Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов

в коридоре, вышедший вслед Левин, держа руку с погасшей папироской на отлёте, взахлёб пересказывал мне статью Керенского, большим поклонником которого он является. Отмалчиваюсь, отделываясь междометиями и хмыканьем, но Илью это не останавливает, и он, к моему раздражению, весьма живо вовлекает с беседу того всклокоченного студента.

— Всё, Илья, хорош! — решительно прерываю его, заходя наконец в кабинет и кладя щётку на место, а потом вешая сырое пальто ближе к печке, — Я знаю, что ты большой его поклонник, но и моё отношение к Керенскому ты тоже знаешь! Да и вообще, Совет должен быть подчёркнуто аполитичен, а ты свою позицию где надо и не надо выпячиваешь.

— Ничего ты… — начал было в запале Левин, но махнул рукой, в кои-то веки не став донимать меня трескучей болтовнёй. При всех своих достоинствах, Илья типичный, я бы даже сказал — эталонный представитель русской интеллигенцией в том виде, как её очень выпукло показывает Чехов.

Керенский, с его краснобайством, склонностью к психологическим этюдам и театральщине, у этой части граждан в почёте и уважении, прекрасно вписываясь в парадигму их реальности и мироощущения. Но по моему наблюдению, полноценный контакт с другой Россией, менее интеллектуальной и интеллигентной, Александр Фёдорович наладить так и не смог, и держит его через «прокладки» в виде той же интеллигенции.

Пока получается, но даже послезнания не нужно, чтобы понимать — власть он не удержит. Собственно, это понимает и большая часть интеллигенции, потому и правительство у нас Временное. Интеллигенция же, надеясь преимущественно на некий священный жупел демократии и грядущего Учредительного Собрания, искренне верит, что всё будет хорошо, ведь они провели все необходимые ритуалы! Н-да…

— А я, собственно, к вам… — замялся всклокоченный, — товарищ… э-э, Сухарь.

Левин опустил голову, и только плечи его подозрительно подрагивают. Ш-шутники… Прозвище «Сухарь» прикрепилось ко мне намертво, едва студенты убедились, что я не намереваюсь идти никому навстречу, «входить в положение» и делать все те вещи, что мне, собственно, и не положено делать по Уставу, который они сами же и утверждали.

Собственно, и не обидно… почти. Но чувство юмора у некоторых членов Студенческого Совета своеобразное, и (хотя они клялись потом, что всё это вышло случайно!), в некоторых официальных документах я фигурирую как «товарищ Сухарь» или даже «Галет», то бишь сухарь морской, особо чёрствый и неугрызимый.

А документы, это серьёзно! Да и вообще, мало ли на свете чудных фамилий? А ещё кто-то удачно запустил байку, что «Галет» или «Галета» это девичья фамилия моей матери, и она, дескать, французского происхождения, так что и нечему удивляться! Поэтому и «товарищ Сухарь» — р-революционный псевдоним, переведённая с французского фамилия, на которую я якобы имею право. Полуразрушенный замок, титул и виноградники тоже прилагаются.

— Пыжов, — вздыхаю я, протягивая руку посетителю, — Алексей Юрьевич.

— А… Устрялов Иван Евграфович, — запунцовел тот, излишне крепко вцепившись в мою ладонь, — п-простите…

— Так что за дело, Иван Евграфович? — обхожу неловкий момент стороной.

— А? Да! Я делегат Императорского Московского… то есть, извините, — сбился Устрялов, — бывшего Императорского! Конечно, бывшего! Московского Технического Училища[45] то есть.

— Ф-фу… — выдохнув, он с силой провёл руками по лицу, будто снимая паутину.

— Простите, Алексей Юрьевич, — уже нормальным голосом сказал он, — обычно я более… хм, вменяем.

— Бывает, — дружелюбно киваю я, — просто сегодня не ваш день.

— Да, — кивнул Иван Евграфович, — вы очень верно сказали.

— Усаживайтесь, — подбородком показываю на стул, — Я ведь правильно понимаю, что обсуждать нам придётся достаточно серьёзные вопросы?

— Пожалуй, — медленно кивает Иван и осторожно опускается на предложенный стул, неловко складывая длинные, худые конечности и как нельзя сильно напоминая очеловеченного богомола.

— Тогда я распоряжусь подать чай, — улыбаюсь ему, — а то и сам чёрт те как озяб!

Выйдя в коридор, кликнул служителя, отдал ему приказания и вернулся назад, приготовившись слушать. Дело оказалось в общем-то банальным — обмен опытом, налаживание взаимодействия и тому подобные вещи.

Под кабинет мы заняли одну из «неудобных» и от того вечно пустующих аудиторий, заставив её письменными столами и стеллажами, с книгами и папками с документами. Я со своими учебниками и прочими образцами печатной продукции, за эти недели несколько раз мигрировал, обустроившись в итоге в углу и заняв чуть не четверть общего кабинета. Опыт переездов и кочевого жилья у меня богатый, так что обустроился не без некоторого комфорта, отгородившись стеллажами и ширмами.

С Иваном…

«— Просто Иван, пожалуйста! Отчество — это пережиток старого мира!»… и Ильёй мы обсудили перспективы сотрудничества и решили, что помимо сухой теории Московское Техническое Училище просто делегирует несколько членов Совета к нам, ну а мы, соответственно — к ним.

— Чай, господа хорошие… — прервал немолодой служитель наш разговор, с деловитым достоинством ставя на стол здоровенный медный чайник, заварочник и всё необходимое, включая увесистую низку баранок из ближайшего трактира.

— Кстати, нужно будет договориться с Филипповым о централизованных поставках, — машинально отмечаю я, делая соответствующую запись в блокноте.

— Вот всегда так… — закатил Левин глаза, и припечатал:

— Интендант! Вечно всякой мелочёвкой занимаешься…

Он осуждающе скривил губы, осуждая мещанское копошение в мелочах и считая себя человеком, стоящим выше всего земного, парящего где-то в заоблачных высях и решающего не иначе как судьбы Мира. А это всё ерунда на фоне Революции!

Я же, с позиции жизненного опыта, отношусь к таким «дельтапланеристам» спокойно, а опыт снабжения и налаживания связей в столь непростое время считаю бесценным! Тяжеловато, это да… но умные поймут, а мнение дураков мне неинтересно.

Нет, дело тут не в оседающей в карманах прибыли, хотя вовсе уж бессребреником меня считать не стоит. Это именно связи, опыт и понимание логистики в условиях военного времени и разваливающейся страны. Если (на что очень надеюсь!) я сумею не утонуть в этом водовороте и зарекомендовать себя хоть сколько-нибудь положительно, в эмиграции у меня будет намного… намного больше возможностей!

Обговорив декларацию о намерениях, перешли к частностям.

— Начерно, Иван, — предупреждаю я, — широкими мазками оформляйте!

— Да? — склонил голову тот, обдумывая мои слова, — А ведь и верно! Правки, поправки, предложения, уточнения… Самое общее, говорите?

— Точно так, — соглашаюсь с ним, — сейчас наши товарищи ещё подтянутся, и неизбежно выплывут некоторые нюансы, которые мы пока не видим.

— Да, точно… вы уж простите, Алексей, — завиноватился тот, — что мы вот так, наспех, сыро свои предложения подали.

— Ничего-ничего, — успокаивающе улыбаюсь ему, — вы всё правильно сделали! Намерения и суть вы прописали, а остальное надо обсуждать вживую. А то знаете, все эти пункты с подпунктами, оформленные с юридической скрупулёзностью, но не выдерживающие никакого столкновения с реальностью, много хуже.

Левин,