижение в колонии было обычным делом, как и пытки и сексуальное насилие над детьми, возникавшими там, опять же, по сценарию, придуманному Платоном. Не исключено, что в качестве модели Шефер взял парагвайские (и не только) колонии, которые в XVII–XVIII веках создавали иезуиты из местного населения, приобщая его к христианской вере, в том числе и принудительным трудом. Но это только мои догадки.

И.В-Г. Вполне убедительно, хотя, наверное, не все утопии заканчиваются таким образом.

А.Н. Не все. Однако для других результатов нужна добрая воля, и правитель должен заниматься не устроением некоего идеального блага как такового, которое в одночасье может обернуться крайним злом, а создавать условия в первую очередь для свободного интеллектуального поиска. Европе однажды повезло, она знала одного такого правителя – Рудольф II, король Богемии, затем император Священной Римской Империи. Он получил изрядное образование при испанском дворе Филиппа II, был умен, чуток к политической ситуации, но уникальная черта Рудольфа, благодаря которой время его правления – последняя треть XVI – начало XVII века – и впрямь можно назвать реализованной утопией, заключалась в том, что он не науку и искусства заставил служить государству, как это было практически всегда до него, а государство поставил во служение науки.

Перебравшись в 1583 году в Прагу, король начал собирать вокруг себя интеллектуалов, ученых, художников, алхимиков, людей свободного ума со всего света, искавших истину. В короткий срок Прага превратилась в настоящий Axis mundi; сам будучи любознательным человеком, Рудольф создал огромную по тем временам коллекцию книг и рукописей. Например, в библиотеке находился «Пикатрикс», или Гайят аль-Хаким («Конечная цель мудреца») – средневековый манускрипт на арабском языке, своего рода энциклопедия по магии, астрологии и талисманам, переведенный сначала на испанский, а затем на латынь и иврит. Одно время автором текста, скорее всего, ошибочно, считался андалузский ученый X века Маслама аль-Маджрити. Интересно, что в «Пикатриксе» нашлось место и для утопии. Описывается некий идеальный город аль-Ашмунаин, в котором без труда угадывается Гермополь, или Хемену – один из важных религиозных центров, располагавшийся на границе между Нижним и Верхним Египтом. Город с крепостью в центре был спроектирован никем иным, как Гермесом Трисмегистом, строителем Храма Солнца, и соответствовал последним достижениям астрологии.

В «Городе Солнца» (1602) Кампанеллы есть похожее описание крепости, а если еще учитывать имеющиеся там астрологические выкладки, то нельзя исключать влияние на это произведение знаний, собранных в Праге. К слову, город как пространство утопии занимал не только Кампанеллу. Напомню, что Яков Брюс, ближайший соратник и в чем-то антипод Петра I, даже после переноса столицы государства в Петербург, рассматривал именно Москву в качестве центра мира, будучи уверенным, что рано или поздно она снова станет столицей. Брюс работал над «астрологической географией» Москвы, расчерчивая ее по энергетическим зонам, которые он помечал знаками зодиака. Позже картами Брюса пользовался один из лучших архитекторов XX века Константин Мельников, автор знаменитой «Махорки» и первого саркофага Ленина.

Но вернемся к Рудольфу. Он учредил одну из первых Кунсткамер, перестроил город, но главное, он освободил таких людей, как Тихо Браге, Иоганн Кеплер, Джон Ди, Бавор Родовский или Бартоломей Шпрангер, от забот о хлебе насущном, предоставив им полную свободу творчества и, представьте, не требуя взамен ничего, кроме интеллектуального общения. В философских терминах, предложенных Исайей Берлином,