Репетитор для оторвы - Юлия Оайдер

от твоей занятой сестры, – говорю я и делаю шаг вперед в попытках переступить порог. – Вообще, говорят, что держать гостей с подарками на пороге – плохая примета…

– Я не до такой степени суеверный, – даже не думает сдвигаться с места Оленьевич.

Он вновь опускает взгляд на торт в моих руках, читает его название, как-то странно усмехается и вновь смотрит на меня:

– Знаешь… Из всего кондитерского разнообразия, чтоб ты знала, я ненавижу именно этот торт.

– Ха-ха, я не верю, – закатываю глаза я. – Таисия сказала, что это твой любимый, так что сестренка сдала тебя с потрохами!

– Что еще тебе сказала Таисия? – вопросительно приподнимает брови он.

– Что ты болеешь и тебе нужно принести что-то вкусное от нее, потому что она вся в работе, подготовке к премьере и не может к тебе приехать…

– Не хочется тебя огорчать, но, похоже, Таисия решила над нами поиздеваться в своем духе, – вздыхает Оленьевич и забирает у меня пакеты и торт. – Заходи.

Он отходит в сторону и пускает меня в прихожую. Первым делом я замечаю лестницу, ведущую на второй этаж, квартира у Оленьевича не так проста, как я думала. Из прихожей можно сразу попасть в кухню и гостиную, чуть левее – балкон и санузел. Все выполнено в очень скромных тонах, без излишков мебели и яркости: везде одинакового цвета пол под дерево, светлые стены, темная мебель в тон с полом. Все стены пустые, за исключением той, что ведет вверх по лестнице.

– Проходи в гостиную, сейчас разберемся с Тасей и ее выходками, – кричит мне с кухни Оленьевич.

Первым делом подхожу к стене и рассматриваю то, что сначала мне показалось картинами на полке, но на самом деле это дипломы за разные научные заслуги и черно-белая фотография самого Оленьевича в рамке. Он на этой фотографии какой-то другой… Стрижка, черты лица – все какое-то другое, как будто его перефотошопили и дорисовали то, чего нет, но вот улыбку я узнаю сразу.

Это ж насколько себя надо любить, чтобы посвятить себе целую полочку в квартире, а?

– Ты где застряла? – выходит из-за угла Оленьевич и замечает, куда направлен весь мой интерес.

– Ты настолько себя любишь, что сделал себе алтарь и поклоняешься? – прыскаю со смеху я, повернувшись к нему. – Мне нужно припасть на одно колено, принести жертву или что? Это что за уголок самолюбования? – продолжаю хихикать я.

– Не смешно, – стискивает челюсти Оленьевич.

– Вообще-то очень смешно и странно…

– Тебя вообще ничего не смущает? – склоняет он голову набок. – Не смущает, что мы лишь общими чертами похожи, а в остальном разные?

Замолкаю и пристально вглядываюсь в снимок, сравнивая его с Оленьевичем. Ну они и правда разные, но все равно похожи. Выходит, то, что я приняла за фотошоп, на самом деле…

– Это не ты? – предполагаю я и получаю заветный кивок. – А кто тогда?

– Мой брат, – коротко отвечает Оленьевич. – Идем в гостиную, сейчас будем с Тасей выяснять отношения.

Он просто разворачивается и уходит, а вот я чувствую себя дурой. Но я же даже предположить не могла, что есть кто-то еще, кроме него и сестры… Неловко вышло. Иду следом за ним в гостиную и встаю напротив, наблюдая за тем, как Оленьевич что-то строчит в телефоне. Наверняка гневное письмо для сестры.

От Таисии, конечно, неожиданная подстава, а главное – зачем?! Зачем она меня сама сюда подстегнула ехать, зачем соврала про торт, зачем вообще соврала, что он болеет?! Не будь она моим боссом, я бы уже устроила скандал!

Только сейчас замечаю, что одна из верхних пуговиц его рубашки застегнута не в свою петлю, наверняка Оленьевич спал до моего прихода и одевался второпях. Руки начинают нервно чесаться, я не могу смотреть на этот «пуговичный диссонанс», и мне срочно надо переключить внимание, чтобы не зациклиться и не беситься.

– А где твой брат? – решаюсь спросить я.

Оленьевич удивленно поднимает на меня взгляд, оторвавшись от эсэмэс-гнева. Он смотрит на меня так, словно не верит, что мне действительно может быть такое интересно.

– Он погиб, – снова коротко отвечает он.

Собирается уже вернуться к чату с сестрой, но я вновь задаю вопрос:

– А как?

– Он был полицейским стажером. Погиб при исполнении боевой задачи вместе с остальной группой. Уже очень давно, но мы до сих пор не оправились от скорби. – Он старается говорить спокойно, но я вижу, как его глаза грустнеют.

– Кто-то из вас был старше, да? – снова спрашиваю я.

Пуговица на его рубашке выводит меня из себя, как бы я ни старалась на нее не смотреть. Мозг начинает подкидывать мне случайные команды, что я должна сделать, чтобы успокоиться, и самое простое – застегнуть все как положено. Но я держусь, я пытаюсь удержаться.

– Мы двойняшки, фактически одного возраста, – говорит Оленьевич, вновь опускает взгляд на экран телефона и что-то пишет. – Касаемо Таисии – не бери в голову. Она просто занимается дурью, как с твоей мамой и мной. В качестве извинения я угощу тебя чаем и провожу до такси. За ее дурость приходится расплачиваться мне, как обычно…

Пока он болтает, весь мой мир сосредотачивается на маленькой перламутрово-белой пуговице, словно нарочно выводящей мою нервную систему из равновесия. Внутри все зудит и чешется из-за этого мелкого нарушения систематичности.

Бесит-бесит-бесит!

– У тебя пуговица на рубашке не в той дырке! – выпаливаю я, перебив его словесный поток.

– Не смертельно, и ладно, – усмехается он.

Оленьевич удивленно опускает голову, явно замечает «косяк», но даже не собирается его исправлять, продолжая набирать сообщение для сестры.

Пуговица, если бы могла хохотать, уже бы ржала в голосину надо мной. Хотя где гарантия, что эта маленькая мразь этого не делает где-то на атомном уровне?

Ну все!

Не выдерживаю и делаю широкий шаг, приближаясь к нему настолько же близко, как он тогда приблизился ко мне в автобусе. Секунду мешкаю перед тем, как сделать глупость. Я бы не посмела пойти на такое с совсем незнакомым человеком, я бы просто ушла от него подальше, чтобы не видеть, но с Оленьевичем… не хочу.

Хочу сама исправить эту маленькую мелочь.

– Вот уж кому как! – говорю я и тянусь к пуговице на воротнике, чтобы расстегнуть ее и поправить следующие.

Оленьевич как-то слишком испуганно отшатывается, но ничего не говорит, лишь сильнее сжимает в одной руке телефон, а второй хватает меня за талию.

Расстегиваю одну, вторую, третью и изредка поглядываю на Оленьевича. Ошарашенный моими действиями, широко распахнув глаза, он словно перестает дышать, не отводя от меня взгляда. Этот